– Черные розы, увядшие, падшие, я подбирала с мокрой земли.
Все они...
– Клавка, заткнись! – какая сука! Горло распухло. Пальцем бы залезть. Гной
выдавить. Ну да, грязным. С вечера не мыл. Купила дегтярное. Псиной воняет.
И ногти отросли. Рукавицы новые в дырку протер. Ефимец-пидор, заскулит.
– Контора старается создать охрану труда. Вы не цените. Или порвете, или
пропьете. Вас погнать, туреков взять. – ну да будут туреки, по десять часов
говно месить. Им рис давай, да баб. Клавка-сука, вчера весь вечер книжку
читала. Сказал же, обкуси, обкуси ногти. Или не ходить? На хер, не ходить и
все. Ну да! В шарашку, запарщиком устроится.
– Колюня мой. Хрюндя. Цветочек мой. Я тебе носочки свяжу. Волосатенький мой.
Ниточки купила. Волосатенькие свяжу. У-у-у попа-а-лся!
Худая женщина, в голубой комбинации, с розовым шитьем на лямках и подоле,
упала поверх температурного тела мужа. Всосалась скользким, лягушачьм ртом в
кучерявый затылок. Зачмокала. Подавилась волосами, пытаясь ухватить зубами
жирную складку загривка. Пальцы заскребли по плечам, оставляя багровые
полосы.
– Клавка! Сука! Убью-ю! – мужчина со стоном перевернулся на спину. Скомкав
скользкую ткань, потащил из под себя мучительницу. Под ладонь скользнуло
острое бедро. Сжал.
– А-а-а-а! Колюня-колюнечка-а-а! Не буду, не буду! – худая женщина с визгом
выдралась и скакнула в угол, к столу. Кособоко потянулась, так что маленькие
острые груди, показали крысиные мордочки в вырезе ворота. Вытащила ложку из
банки с вареньем и сунула за щеку.
– Форные фозы, уфятсие, фатсие, уя подфифала... – согнувшись, закружилась.
Затопотала розовыми пятками. Растянула пальцами, в стороны, две пряди
тонких, бесцветных волос. Цапельные ноги, блестели суставами, вздергивали
короткий подол комбинации, заголяя несчастные фасолины ягодиц.
– Клавик, ну закрой рот, я спать хочу! – пришибу, встану и пришибу. А в
шарашке денег меньше. И кaлыма нет. Клавка шубу хотела. Из нутрии.
Ферновский жене купил. Черную. Крашеную. Блестит. Они ее поди, подсолнечным
мажут. Мария Феоктистовна плывет в сугробе, а шуба на жопе переливается, как
северное сияние. Плотная жопа. Телесная. На именины, Маша судок холодца
заглотила, только губы вытерла. Нет, надо пойти. Хрен с ним с Ефимцем. Пива
поставлю, он поверещит и перестанет. Вчера столичные подходили,
подмазывались. Мол как, да почем? Сегодня скажу. Ефимец деньги уважает.
Подкопить и по первому снегу в город, за шубой. Клавка обрадуется,
заластится. Килька под шубой.
– Колюнечка кушать будет? Сейчас капустки квашеной потушу, с лучком. Колюня
мой покушает. Цветочек мой.
– Клав, не трогай. Сплю я. Книжку иди почитай. – квашеная разьест, ну ее. В
горло солонку засунули. Продует опять, если на приемке задержат. Самый
ветер. Четверг. Сегодня четверг. Мне на шестнадцатом дежурить. Семь этажей
по пожарке. Обморожусь. Ну его на хрен, не пойду. В шарашку... шара...
– Заснул? Заснул Колюнечка. Цветочек мой. Цветочек. – легкое женское тело,
невесомо, как марля, скользнуло на кровать. Женщина вытянулась на боку,
прикрывая большое тело мужа прозрачными руками. Утро.
|
Отозваться в Бортжурнале Высказаться Аврально |
|
