МуЖеНеНавистница За что я люблю мужчин Часть 1 Вы думаете, я всегда была мужененавистницей? Ничего подобного. Были времена, когда, поправляя на затылке милый шелковый бант и скромно опуская голову, я вздрагивала при виде любой мужской особи, желая и боясь попадания под его (или, вернее, ее) прицельный взгляд. Я напрягалась спиной, зная, что мне смотрят вслед, либо рисовала на лице выражение изумленной неприступности, если смотрели спереди. Нет, то есть, потом, конечно, все само собой разъяснилось. Девочка слегка подросла и поняла, что мужчинки – забавные креатуры матери нашей природы, что без них на белом свете скучно и что от них можно совершенно безболезненно избавляться не без пользы для своего эстетического чувства. У меня появились свои маленькие хитрости. Но не об этом пойдет наш рассказ. Рассказ наш пойдет о приключениях. Училась я как-то в институте. Ну, с кем не случается, правда? Институт назывался "институтом Культуры", но совершенно справедливо считался в народе чем-то типа города Иванова – рассадником невест. Девочки-подруженьки, лапочки, не поступившие в театральные, не устроившиеся секретаршами, не прошедшие на истфак, ходили по коридорам с высокомерными мордочками, делая вид, что все так и должно быть, и когда-нибудь невысокие стены нашего ВУЗика будут штурмом взяты летучим эскадроном прекрасных принцев на белых конях. Жизнь их проходила в ожидании подобного похищения Сабинянок, в заучивании наизусть стихов женщин-поэтов (девочки знали, что "поэтесса" – это оскорбление), в медитациях в стилях дзэн, чань, джа, джаз, сакс и бэмц, а последние зачастую заканчивались совместными ритуальными плачами друг у дружки на груди с тем, чтобы перейти в утешения друг дружки в том же самом месте. Нет, я-то точно знала, что надо делать. Я всегда была умной девочкой, и пока мои сестры-терпелицы бледнели и полнели, я ходила в спортзал и читала книжки... 2 ...Результаты не заставили себя ждать. Через месяца три я стала стройной, гладкой, длинноногой, безжалостной и хорошо замаскированной охотницей. Вы спросите "зачем"? Все очень просто. Мужчин можно ненавидеть, но пока они стоят у руля мировой экономики, пока они заправляют глобальной политикой, пока они травят наши реки и озера – простая ненависть ничего не изменит. Ненависть должна быть с подходом. С вывертом. А началось все очень просто. Я пошла работать. Пришла в очередную фирму, с евроремонтом, кстати, так и не поняла, неужели все эти ремонты евреи делают? Трудолюбивый народ!.. Но хозяин фирмы был – француз! Люди! Живой француз! Вы можете в это поверить, дивчёнки?? Ну и что, что фирмешка была махонькая, сотрудников раз-два и кот наплакал, француз – то ли из Бельгии, то ли вообще из какой-то Канады, но шарму с шиком было до пупа. Прихожу, значит, я на интервью, наниматься секретарем. А что надо-то? Меня в ИКультуре всему научили. На компьютере там печатать, маникюр на макияж накладывать, дефиле делать, глаза строить, деловой костюм носить, кофе сбивать в пенку. Приглашают меня в кабинетик, захожу. А там – он! Не принц на белом коне, а – ОН! Живой и настоящий, весь в клубах дыма, как дракон, глаза затравленные, красным обведены, волосы всклокочены, галстук, хоть и с какой-то лилией (или с бананом?..), но набок весь, рубашка сверху расстегнута, пиджак помят... Мамочки мои!.. Да у нас в Энске такого мужика бы сначала в баню, а потом в церковь сводили, беса бы из него стали гнать, молоком бы парным отпаивали. А тут я – первокурсница с багажом Анжелики, короля и "Истории О'"! Но отступать уже поздно. – Бонжур, месье, – говорю и улыбаюсь так – обольстительно. – Бонжур, – говорит, – мадмуазель. Сава? – Сова тоже бьен, – отвечаю я и взгляд делаю такой озабоченный и сочувствующий. Ну, в общем, посидели, поговорили. Принял он меня на работу и, не теряя темпа, в ресторан зовет вечером – отметить заодно это дело. Хорошо! Хорошо пошло! Соглашаюсь. – Мадмуазель Софи (Соней меня зовут), – говорит мне мой месье Пьер, – вы не могли бы быть готовы к восьми вечера? Я буду без супруги, а на ужин приглашен важный деловой гость из Японии. Без супруги!.. Отлично. Сварила я ему пока кофе, ставлю на стол, а он меня так, не глядя, ободряюще по спине, ну, не совсем, но почти по спине – хлоп! хлоп! Во мне все прямо взбунтовалось! Я картинно застыла, повернулась, пронизала его своими прекрасными зелеными глазами, наклонилась, и говорю: – Месье Пьер! никогда, вы слышите? – Никогда так не делайте больше! И впилась в его жуткие красные губы страстным поцелуем. Он начал трепыхаться, и тут дверь открылась без стука. Вернее, она открылась и стукнулась об стену... 3 ...Дверь открылась, и в нее ввалился посетитель. – Пьер! – загрохотал человек, закрывавший весь дверной проем. – Ай да Пьер! – человек разразился страшным хохотом, а я, как ужаленная, отскочила от своего нанимателя. – Сразу видно, что ты у нас мед закупаешь, вон, пчелки, как мухи, липнут! – и жуткий посетитель стал надвигаться на меня, разинув свои лапищи и радостно гогоча. Я оказалась между двух огней. Сзади и сбоку сидел Пьер, которому стычка со мной не добавила импозантности, а спереди надвигался медведеподобный визитер, осклабив пасть и распахнув объятия. "Ну, – подумала я, – живой не дамся", – крикнула "Кия!" и, взлетев в воздух, приземлилась прямо в руки "Медведю". Я обхватила его за выищу и радостно задрыгала ногами, покачиваясь в его объятиях. – Как тебя зовут, сладенький? – закричала я ему в ухо. – Это ты мед Пьеру добываешь, да?.. Ошалевший "Мишка" отодвинул меня от себя и аккуратно поставил на пол. Пьер тем временем попытался сделать глоток кофе, но кофе из чашки лился мимо рта ему то ли на лилию, то ли на галстучный банан. А с банана дохлым кофепадом еще ниже. Я проследила направление струйки и метнулась к Пьеру с платочком наперевес и со словами: – Месье Пьер, позвольте, я вас вытру! – тут я кинулась на колени перед начальником и его креслом. Пьер вскочил, как ужаленный, и спрятался от меня за столом, тихо бормоча что-то на языке Верлена и Аполинера. Думаю, он признавался мне в любви. Огромный "Мишка" прислонился в уголок между стеллажами с файлами и стеной и начал, чуть подергиваясь, сползать на пол. Файлы Папки сыграли в принцип домино, а потом стали методично валиться вниз. Мы с платочком исполнили еще несколько метастазов по кабинету, причем бедный Пьер делал руками судорожные заградительные движения, как будто он был Адамом в Эдеме (или Эдемом в Адаме?..) после вкушения плода с Древа Опознания, а у меня в руках был не кусочек белого кружева, а плетка-семихвостка, а за спиной – не аккуратный сексуальный пучок скрученных крендельком волос, а, по меньшей мере, кожистые крылья с крючками на выступающих частях. Тем временем наш "Мишка" свалился таки под стеллаж, а на него продолжали с удручающей периодичностью сыпаться с полок разноцветные папки. Он слегка конвульсивно подергивался, но не вставал. Тогда я решила, что ему помощь нужнее, чем шефу. – Шер Мишель, – заворковала я, подлетая к лежащему посетителю, – давайте, я вам искусственное дыхание сделаю! – и я приблизила свое ангельское лицо к проему между папками, где хрипели побелевшие губы нашего "пасечника" или "бортника". Посетитель дернулся всем телом и забился, стараясь откатиться, его руки заскребли пол, а ноги попытались сделать подсечку, чтобы я не смогла до него добраться. Но я уже приближалась, неотвратимая, как вселенская мстя. И тут в кармане Пьера зазвонил мобильный телефон... 4 ..Итак, у Пьера в кармане зазвонил телефон, поэтому я оставила большого "Мишку" и направилась к шефу, чтобы ответить на звонок. Пьер немного попятился назад, выставив вперед руки и крича "Но! Но-оо!", но быстро понял неотвратимость возмездия, рванул телефон из внутреннего кармана, как пистолет и, заплакав, отдал мне. Руки при этом он задрал вверх. Я удовлетворенно кивнула и стала слушать, для удобства присев в шефово кресло и покачиваясь на нем из стороны в сторону. Пьер опустился на корточки и тихо хлюпал носом у стены. Звонил Терияки-сан. – Пуеро-сан, – бойко лепетал он, – подутуверудите вуремя насей фусутуречи. Я выезузаю! – Домо аригато, Терияки-сан, – сказала я пароль, – фусутуречаемся в восемь в ресуторане "Дикая черешня". – О! Девусика! девусика! – оживился Терияка. – Вы есть новый секуретару? – Банзай! Я есть он! – ответила я и дала отбой. Всего минут пятнадцать мне потребовалось, чтобы привести в себя слабонервного Пьера и его делового партнера, которого, и правда, звали Михаилом. И вот, они уже сидят на заднем сиденьи нашего представительского вольвешника, а водитель мчит нас на встречу с Териякой в "Дикую черешню". Вадик (так звали нашего водилу) был ничего себе такой мальчик. Он одобрительно покосился на мои коленки, когда я залезала на переднее сиденье, и кинулся пристегивать на мне ремень безопасности, норовя задеть мои выступающие части. Я дождалась, пока он дотянет ремень до середины, и вцепилась Вадику в руку зубами, мотая для убедительность головой. Вадик охнул и начал дергаться. Двое субчиков – Пьер и Мишка торчали на заднем сиденье, как манекены, и ни на что не реагировали, уставившись в пространство. Пьер сосал валидол, а Мишка – большой палец. Увидев, что Вадик тоже потихоньку закатывает глаза, я аккуратно открыла рот и выпустила его руку, изряно измазав ее помадой, – ему ведь надо было этой рукой руль крутить, в общем, пришлось в интересах дела сдержаться. Через какие-то двадцать минут, прошедших в оживленном молчании, Вадик притормозил возле "Дикой черешни", и я, подхватив под руки своих кавалеров, а на самом деле, практически, таща их на себе, бодро простучала каблучками в холл ресторации. Японская сестра в кимоно и бело-красном гриме склонилась было перед нами, но, сориентировавшись, быстро врубилась в ситуацию и сноровисто избавила меня от Пьера, закинув его себе на спину и засеменив в отгороженный закуток, где нам предстояло сидеть на циновках. Я потащила туда Мишку. Терияки-сан вошел, кланяясь, когда Пьер уже был прислонен к опасно хрустевшей перегородке, треснувшие Мишкины штаны (эх, не привык наш бортник-пасечник сидеть на полу по-турецки!) были прикрыты закрученной наверх циновкой, и лишь одна я сохраняла лицо фирмы, встречая Терияку у входа и вежливо кланяясь в пояс. Думаю, тогда никто еще не знал, что пояс у меня был коричневый... 5 ...Итак, я встретила Терияку-сан во всем блеске скромности и чинности, которые пристали хорошему "секуретару". Мы долго кланялись и пропускали друг друга вперед, но потом все же как-то прошли в обеденную кабинку, свалив при этом бамбуковые стены и тем самым увеличив загончик вдвое. Прислоненный к стенке Пьер, лишившись опоры, аккуратным уголком завалился набок, а Мишель (как я окрестила Мишку для параллельности) сидел с застывшей улыбкой на желтом лице, так что Терияка сразу увидел в нем родственную душу. Мы с японцем сделали скромный заказ за счет нашей фирмы "Тру-Тру" ("Трудолюбивый трутень"). Я не стала особо выпендриваться своими познаниями в японской кухне, доверившись вкусу старого самурая, и он не подкачал. Все эти сябу-сябу, мисо, суси и сасими в ассортименте, икура, гигантские креветки и прочие мелочи встали "Тру-Тру" в половину ее месячного оборота. Зато мне удалось отпоить супчиком Мишеля, а Пьер и сам пришел в себя, когда пришла пора подписывать чек. За едой я ловко управлялась палочками, показывая Терияке, как с их помощью можно вытаскивать из карманов собеседника разные милые безделушки типа ключей от машины, кредитных карточек и паркеров. Терияка был впечатлен. Под конец ужина, когда узкие глаза нашего гостя еще чуть сомкнулись от сакэ и пива "Кирин", а на устах сформировалось любезное предложение проводить меня домой, а еще лучше поехать в другой бар – для совсем взрослых, я поняла, что хорошо поработала. Я согласилась. Недаром же, пока мои товарки в Институте Культуры заучивали наизусть Марселя Пруста пополам с Джеймсом Джойсом, я штудировала Сёй Сенагон и Сказание о Есицунэ. Вместе с давешней японской сестричкой мы откантовали Пьера и Мишеля в машину к Вадику, и я отправилась приключаться с Териякой. Ночь была молода. Терияка-сан был мужчина хоть куда. Руками не лез, а говорил много. Глазки его блестели черными вишнями промеж полумесяцев припухших век, когда славный япониз показывал мне на карманном комьютере, какую прибыль он планирует получить от операций на нашем рынке, подкрепленных махинациями с компанией Локхид. Я внимала с благосклонностью. Бар, куда привез меня старый потаскун, оказался из тех, где можно не только выпить, но и посмотреть "на тефусек". Терияка щедро заказал мне коктейль, себе пиво "Саппоро", одно блюдечко орешков на двоих, и, приослабив галстук, уставился на сцену. На подиум тем временем вышла не кто иная, как моя знакомица из Института Вика Задорожная. Вика была одета садисткой-повелительницей, что, в общем, успешно скрывало излишний жирок на бедрах и, похаживая на сцене под музыку, неуверенно помахивала хлыстом. Терияка облизывался и, кажется, совсем забыл про меня. В конце проигрыша, когда Вика попыталась изобразить любовь к вертикальной никелированной трубе, я не выдержала и, на ходу поправляя свой сугубо английский костюм, встала и направилась к возвышению. Зал замер. 6 Итак, я стала подниматься на сцену. Публика отнеслась к этому сдержанно, потому что решила, что так было задумано, а Терияка от неожиданности высыпал оставшиеся орешки себе в пиво и стал размешивать это хозяйство моей коктейльной соломинкой. Вика на тот момент, видимо, совсем уже замучилась с недоступной трубой, от нее валил пар, да и от трубы тоже, лицо ее пошло красными пятнами, а невостребованный хлыст валялся на полу. Я использовала каждую ступенечку, ведущую из зала к подиуму, чтобы дать зрителям понять, кто теперь хозяин в заведении. Понятливый мальчик – диск-жокей по-быстрому сменил мелодию какого-то дешевого "Дранг-нах-остена" на Джо Кокера, шум утих, я вышла на подмостки... В общем, пока я, покачивая бедрами, поднималась, я потихоньку прирасстегнула жакетик... потом сделала колесо и приземлилась как раз возле хлыста. Вика отвалила челюсть и тщенто попыталась спрятаться за свой шест, когда ее догнал ожог плеткой по незащищенной черной кожей части бедра. – Ай! Сонька! С ума сошла?? Ты что тут делаешь? – взвизгнула она, не понимая, что пришла ее смерть. – Работай, дура ленивая, – еще разок щелкнула я хлыстом, и Вика сладострастно изогнулась, старайсь уйти от нового прохода плетки, – сейчас мы с тобой банк сорвем! В общем, я отыграла им Ким Бэйсинджер с Лолитой Захер Мазох по полной программе – с расстегиванием последней пуговицы на жакете, распусканием пучочка на затылке, разъемом сзади молнии на юбке трясущимися ручонками нашей Вики и моим выползанием из остатков одежды на манер голодной драко-тигрицы, отщелкиванием чулочков и киданием в зал комбинашки. Надо ли говорить, что публика стонала и плакала?.. Потом я немного посгоняла жирок с Вики, что было с особенным энтузиазмом воспринято в зале, откуда даже начали рваться на сцену, чтобы поучаствовать в действе. Но охрана в клубе была хорошо поставлена, и зрителей отсекли. Заодно мы позабавились с охранником. Правда, совсем чуть-чуть. А мы сами с Викой, в общем, оттянулись на славу: сплетенье рук, сплетенье ног, и все, что там дальше положено, мы изобразили по высшему разряду, и только уже настроились пойти попить чаю за кулисы, как к сцене подскочил мой дряхлый Терияка и, перекрикивая Джо Кокера своими самурайскими кличами, веером кинул на сцену большие простыни японских иен, подскочил в воздух, расшвырял дюжих охранников, цапнул нас с Викой за руки и, не разбирая дороги и не заботясь о моем оставшемся в зале лемонтиевском пиджаке, потащил к выходу, на ходу распоряжаясь, чтобы в машину из бара закинули немножко еды и провизии. Нам с Викой уже терять было нечего, но когда до машины оставалaсь буквально пара шагов, ко мне кинулась миловидная женщина средних лет и закричала: – Доченька! Я хотела бы напомнить слушателям, что была тогда на первом курсе, и лет мне было семнадцать. Продолжение воспоследует Отозваться в Бортжурнале Высказаться Аврально