ПростоРитмыХиханькиГеоМосткиБрызгиБангкокАвралЛингва ФранкаЧтенияДневники — "Яхта 'Лопе де Вега'"

DV
Глава II: The Getaway
(Истребление мудаков. Часть II: Drive)


Zwei Kameraden

– Oh, meine liebe Gott! – выдохнул профессор Десмонд Прайс, поднимаясь с пола, и "Гот" получил в челюсть с левой. За последние сутки Фридриха слишком часто били, и руки у него чесались, поэтому Прайс, в свою очередь, незамедлительно заработал в корпус с правой. Потом оба пару раз схлопотали, куда попало. Милая карамельная меблировка дома, которую Прайс так боялся замарать своими ценными профессорскими мозгами и липкой человеческой кровью (та самая меблировка, которая еще хранила стойкий запах духов милой графини Мирамонти), тоже не вышла из битвы титанов невредимой. Зеркало, последним смотревшее в близорукие глаза прощавшегося с жизнью неудачника, погибло, не успев передать свою тайну кому-либо, помимо пространства. Смерть отражения, убитого пулей, предназначенной для его хозяина, повлекла за собой скорую гибель старого венецианского стекла: деликатная поверхность не вынесла очередного удара физическим телом. Телом был Фридрих.
Вскоре и вешалка для шляп и зонтов повалилась на опрокинутую пальму, земля из кадки посыпалась на ковер, а через пару секунд отлетевший к окну Прайс, падая, сорвал кремовую штору, та потащила за собой карниз, карниз развернулся, как перекладина виселицы, и оросил гостиную радостным дождем хрустальных подвесок, брызнувших с опасно качнувшейся люстры. Еще какое-то время тишину нарушало только сосредоточенное сопение, смачные и беспорядочные звуки усталых ударов, иногда – скрежет зубов и содрогания задеваемой окружающей среды.
Наконец друзья расцепились, отлетая в разные стороны, тяжело дыша, глядя друг на друга с нешуточной ненавистью, играя желваками и не разжимая кулаков, но на этот раз уже Готтендорф не удержал равновесия и грохнулся на палевый кожаный диван, страшно чертыхаясь на двух языках. Диван немного подумал и завалился на спинку, ноги Фридриха взмыли в воздух…

…Они немного посмеялись, не глядя друг на друга и не прислушиваясь к тому, какой это был смех, и смех ли это был. Прайс сначала сел, потом лег, да так и остался лежать на ковре, загипнотизированный качающейся люстрой.

– Фред, ты всегда был тормозом, – наконец пробормотал он под гнетом мыслей о том, что из-за вмешательства Фридриха в его мире так и остались все возникшие в последнее время кошмары, и надо хотя бы пару минут отдохнуть перед тем, как жить дальше. "Уснуть – и видеть сны?.." – сказала люстра, качаясь.
– Живаго вшивый, – парировал Фридрих раздумчиво, – какой ты американец? Соплёй тебя перешибешь, истерик.
– А ты еще и образцовый друг, фашист недобитый, – ласково произнес Прайс и подложил под голову слетевшую с дивана подушку. Он не мог не признать, что Фридрих был в чем-то прав.
– В следующий раз я тебя, кретин, сам грохну, – забубнил Фридрих, как всегда, медленно распаляясь и ворочаясь на диване. – Можно, я, наконец, узнаю, что произошло с Бекки? – к этому моменту тевтонский воин начал снова заводиться.

…Ночная муть отступила, и рассвет окончательно проник за уцелевшую кремовую штору. Спасительное помрачение рассудка отпустило Прайса, и ему стало ясно, что сна не будет, что отдышаться ему не придется, да и с какой стати? Нет, уже пора было брать чайную ложку и начинать вычерпывать ту индивидуальную выгребную яму, в которую превратилась его жизнь. Он разлепил спекшиеся губы:

– Убил я Бекки, убил.

Профессор сел на полу, по-прежнему не в силах оторвать взгляд от бликующей люстры, Фридрих тоже поднялся, садясь на своем диване.
– Это не ты, это я, – Фред почувствовал, как внутренности свело судорогой. – Это все моя заметка в светской хронике.

Они замолчали и снова впали в ступор; тишина прорезалась только позвякиванием хрустальных подвесок люстры и – непонятным хрустом. Кто-то пробирался по ковру в прихожей, вынужденно наступая на осколки зеркала и прочий пепел Помпеи.

– …Десмонд, либо тебя умело подставляют, либо ты, действительно, маньяк, – вывел их из транса знакомый насмешливый голос, и в темном дверном проеме, ведущем в прихожую, как в старые добрые времена, нарисовался контрастный силуэт старушки Бекки Гаэтано. Как всегда в ушах Прайса сам собой включился марш из "Аиды", переходящий в старую американскую песенку "Wild thing, you make my heart sing", но голова закружилась сильнее, и он не нашел в себе сил встать с пола. А может, побоялся снова упасть.

Бекки вошла в комнату, но держалась почему-то против света. Скользнув взглядом по друзьям, она чуть помедлила, затем уселась на ковер напротив Прайса и обхватила колени руками. На Бекки был потрепанный комбинезон цвета хаки, плоские теннисные тапочки и какая-то вылинявшая серая майка с подозрительными пятнами, явно надетая на голое тело.
– Ты, Бекки, ты… – начал Прайс, протягивая к ней руку, и пытаясь дотронуться хоть до теннисной туфли.
– …Постриглась?! – загремел, взмывая с дивана, Фридрих, которому был виден затылок Бекки. – Как ты могла?!

Да, волосы мисс Гаэтано были острижены, да не как-нибудь, а коротким ежиком. И смотрела она на профессора пристальнее обычного. Прайс, наконец, дотянулся до нее, подвинулся ближе и сгреб Бекки в охапку, прижимая к плечу непривычную голову и стараясь не обращать внимания на то, что его руки ощутили на ее спине широкую повязку и вызвали своим прикосновением болезненную дрожь. Бекки немного подышала ему в шею и тихонько высвободилась:
– Десмонд, – (профессор радостно вспомнил, что только мать и Бекки называли его по имени, и в устах обеих оно почему-то всегда звучало строго), – Десмонд, мы потом поговорим, – и Бекки успокаивающе похлопала Прайса по плечу ладошкой. Узнав этот старый жест, после которого обычно следовало нечто конструктивное, профессор нехотя отпустил Бекки и на всякий случай тоже встал, видимо, чтобы избежать нового искушения проверять ее реальность тактильными средствами.
Теперь они с Фридрихом стояли, глядя на сидящую на полу подругу с двух сторон. Она прислонилась к опрокинутому дивану, на котором минуту назад валялся Фридрих, и залюбовалась друзьями детства: она уже давно не видела их такими – растрепанными, помятыми и крайне растерянными. Для любого постороннего наблюдателя сейчас они выглядели как некогда добропорядочные граждане, которые попали в беду или сбились с правильной дороги. Для нее они всегда оставались Томом Сойером и Геком Финном, как двадцать лет назад. И хотя в этот момент нажитый за многие годы лоск поободрался под напором обстоятельств, те давнишние мальчишки снова смотрели на нее с любовью и готовностью защищать и ее, и себя. Среди этих романтических размышлений затерялись, конечно, и кое-какие горькие наблюдения, но Бекки отогнала от себя мысли о затравленном виде Прайса и обиду за Фридриха, который втянул их всех в этот переплет по простоте и глупости.
– Ну что? – сказала Бекки наконец, налюбовавшись и наизучавшись. – Лица друг другу начистили? Может, уже начнем потихоньку уносить ноги?
Прайс не хуже Бекки знал, что при желании их было проще всего обнаружить именно в этом доме: вот только сегодня утром его нашли в нем два пожелавших этого друга, а уж за врагами дело никогда не станет.
Фридрих решил слегка разрядить обстановку:
– Малышка, да мы тут все никак не могли поделить между собой, кому принадлежит честь твоего убийства, – попробовал пошутить он.
Прайс дернулся, но Бекки вскочила, и теперь они стояли все трое, буравя друг друга взглядами, как ковбои перед стрелкой. Будучи в теннисных тапочках, Бекки вынуждена была смотреть на них снизу вверх, но под ее взглядом мужчины продышались, и если не расслабились, то, по крайней мере, убрали столь явные проявления вражды, как кулаки и желваки до лучших времен.
– Ребята, если мы отсюда быстро не смоемся, через час здесь будет адвокат…, – профессор помедлил в нерешительности, – …графини Мирамонти, – он заставил себя закончить фразу и увидел, как поползли вверх уголки некрашеных губ Бекки, а взгляд приобрел знакомый ртутный холодок. Они опять возвращались к началу истории.
– Потом, джентльмены, потом, – сказала Бекки, удостоверившись, что мордобоя больше не будет, и временно поборов в себе желание среагировать на упоминание имени графини, – мы все разберемся друг с другом, и никто не уйдет обиженным. Десмонд, не думаю, что сюда явится какой-либо адвокат, даже "графини". Если только он не повредился умом. Скорее, здесь вот-вот завизжит пара десятков полицейских сирен, а в небе зависнет вертолет со всеми свободными агентами ФБР на борту. Я уж молчу о десятке жаждущих мщения родственников…
– Каких родственников? – ошалело пробормотал Прайс.
– А! Конечно! – саркастически скривилась Бекки. – Телевизор вы тут с графинюшкой не смотрели... Так, говоришь, это не ты отключил питание тому парню, который ткнул меня ножом?
– Что?! – Прайсу показалось, что питание отключили ему самому.
– Тут в паре кварталов неподалеку лежит труп того длинного… с ножом, которому ты локтем передние зубы вышиб, – сказала Бекки, видимо, стараясь просверлить в профессоре взглядом дырку. – Когда я наткнулась на него, разыскивая этот дом, там еще никого не было, но зрелище не для слабонервных.
– Ты хочешь сказать, что видела здесь поблизости труп того парня? – попытался не понять профессор Прайс.
– А ты хочешь сказать, что, имея такие проблемы с восприятием информации, ты надеешься еще когда-нибудь заняться астрофизикой? – брызнула ядом злобная Бекки.

Прайс постоял пару секунд, затем развернулся и направился к двери. Его чуть пошатывало. С порога прихожей он оглянулся:
– Как ты сюда добиралась? – Да, впрочем, я представляю…, – он еще раз скользнул глазами по изуродованной одеждой и стрижкой Бекки, и она сжалась под этим взглядом (Бекки с детства любила быть красивой). – Фред, дай ключи от машины.
Фридрих послушно полез в карман и кинул Прайсу ключи.
– Ты что, проф? – спросил он, двинувшись к двери. – Ты куда? Бекки же здесь. Куда ты намылился один?
– Надо проехаться. Меня от нас с тобой тошнит, – сказал Прайс без тени иронии и, кивнув разбитому зеркалу в прихожей, вышел.

***

Помимо всех прочих прелестей, милый конспиративный домик был оборудован напольными курантами, вероятно для того, чтобы влюбленные могли наблюдать часы, не глядя на них. Поэтому, когда с отъезда Прайса прошло полчаса и вишневое сооружение, напоминающее одну из башен московского Кремля, сказало свой тугой бим-бом девять раз подряд, Бекки и Фред, не говоря друг другу ни слова и лишь один раз переглянувшись, двинулись к выходу. За то время, что они находились в гостиной одни, Фридрих развил бурную деятельность: вооружившись куском материи, который без сожаления оторвал от погибшей кремовой шторы, он принялся полировать мебель, намереваясь, судя по всему, либо стереть пыль, либо удалить все возможные отпечатки пальцев. Бекки после отвратительного бегства Прайса снова уселась на пол, прислонившись к перевернутому дивану, и не шевелилась. Было похоже, что в этом доме ей не хотелось притрагиваться ни к чему.
– Бекки, – обмолвился, было, Фридрих, – давай тут в шкафах посмотрим, может, хоть какую-то женскую кофточку тебе найдем – осень ведь…
Фридрих быстро пожалел о своем предложении. Бекки вскочила, сверкая глазами так, что до тех пор все еще бликовавшая хрустальная люстра, не выдержав конкуренции, наконец, перестала качаться.
– Давай сюда рубашку, – потребовала Бекки, отстегивая лямки комбинезона и стягивая через голову серую футболку.
Фридрих послушно запутался пальцами в трех пуговицах своей мягкой рубашки для поло, не в силах отвести взгляд от Бекки. Нет, она зря боялась, что стала некрасивой. Синяки от уколов на сгибах локтей и широкая повязка под грудью в сочетании с вспыхнувшими то ли от негодования, то ли от стыда щеками сделали ее похожей на раннехристианскую мученицу, с которой не знаешь, как поступить – то ли отдать на растерзание диким зверям, то ли забрать с собой. Фридрих отогнал от себя этот ассоциативный ряд (Бекки никогда не была мученицей), протянул ей свою, еще помнившую запах Бразилии, рубашку, поймал полетевший в него серый комок футболки, которую содрала с себя Бекки – пахнущий больницей и даже какой-то краской, и быстро натянул на себя. Попробовал сменить тему:
– Бекки, – начал он, – мне надо было тебя предупредить, что профа-то нашего,.. я ведь его буквально с того света… Боюсь, что он сейчас снова попробует…
– Фред, ты что, думаешь, я не поняла, что происходит? – Бекки опустила остриженную голову, заправляя в комбинезон его рубашку и снова застегивая лямки. – Значит, теперь придется думать только о себе. Я смылась от этих…, – она неопределенно помахала рукой в воздухе, – и попадать обратно в тюрьму для свидетелей не намерена. А если у Прайса так быстро кончились силы… Проклятие, дай мне ремень… терпеть не могу мешковатую одежду.
– Да он себе никак простить не может… – Фридрих задался благородной задачей объяснить Бекки то, чего не понимал сам. – Бекки, в моем ремне нет дырок под твой размер.
– Черт!.. – (это относилось к ремню). – И не сможет никогда… – Бекки говорила так, как будто все, что произошло с Прайсом и вообще со всеми ними, не было для нее новостью. – Но с меня уже вполне достаточно. Я вот тоже, как идиотка, прискакала сюда его вытаскивать… Мирамонтихе этой пришлось салазки загибать, выведывать, куда она добычу запрятала, паненочка наша…
Фридрих понял, что эти три недели не прошли для мисс Гаэтано даром: помимо полученного удара ножом с ней явно произошло еще что-то, и это что-то постоянно от него ускользало. Она, конечно, и раньше не была образцом благонравия, но такие количества яда раньше из себя все же не выпускала.
– Отлично, – заворчал Фридрих, все еще пытаясь шутить, – машину увели, рубашку отняли, только что без штанов не оставили… Не друзья, а разбойники какие-то… А в машине, между прочим, сумка с вещами…
– Всё, кончай бубнить, переживешь. – решительно подытожила Бекки; ("Она его разлюбила", – осенило Фридриха), – А вот профессора Прайса больше никто не будет кормить грудью. Уж я-то – точно нет. Пошли! – Да, похоже, она была настроена решительно и последняя выходка Прайса легла на ее решимость завершающим штрихом.
– Бекки, вы же оба умницы, только не разыгрывайте мне тут "Унесенных ветром-3"! – все еще пытался сопротивляться Фридрих.
– И кто же, по-твоему, из нас двоих Рэтт Баттлер? – неприятно усмехнулась Бекки, потянувшись к голове, чтобы по привычке поправить волосы, но рука по дороге все вспомнила и лишь залихватски взъерошила короткий темный ежик.

К Бекки в полной мере вернулись и способность язвить из любви к искусству, и деятельное настроение, и значит, она была в порядке. Почти. В ответ Фридрих только тяжко вздохнул, и они вышли из дому, даже не пытаясь от кого-то скрываться. Город был по-утреннему тих: граждане отсыпались после Хелоуина, и поэтому Фридрих и Бекки оказались не вполне готовы к тому, что синий Фредов "Шеви" с визгом подлетит к домику, разгоняя листья и сон, из него, нездорово блестя глазами, выскочит их никому, кроме полиции, не нужный друг и весело закричит совсем уж странные слова:
– Эй, бездельники, помогите-ка выгрузить труп профессора Десмонда Прайса!
– А ведь он, действительно, свихнулся, – прошептал Фридрих и побежал к машине, где профессор возился в багажнике с чем-то неживым.

Бекки за его спиной сверкнула странной улыбкой, ни к кому в частности не обращенной, развернулась и, ни слова не говоря, направилась к отдельно стоящему в саду гаражу.

 I         III   IV   V   VI   VII   VIII   IX 

Оглавление "И.М."


Отозваться в Бортжурнале
Высказаться Аврально