ПростоРитмыХиханькиГеоМосткиБрызгиБангкокАвралЛингва ФранкаЧтенияДневники — "Яхта 'Лопе де Вега'"

DV
Глава I: Capoeira.
(Истребление мудаков. Часть вторая: Drive)

Capoeira

"Испанец" был одет в черное, сух, бледен, слегка желтоват и щедро демонстрировал зрителям красивую безволосую грудь в глубоко распахнутой шелковой рубашке. Облик его был классичен – сзади болталась иссиня-черная косичка, схваченная на затылке черненым серебряным кольцом, одна кинжальная прядь падала на лоб, придавая лицу "испанца" вдохновенность и порочность. Глаза его были слегка мученическими, закатывались… в сочетании с насмешливо кривящимся ртом это создавало нездоровое ощущение – будто все наблюдали его в сокровенный момент любви. Скорее всего, он "парил". Это никого здесь не удивляло.
Противником "испанца" был негр. Негр, похоже, злоупотреблял культуризмом или боксом. Или и тем, и другим. В любом случае, он косил под воина: голова с боков была выбрита линиями, широкая курчавая полоска волос посередине черепа грозно топорщилась. На шее болталась целая коллекция золотых цепей и цепочек, в ушах по контуру торчали золотые же кольца.
Необходимый визуальный контраст между противниками был налицо.

Фридрих Готтендорф находился на задворках бразильского города Байя. Он умело выплыл из толпы, плотно окружавшей капоэйристов, в ближнее к кругу-рода кольцо, и теперь старался держаться так, чтобы объектив мини-камеры, топорщившей карман легкой и широкой куртки, не загораживали чужие спины и плечи, а бойцы постоянно оставались в пределах его видимости. Света на площадке было маловато, но это, пожалуй, и придавало съемке необходимую аутентичность. В данный момент жизни Фридриха слишком многое зависело от успеха этой записи.
Напряженный и жалобный мотив беримбау – свинцового музыкального лука, похожего на удочку, прикрепленную к тыквенному горшку, казалось, вызывался к жизни колебанием не единственной струны этого инструмента, но главной струны в организме слушателей. И эта струна пела одно: бой.
Боевое искусство черных рабов, возникшее из танца, музыки, карнавала, ненависти и солидарности, капоэйра уже давно не была закрытым знанием. "Капоэйриста" успешно основывали школы в благополучной Америке, особо облюбовав Калифорнию, где предоставляли всем желающим возможность осознанно постоять на голове. В буквальном смысле.
Но Фридрих раскопал в Бразилии настоящее. Отмахнувшись Capoeira от туристических прелестей, пляжей и слегка тяжелозадых бразильянок, как бы заманчиво это ни было, он сосредоточился на цели своего приезда и нашел в Байе районы, в которых свинцовая беримбау до сих пор предупреждала о приближающемся полицейском рейде, где соперники выясняли отношения под хлопки зрителей и варварски-жалобное пение анголо-португальской мелодии в круге – рода. Выясняли так же, как пару веков назад – прав был тот, кто побеждал. Кто мог убить.

Фридрих под вздох бормотал свои комментарии в микрофончик, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Ему был очень нужен этот фильм. Этот репортаж. Готтендорф давно тяготился своей бездарной писаниной в Эврисити Стар. Легкость пера покинула его. Строчки приходилось выдирать из себя с кровью, выдавливать, как фарш из ржавой ручной мясорубки – подпихивая пальцами, ломая ногти, по сто раз отъезжая назад, снова разгоняясь, налегая плечом… Репортажи пока еще шли на ура – старый беркут мимо цели не промахнется, а вот острые аналитические статьи, эссе утеряли свежесть слога и язвительную остроту. Вот Бекки… Ну, для Бекки успеха было не жалко. Бекки, их любимый цветочек, верная подружка – с холодным умом, азартная, едкая, быстрая,.. – Фридрих даже отвлекся от борцов, вдруг остро заскучав по друзьям. А ему – ему срочно надо было бежать из письменной журналистики в телевизионную – пока он еще был молод, пока не потерял напора и, главное, пока было в силах предложение перейти в штат телекомпании в случае успеха фильма о капоэйре.
Фридрих сорвался в Бразилию на следующий день после matinee у графини Мирамонти. Эта поездка вообще стоила ему дорого. Накануне пришлось срочно взять на грудь обезглавленную колонку светской хроники, ради чего он даже был вынужден поволочь в логово неотразимой графини любимого друга Десмонда Прайса, чтобы потом было, о чем написать. Вспоминая эту небольшую шалость, Фридрих немного смущался. Когда он уже достукивал на следующий день ненавистную колонку, сзади подошла Бекки, облокотилась на его плечо, щекоча ему щеку волосами, быстро пробежала текст на экране компьютера, хмыкнула, пробормотала: "Ай да Фред!.. А Прайс!.. – герой, да и только…", похлопала его по спине и ушла. У Фрeда осталось смутное ощущение неловкости. Он скинул колонку редактору и умчался в аэропорт, так больше и не увидев в тот день Бекки. Нет, Фридрих, конечно, понимал, в тексте были сделаны достаточно толстые намеки, но ведь и Бекки была не кармелиткой, она прекрасно знала и их журналистскую кухню, и бесконечно далекого от шалостей Прайса. Ну да, конечно, она все же – горячая средиземноморская девушка, им с профом уже давно пора бы под венец… Но она, вроде, никогда особо не рвалась… А уж Прайс-то… М-да…

В общем, все те три недели, что Фридриха носило по Бразильской провинции и по сомнительным районам Рио и Байи, на душе у него было неспокойно. Звонить друг другу без повода у них было не заведено, от Эврисити Стар Фред сейчас предпочитал скрываться, но где-то в глубине посапывающей журналистской совести Готтендорфа все же скребли кошки. Вот этот бой он только доснимет, и все, домой.
Фридрих пожурил себя за несвоевременность всех этих мыслей и вдруг поймал недобрый взгляд одного из зрителей. Он стряхнул дурацкую пелену рефлексии и вернулся к капоэйриста. Капоэйру Capoeira играют и танцуют. К тому моменту, когда Фридрих очнулся от задумчивости, "испанец" с глазами кокаиниста уже совершенно загонял по кругу негритянского воина. Последний уже был не в силах присаживаться и пригибаться, не говоря о том, чтобы встать на руки. "Кокаинист" же крутился, как заведенный, иногда принимал свои матадорские позы и, прохаживаясь по краю круга, вызывал взрыв барабанных перестуков и хлопков зрителей.

Но вот беримбау утихли. Теперь одни только хлопки задавали ритм пространству и времени. Дыхания, казалось, не было вовсе. Фридрих перестал шептать в микрофон. "Испанец" сделал несколько па, совершенно по-пантерьи играя со светом и тенью, негр подобрался, сработал таки низкую стойку, однако "кокаинист" пренебрежительно Capoeira подставил ему спину, приветствуя публику. Негр ринулся в нападение. "Испанец" словно в замедленной съемке развернулся навстречу противнику, и зрители ахнули при виде его внезапно оскалившегося хищным бешенством белого лица, взметнувшихся кинжалами волос и жуткой черной мельницы, мельканием рук и ног заслонившей то, что только что было образцовым телом негра, полным сил и агрессии.

Заключительной сухой нотой хрустнул шейный позвонок воина, "матадор" ослабил хватку, докрутил колесо, встал на ноги, махнул головой, собирая волосы в серебряное кольцо, небрежно отсалютовал, казалось, прямо в камеру Фридриху и растаял в темноте.
– Местре Камисса велик, – прошелестело в толпе, и все смешалось. Куда-то исчез труп, неверно замигали фонари, опять где-то запела жалобная мелодия, и Готтендорф снова быстро зашептал в микрофон, выбираясь из круга и спеша покинуть неблагополучный район.

В переулке Фридриха встретили.
– Мистер интересуется капоэйрой? – спросил первый.
– А как мистер здесь оказался? – придвинулся второй.
Не раздумывая, Фридрих метнулся назад, но тут же натолкнулся на давешнего "матадора". Его прошиб озноб. Сзади подошли те двое, что задавали вопросы. Местре Камисса протянул руку к голове Фридриха, и тот рефлекторно выставил локоть. "Матадор" шутя отбил детский блок, взъерошил Фридриху волосы и, не отнимая руки от его затылка, сказал:

– Такой белый, такой холодный мистер, – наверное, смелый?
Фридрих молчал, понимая, что от него сейчас ничего не зависит.
Местре Камисса еще немного подержал его в прицеле своего странного мученического взгляда (пальцы по-прежнему железом сжимали голову Готтендорфа) и полез другой рукой в просторы фридриховой куртки. Достал камеру, повертел, кинул подручным. Фридрих дернулся всем телом. "Испанец" сжал его затылок сильнее. Фред скрипнул зубами, но смолчал. За его спиной раздались щелчки, тычки, кликания, хруст, и вскоре ему под ноги Mestre Camissa полетела раздавленная миникассета с записью боя великого мастера капоэйриста – Местре Камиссы. Ходил слух, что Местре медленно умирает от таинственного родового недуга, и поэтому Фридрих все же застонал от ужаса. Другой такой съемки могло больше и не быть.

Местре Камисса, наконец, отпустил голову журналиста, поймал прилетевшую сзади пустую камеру, пихнул ее в руки Фридриху и сказал:

– Если белый мистер захочет что-то узнать у местре Камиссы, он придёт к нему как вежливый синьор и попросит разрешения. Не надо красться вором под покровом ночи. Я запомнил тебя. Если захочешь – найдешь меня еще раз. Успеешь.
Местре Камисса самым оскорбительным образом усмехнулся, потрепал Фридриха по щеке и по своему обыкновению растворился в темноте. Фридрих не особо успел порадоваться, что остался жив, как его молниеносно и умело подсекли сзади под колени, вырубили коротким ударом по ключице, и очнулся он только через час в садике перед отелем "Фиеста Байя", где он и проживал, ибо не мог обходиться ограниченным набором удобств, характерным для остальных обиталищ города. Придя в себя, еще утром бывший столь бодрым и энергичным Готтендорф раз пять прорычал "Verdamte Scheisse!", стукнул кулаком по лавочке, на которую его положили, и уныло поплелся в отель приводиться в порядок и подбивать бабки. Он выпил в баре двойное виски и замертво свалился в номере в постель.

На следующее утро Фридриху пора было возвращаться, но ему вдруг приспичило услышать голос Бекки или Прайса. И в квартире Бекки, и в доме Прайса пообщаться можно было только с автоответчиком. Фридрих отдавал себе отчет в том, что на Хэлоуин сладкая парочка могла просто где-то загулять, но почему-то заволновался. Он решил, что после приключений вчерашнего дня у него разыгралось воображение, и на всякий случай позвонил Эллен Мирамонти. Неприступный дворецкий доложил, что contessa уехала в город на целый день. Готтендорф почему-то совсем загрустил и, чтобы как-то провести оставшиеся до вылета часы, включил местное телевидение. То, что он там увидел, вскоре заставило Фридриха повторить свое "Scheisse!", схватить вещи и кинуться к выходу.

В телевизоре знойная бразильская дикторша озабоченно демонстрировала зрителям прошлогоднее фото, с которого смотрело, без сомнения, лицо его старинного дружка Десмонда Прайса, освещенное смущенной улыбкой отличника. Потом дикторша показала фото Бекки и что-то залопотала с такой скоростью, что Фридрих вовсе ничего не разобрал, но руки его уже сами начали застегивать сумку. Затем показали высокого красавца-негра, который, слава богу, говорил по-английски и уверял жителей Эврисити и всего штата Нью-Йоркшир, что маньяк далеко не уйдет и силы ФБР, подкрепленные полицией, скоро…
Фред уже мчался в аэропорт.

***

Фридрих добрался до дома, одиноко стоящего среди каких-то корявых облетевших деревьев, уже под утро. Перед этим ему пришлось вытрясти из графини Мирамонти душу, чтобы понять, что происходит, и дознаться, где она прячет Прайса. Он не знал еще, что будет делать, не понимал, что творится, и, как в детстве, как в лучшие свои моменты, просто отключил центры рассуждения и подчинился порыву. Именно такой импульс заставил его разбежаться и высадить плечом дверь дома после первой же неудачной попытки открыть ее по-человечески. Когда же Фридрих по инерции проскочил полприхожей и влетел прямо в Прайса, почему-то стоявшего перед зеркалом, он удивился не тому, что сбил Прайса с ног, как манекен, а тому, что при этом грохнул выстрел.
Зеркало треснуло.

       II   III   IV   V   VI   VII   VIII   IX 

Оглавление "И.М."
Часть I: Landing


Отозваться в Бортжурнале
Высказаться Аврально