"Китайская грамота": Д.Дубровская – "Яхта" | D. Doubrovskaia – "It's Chinese to Me"

И верно, отступать некуда – позади Китай**. Сколько бы нам ни рассказывали про атолл Бикини и остров Пасхи, про охотников за черепами – даяков и синетюрбанных туарегов, мы знаем, что главные наши антиподы живут за Амуром, за Тянь-Шанем, за Памиром, – в Срединной Империи, в рисовой стране, где даже грамота, и та – китайская. Третья вершина мирового "любовного" треугольника лежит на Дальнем Востоке, Я таких пачками снимал

где-то за древней и великой стеной, посреди пяти священных гор, где находится таинственный изгиб желтой реки Хуанхэ, лелеющий в своей ладони плодородное лёссовое плато – колыбель древнейшей из непрерывно развивавшихся цивилизаций, с которого до самого Пекина долетают песчаные ветры, заставляющие людей носить марлевые повязки, а южнее, под Сианью, сотни терракотовых воинов охраняют гробницу первого всекитайского императора-объединителя Цинь Шихуана, и город помнит о груженых шелком караванах, отправлявшихся на Запад – через весь Китай, пустыни Центральной Азии и горные перевалы в Индию, страны Азии и Европу, где бесконечная Янцзы с самыми фантастическими на Востоке пейзажами… да что там.

Все это снова стало упоительно прекрасно теперь, когда подзабылись ужасы "Культурной революции", когда в Китай стало можно съездить по турпутевке, когда нет-нет кто-нибудь, да и вздохнет по несбыточности для России "китайского пути", при котором перестройка от кошмаров китайского коммунизма к экстазам глобального капитализма проводилась с упором на экономическую доминанту (честно скажем, никакого другого упора и не было, напротив, про студентов, подавленных танками на площади Тяньаньмынь в 1989 г. помнят все). Храмов и разного рода красот в Китае столько, что уже Львы и львицы

кажется неважным, что какие-то росписи замалевали масляной краской, какие-то пагоды порушили, какие-то скальные храмовые комплексы разваливаются сами, какие-то очередные будды недоступны для посещений, ибо до них просто некогда не дошли человеческие руки, занятые строительством в каждом дворе доменных печек, а духовного главу оккупированного Тибета, маленького панчен-ламу Гедун Чокьи Ньиму и вовсе выкрали шесть лет назад по старым китайскими сценариям многотысячелетней давности, и о его судьбе не имеется достоверных сведений. И правильно, не надо переживать за китайцев. Они имеют отличный опыт выживания – последствия наводнений научились ликвидировать в середине прошедшего тысячелетия, создав ведомство по борьбе с разливами Хуанхэ, эпохи перенаселения умело уравновешивались эпохами войн и восстаний, уносивших миллионы лишних ртов, даже императорские династии, терявшие "Небесный мандат на правление", кроваво, но без особых истерик заменялись другими, хотя бы их основывали даже выходцы из низов. И отсчет времени начинался снова.

Что уж и говорить о таких всем известных вещах, как трудолюбие, скромность, прилежание и терпеливость китайского народа, который не был благословен избытком плодородных земель, но оказался способен на культивацию почвы хоть между шпалами, если на ней можно вырастить какой-нибудь гаолян. Да ничто их, китайцев, не берет: они даже физически имеют совсем другой порог переносимости страданий, не как "нормальные" люди. Однажды смешанный отряд из русских и китайцев попал в руки злобных степных кочевников, которые решили не давать спуску ни тем, ни другим. Когда резали русских, те от нестерпимой боли вопили, что есть мочи. Когда вскрывали животы и выпускали кишки китайцам, те лишь скрипели зубами. Не от героизма – от большей способности к перенесению боли.

Вот и исторически китайцы более терпеливы. Для них всегда важнее "мы", чем "я". Если для России ситуация платоновского "Котлована" – драма, то для Китая – способ существования. Один из моих кураторов во время научной стажировки в Китае, доцент Цзян Шоупэн, красивый моложавый седовласый Сидя на Китайской стене

китаец, однажды ни с того, ни с сего показал мне дырки в дверном плинтусе своей квартиры. Был, мол, раньше в доме телефон, но во время культурной революции тот факт, что товарищ Цзян занимается историей иезуитской миссии в Китае, не понравился начальству, и доцент потерял не только какую-то партийную позицию, но и личный телефон. Говоря это, Цзян-лаоши смеялся. Не знаю, если бы его тогда сослали в деревню растить красный гаолян, смеялся бы он потом, рассказывая?.. Почему-то думаю, что да.

Когда въезжаешь в Китай с северо-востока по знаменитой бывшей КВЖД (Китайско-Восточной Железной дороге), особенно ясно видно различие в подходе к историческому пространству между нами и ними. По территории России поезд везет тебя по бескрайнему евразийскому простору, лишь изредка вдруг отмеченному городами, прибайкальским оживлением пейзажа, какими-то черными базальтовыми скалами… Стоит пересечь границу и медленно въехать в Китай по пути, с обеих сторон которого стоят на расстоянии пяти шагов друг от друга китайские пограничники, как ты попадаешь в живую страну. Каждый сантиметр незастроенной земли возделан. Повсюду видны люди (конечно, их не так много, как в городах, но они есть), которые явно заняты делом. Что-то Мы со Стел(л)ой

колосится, что-то вызревает, что-то жнут. Поезда отходят в штатное время с точностью до секунды. Масса людей повсеместно выполняет огромное количество ручного труда. Очень чисто в главном городе провинции Гирин (Цзилинь) – "маленьком двухмиллионном городе" Чанчунь, известном тем, что он был столицей последнего китайского императора Пу И, главы марионеточного государства Маньчжоу-Го, созданного японцами на территории Живу я здесь

Северо-Восточного Китая. Половина населения города по ходу своих важных дел бросает на землю мусор, плюет на пол и сморкается туда же, а вторая половина жителей метет тротуары и убирает в помещениях. В результате всем хорошо – и рабочие места есть, и чистота худо-бедно поддерживается. Мусорить под себя китайцы когда-нибудь отвыкнут (в приличных местах вроде отелей и театров так и написано: "Не плюйте на пол!"), но ген трудолюбия из крови у них никуда не денется, и страна станет еще прекрасней – не только для туристов, но и для всех тех, кто в ней живет.

А я была в Китае не туристом. Мне удалось мимикрировать настолько, что китайцы часто спрашивали у меня, как куда-нибудь добраться, а монахи маленького буддийского монастыря, в котором из-за перипетий китайской Ворота в храм

истории хэшаны (монахи) и нигу (монахини) проживали на одной территории совместно, на полном серьезе заявили, что моя бабушка наверняка была китаянкой. С таких исходных позиций можно увидеть многое из того, что обычно укрывается от взгляда "быстрого" туриста не только потому, что ему всего не покажут, но и потому, что ему этого "всего" не надо. Но я китаист, и мне – надо, и чем больше, тем лучше. Поэтому я ездила по улицам китайских городов зимой на велосипеде, стараясь понять, и не понимая, как грузовики, велосипедисты (их на одном агрегате насчитывается иногда до пяти человек, включая грудных детей), пешеходы и автомобили могут так дружно и одновременно пренебрегать какими бы то ни было правилами уличного движения и все же доживать до конца дня. Я пыталась купить початок кукурузы из аккуратной трехметровой кукурузной стены возле дороги, но мне объяснили, что это везущийся куда-то урожай, и продавать из него початки нельзя, но все равно СССР – это Большой Брат, и это хорошо, соответственно, я тоже хорошая, дружба – юи! – и тут мы все улыбаемся, складываем руки и слегка кланяемся. Я ходила в плотном потоке людей по улицам Пекина, и каждый день видела лавину велосипедов, по интенсивности сравнимую только с морским Стена девяти драконов

прибоем, познавая на своей пожелтевшей шкуре все прелести охлофобии. Я чесала за ухом у щеночков на улице, и только после многих восторженных "ути-путей" узнавала, что щенят продавали для кулинарных целей. Я осторожно наблюдала, как "простой народ" играет в маджонг, а устные сказители с двумя с половиной традиционными инструментами в руках рассказывают слушателям долгие истории про Сунь Укуна и Чжу Голяна, как это делалось и пять, и семь веков назад. Только нынешние слушатели были одеты в синие маоцзэдуновки. Все. Я обернулась, когда китайский эксгибиционист в ушанке и темных очках окликнул меня словами "Эй! Товарищ!" между Политехническим и Педагогическим университетами Чанчуня, там, где тощие китайские коровы выпасались возле каких-то травянистых свалок, распахнул типичную китайскую зимнюю одежду – мягкую шинель цвета хаки и Памятник дворнику

продемонстрировал то универсальное нечто, что демонстрируют миру эксгибиционисты всех народов, и что по-китайски грубо называется "лао цзиба". Я ела на улицах вкуснейший печеный сладкий батат из специальных бочек-жаровен, засахаренные фрукты на палочках, огромные, свернутые в трубочку одиночные блины с неведомыми науке специями, какие-то воробьиные шашлычки и пельмени с травами, только в Китае пила изумительное китайское пиво в больших стеклянных бутылках, пробовала употребить внутрь шестидесятиградусную водку, "потому что – раз русская, то должна пить", как сообщили на том приеме наши хозяева, и по их просьбе пела для них "Прощай, радость, жизнь моя…". Я встречала

католическое Рождество и причащалась в китайском христианском соборе, где священник-китаец сказал мне, что "не важно, протестант ты, католик или православный, – Бог один", а прихожане пели "O, Holy Night…" на китайском языке. Я поражалась тому, как похож Харбин на Москву и видела, как горячие китайские парни при тридцатиградусном морозе купались в проруби в реке Сунгари, как светятся "ледяные фонари" – дворцы и скульптуры, вырезанные изо льда. Я покупала какие-то глупости у торговцев на Великой Китайской стене, где, сбивая цену, сразу надо "срезать нолик". Великая китайская стена

Я ехала в Сиань одна в общем вагоне с китайцами, которые, при всем их дружелюбии, удивлялись, не страшно ли мне без сопровождающих, в автобусе в Сиани у меня вытащили из кармана кошелек со ста валютными юанями (FEC – Foreign Exchange Currency), и я поймала вора за руку, но он убежал при полном отсутствии реакции со стороны окружающих. Я видела Городской ров вокруг Сиани

Великие реки, Великие дворцы, Великие храмы и Великую стену, но я видела и грузовик, на котором возили по улицам осужденных на смертную казнь преступников с табличками на груди, где были указаны их злодеяния. Я На льду реки Сунгари

видела на пекинских перекрестках автоматчиков после тяньаньмыньских событий и слышала на ушко шепот "Леши" – китайского студента и друга, рассказывавшего про то, как разогнали из университетов ребят, посмевших мечтать не только об экономической, но и о политической доминанте китайских перемен и получивших по этим мечтам танками. Леша благополучно закончил университет, он был у нас дома в Москве – преуспевающий, чуть располневший, обизнесменившийся. Я рада, что он тогда говорил о своих мечтах мне на ушко, а не на площади. Леша поведал мне одну из главных китайских мудростей – "хорошее дело делай до конца". Взявшись помогать, помогай, пока у друга все не получится. Эх, хорошо бы и в политике было так же!..

Перенаселение – общекитайская боль. "Слишком много народу… у нас так много людей!" – морщилась моя китайская подруга, а знакомые женщины Китайское дитятко

постарше тихо удивлялись: "Вам же можно рожать сколько угодно, – почему у тебя один ребенок?.."

История со студентами не была последней. Всегда и везде есть люди, которые думают иначе, думают о своем, а не о том, о чем правительство хотело бы, чтобы они думали. Скажем, любой, кто бывал в Китае, видел милых китайских бабушек и дедушек, а то и людей среднего возраста, и молодых, которые тихо и медленно гоняют руками и ногами облака и жемчужины, то есть занимаются прекрасной гимнастикой тайцзицюань – основой всех китайских боевых искусств. Китайцу не нужны для подобных занятий спортзалы, тренажеры и бассейны. Посмотрите на среднего китайского старика или пожилую женщину. Сзади, если они не седы, вы не отличите их от молодых. Та же легкая стройная фигура, та же ровная осанка. Хорошие здоровые зубы и волосы. Китайцы занимаются гимнастикой не для того, чтобы быть в форме, производить неизгладимое впечатление на деловых партнеров или небрежно обмолвиться, что вчера, дескать, сыграл два сета в теннис с таким-то. Нет, цигун и тайцзицюань – такая же интегральная часть их культуры, как, скажем, почитание старших, потребление риса, еда палочками и езда на

велосипеде. Тайцзи, как любая дальневосточная система физического совершенствования, располагает философской подоплекой, о которой в последнее время много пишется. Однако же стоило накрыть этот ровно кипевший горшок слегка идеологически окрашенной крышкой учения и назвать его новым словом "фалуньгун", или "фалунь дафа", как рядовые гимнасты немедленно стали представлять для властей опасность. Китаец хорошо умеет терпеть боль сам, но он способен и приносить боль другим. Фалуньгун подвергся таким гонениям, о которых давно не было слышно. Учительницы, которым давят позвоночники, студенты, которым отбивают почки, группы мирных физкультурников, которых пачками арестовывают, бросают в тюрьмы и изолируют от общества – все это реалии современного Китая. Все это часть той китайской грамоты, которой уже пятое тысячелетие пишется история Срединного Государства. Можно выучить хоть все китайские иероглифы, но до конца грамотными нам все равно не стать.

Уезжая из Китая даже спустя проведенные в нем полгода, хочется подобно скупцу кричать "мало! мало!", потому что несмотря на всю страноведческую подготовленность, после недолгого периода привыкания и культурного шока как-то вживаешься, разговариваешь с людьми, и тебе начинает казаться, что ты что-то здесь понял. Это наивно. Все равно найдутся два иероглифа, отличающиеся какой-то парой черт, которые ты спутаешь. Все равно смажешь какой-нибудь из четырех тонов, и вместо "(внешней) торговли" получишь "меховую одежду", а вместо "сахара" – "суп". Все равно ты в какой-то момент не поймешь, что надо сказать, чтобы стало понятно, что не все Поймали птичку голосисту...

русские пьют водку, особенно шестидесятиградусную. Все равно от зрелища того, как сидящий на корточках китаец меланхолически ощипывает живую курицу, а рядом на рыночном прилавке аккуратной горкой лежат фиолетовые личинки тутового шелкопряда, освобожденные от шелковой нити и пригодные для кулинарного использования, тебе станет… не по себе. И не потому, что ты не готов уважать, понимать и принимать чужую жизнь и почитаемую культуру, нет. Просто "готов" не значит, что умеешь.

Одна из множества политических баек гласит, что госсекретарь США Генри Киссинджер прилетал в Китай, одетый в синий френч маоцзэдуновского образца и, встречаясь с высокими официальными лицами принимающей стороны, умело складывал руки на груди, улыбался и кланялся. Вот это высший пилотаж! Под таким френчем еще бы китайское сердце, и политические успехи Киссинджера остались бы в истории не только как анекдот из области этикета. Не жестоковыйность нужна при вхождении в Китай – покладистость, внимание, почитание культуры, цепляющейся корнями за то древнее ядро земли, когда мы все еще разделялись не на белых, красных, желтых и зеленых, а на синантропов и питекантропов.

Запад всегда воспринимал Китай так, как ему в то или иное время было надо. В XVII-XVIII вв. увидел в нем идеал – царство разума, благосостояния и процветания под началом идеального правителя, в XIX – напротив, апофеоз стагнации и восточного застоя, в XX пора наблюдений плавно закончилась, и европейские державы попытались войти в Срединное государство, открывая двери ногой. Китай протер глаза, глядя на окружающий "варварский" мир, и пробуждение от опиумного сна оказалось горьким. Двадцать лет назад Срединное Государство снова принялось просыпаться после очередного "сна в Красном тереме". Новые китайские люди наводнили весь свет товаром с маркой "сделано в Китае". Этот лейбл можно увидеть, даже покупая сувенирные британские флажки – "Юнион Джеки" на Трафальгарской площади в Лондоне. Товары делаются все лучше и лучше, а их дешевизна по-прежнему привлекает потребителя во всем мире. Китай делается богаче. Среди преуспевающих предпринимателей входят в моду чисто западные проявления статуса – роскошные свадьбы в смокингах и белых платьях-хризантемах, отдых на шикарных курортах, машины вместо велосипедов и даже квартиры с ванными комнатами делают жизнь определенной части "новых китайских" похожей на нормальную тайваньскую…

Впрочем, и чисто "экзотических" красот, чудес и загадок в Китае довольно. Положим, вам не хочется влезать в подкорку наших дальневосточных соседей. Такой вот храм в Шэньяне

Вас не волнует, куда склоняются чаши политических весов, иероглифы для вас – просто красивые закорючки, на Великую стену вы взбираетесь с теми же чувствами, с которыми фотографируетесь под Эйфелевой башней, китайцы являются либо населением китайских рынков, либо обладателями ушуистских умений, а из всех философско-религиозных течений Срединного государства вы слышали только о "дзэн", не задумываясь о том, что дзэн как раз в Японии, а в Китае, напротив, чань. Пусть – имеете полное право.

Тогда ваш путь лежит к жемчужным берегам и курортам острова Хайнань, к волшебной паре красивейших городов Сучжоу и Ханчжоу, которые вместе, по Ворота в Сиань

пословице, составляют земной рай, к терракотовой гвардии Цинь Шихуана, где от изумления можно самому застыть, да так и остаться среди охранников императора – строителя Великой китайской стены, а может вам даже удастся увидеть китайские пирамиды, практически полностью повторяющие египетские, но только… зеленые от растительности, покрывающей их стены, и тогда вам что-нибудь, да и откроется. Не сможет не открыться.

Я не призываю понять китайскую грамоту, потому что даже специалист, всю Средь каменных львов

жизнь копающийся в архивах или пыли раскопок, даже этнограф-полевик, даже в буквальном смысле съевший собаку в китайском бизнесе челнок никогда не влезет в шкуру китайца. В стране давно стали учить детей с использованием латинских букв для написания иероглифических транскрипций, латиницей дублируют вывески, и китайская грамота становится проще.

Москва, 21.06.01.
DV aka Ведьма