DV Глава IX. Похищенный. (The Shawshank Redemption) * Профессор Десмонд Прайс проснулся от того, что вокруг было темно, и он кричал. Лицо было мокрым, правая рука болела сильнее, чем раньше. Пока крик метался в голове, Прайс привычно испугался, что его увидят или услышат, и затаился, стараясь побыстрее вытереть залитое слезами лицо. Дверь в комнату слегка приоткрылась, и в щелку робко заглянул каплевидный огонек на белой прозрачной ножке. "Свеча?.." – изумился Прайс и сел на кровати. Вещи, обстоятельства и странности еще немного поносились перед его глазами и оставили, наконец, в покое, кое-как выстроились. Профессор пробормотал "Сейчас, сейчас…", движением руки приостанавливая хозяина свечи на пороге, закрыл глаза, потом открыл глаза, с наслаждением прислушался к мягкой тишине и, наконец, сказал: – Лиз, дайте мне минуту, я сейчас встану. – Профессор, вы… вы – в порядке? – прошептал от двери озабоченный полудетский голос, не спеша отдаляться. – Да, Лиз, а что, я очень… шумел? – спросил Прайс, чувствуя, что краснеет и радуясь темноте. – Нет, вы как-то… коротко вскрикнули, как будто вас… ударили,.. и я забеспокоилась, – пробормотал бархатный голосок и куда-то ушептал, оставив подсвечник возле двери. Профессор развернулся, спустил ноги на пол, и, наверное, в десятый раз за этот вечер произвел инвентаризацию себя: левой рукой прошелся по правой от плеча через локоть к кисти, тихо шипя от боли, но радуясь тому, что ничего ниоткуда не выпирает. Прайс пару раз сжал и разжал кисть… вскочил и лихорадочно зашарил по прикроватному столику, с грохотом роняя какие-то безделушки. Кинулся к выключателю, без толку пощелкал, вспомнил, что не одет, зашарил по креслу, по кровати, ища утренний халат, естественно, не нашел, бросился к двери за свечой, протянул руку и, уже схватив с пола подсвечник, увидел Лиз – ее мультипликационные оленячьи глаза, трогательную редкую челочку над детским круглым белым лобиком и полуоткрытые лепестки наивных губ. В глазах Лиз был испуг, и боялась она, похоже, за него. – Что? Что случилось? – спросила Лиз (кстати, в отличие от профессора, полностью одетая). – Что вы ищете? Прайс дунул на свечу. В темноте воцарилась неловкость. – Извините, Лиз, но раз уж вы взялись меня спасать, мне понадобятся одежда, свет, ручка и лист бумаги. В указанном порядке, – наконец сказал Прайс и почувствовал, как Лиз подобралась, получив к выполнению четко поставленную задачу. Через некоторое время профессор Прайс и его студентка Элизабет Янгхазбэнд сидели на кухне, разделенные столом. Профессор был упакован в годные ему, но коротковатые джинсы и клетчатую рубашку, благодаря чему чувствовал себя несколько большим демократом, чем был. На столе лежала обычная студенческая папка, на выдранном из нее листке рукой Прайса было написано несколько терминов и формул. Коряво, прерывисто, но написано его личной правой рукой. Часы на стене показывали половину четвертого ночи. – Профессор, когда вы в последний раз ели? – внезапно вскочила Лиз, и снова посмотрела на Прайса как-то испуганно. – Три недели назад, Лиз, ровно три недели, – ответил Прайс и выдал ей свою заветную улыбку. *** Элизабет Янгхазбенд была из тех студентов профессора Прайса, которые сидели между первыми тремя рядами амфитеатра, забитыми отличниками, и галеркой для индивидуалистов. Прайс ее не помнил. За недолгое время знакомства он узнал, что Элизабет (она настаивала, чтобы ее называли только так) приехала учиться в Эврисити, услышав в школе публичную лекцию, которую Прайс читал в ее родном Эназердэйле (штат Айдахо) в рамках какого-то очередного просветительского мероприятия. Элизабет всю жизнь хотела стать филологом, но приехав в Эврисити, поступив в университет и отучившись на первом курсе, резко поменяла специализацию и перешла на отделение физики. Мать Элизабет была китаянкой по фамилии Янг, однако, успешно выйдя замуж за коренного айдаховца, каким-то образом изменила фамилию дочери на Янгхазбенд, видимо увидев, что девочка вышла совсем европеоидная – раскрытоглазая и беленькая. – Лиз.., – начал Прайс, – скажите… – Профессор, – заволновалась Элизабет, – пожалуйста, ну, пожалуйста, не называйте меня Лиз! Это очень важно! – Лиз, если вы будете придираться к таким мелочам, я буду называть вас Ли, – поддразнил Прайс, которому просто физически не доставало в жизни мелких перебранок с друзьями. Элизабет вспыхнула, расстроено отвернулась и зашуршала хлебным пакетом. – Я тут одна, – объясняла она смущенно, – это подруга меня пустила… Я ей сказала, что мне надо на неделю…, – и она совсем смутилась. – Лиз… – начал Прайс. – Ну, пожалуйста, профессор! – взорвалась Элизабет, оборачиваясь с двумя кусками хлеба в руках, – ну, что вам стоит?! – Ох, ну, хорошо, Элизабет, хорошо. Давайте-ка, я вам помогу в сложном деле готовки тостов, а вы мне расскажете, как приобрели такое влияние на мою жизнь. И Прайс оттеснил Элизабет от кухонного стола, предпочитая спрятаться за створками холодильника и кухонными заботами, и не предоставлять подобное преимущество Лиз. Да, это была она. Это левша Элизабет (боже, как же он не любил левшей!) написала ему "письмо счастья", но об этом позже, позже, позже. Да, это Элизабет задала ему вопрос про "красное смещение" (Прайсова спина вздрогнула, и он чуть не выронил клубничный джем, но увлеченная своей исповедью девочка этого, вроде, не заметила), а потом зашла в офис справиться о судьбе своей второй записки. В этом месте повествования Элизабет вскочила, куда-то убежала, и пока ее не было, Прайс раз пять с силой саданул кухонным ножом деревянную разделочную доску и, когда замахивался в шестой раз, вбежала обратно Лиз. Он разрезал квадратный кусок хлеба на два треугольных. Лиз снова села. Дальше Лиз бормотала что-то не вполне нечленораздельное. В общем, благодаря стечению ее собственных таинственных обстоятельств, она оказалась в парке чуть ли не первой возле скамейки имени профессора сербского языка, именно она нашла в опавшей кленовой листве и, воспользовавшись суматохой, спрятала самодельный сапожный нож, вымазанный кровью Бекки. Элизабет принесла и положила на стол несколько вырезок из Эврисити Cтар, из Нью-Инглэнд Сан и из парочки таблоидов с магазинных стендов. Бросивший к черту тосты с ненавистным клубничным джемом Прайс с интересом изучил свои снимки – на симпозиуме, в офисе – официальное факультетское фото, возле дома с Бисмарком – для студенческого вебсайта, и одну фотографию, сделанную совершенно случайно оказавшимся на месте происшествия фотокорреспондентом университетской газетки Апперграунд – плохого качества, но убойного содержания. Вот он, единственный сын приличных родителей, выпускник Лейденского университета, профессор-астрофизик, PhD, автор десятков статей и лектор-златоуст – оглядывается через плечо прямо в объектив, а руки уже скованы за спиной, за спиной же стоит и полицейский офицер. У Прайса потемнело в глазах, он опять схватился за хлебный нож, Элизабет вскочила и собрала, комкая, свою коллекцию, они постояли. Профессор положил подальше от греха дурацкий нож, отобрал у Лиз вырезки, покромсал их в глубокую тарелку и поджег от свечи. – Так, – сказал Прайс удовлетворенно. – Так будет посветлее. Лиз, это все абсолютная собачья чушь... Кстати, спасибо, что вы отвезли Бисмарка своей очередной подруге. Это благородный пес. И очень молодой. Он не заслужил подобных потрясений. Так же, как и вы. – То ли еще будет, профессор, – сказала Лиз странным тоном и подошла совсем близко к профессору Прайсу. *** Он все рассчитал. Три недели – это срок, необходимый для того, чтобы срослись сломанные кости. В его случае три недели в заключении и договор о повинной на свежем воздухе в конце третьей давали возможность оказаться на открытом пространстве 31 октября, в Хэлоуин, что обычно означало присутствие на кампусе толп выряженных студентов. Въезда для машин к той узкой тропинке, где убили Бекки, не было. Двое ФБРовцев повели туда профессора Прайса пешком. Он не мог толком вспомнить, в какой момент наклонился, показывая гипотетические следы, в какой выпрямился и опять использовал свой детский удар локтем в зубы стоявшему рядом Патрику Джилиану (на этот раз рука была в гипсе, и Джилиану пришлось хуже, чем давешнему хулигану), как в два прыжка пробежал по скамейке, перескочил ее и метнулся в глубину парка, не слыша, но чувствуя щекой, как совсем близко пару раз пролетели горячие сгустки воздуха (вслед ему стреляли). Главное – он не мог вспомнить, на что рассчитывал. Получилось, что рассчитывал он на Лиз Янгхазбэнд, крошечная Тойота-Эко которой подрезала его возле противоположного выхода из кампуса, умчав навстречу статусу беглеца от правосудия. Им не очень везло. Новенькая Тойота ободралась, удирая от погони в запруженных гуляющими толпами проулках, известных только студентам Университета, вечером в домике, где Элизабет спрятала похищенного, вырубился свет, они не могли следить за новостями, из еды на кухне были только чай, хлеб и джем. Вообще, Элизабет первый раз воровала у ФБР подозреваемого в убийстве чeловека и была плохо подготовлена. Поэтому студентка очень пристально, стараясь больше не смущаться, вглядывалась в лицо своего похищенного профессора, догадываясь, что он видит ее весьма приблизательно. – Профессор Прайс! – горячо зашептали лепестки совсем рядом с лицом профессора. Свеча оставалась на столе, и Прайс видел только темный силуэт Лиз. – Профессор! Ведь завтра может и не быть! – посыпались из нее глупости. Прайсу стало худо. – Профессор Прайс! – шептали лепестки дальше. – Ведь я же понимаю, что вы испытываете, вам же нужно… вам же нужна… – Лиз! – сумел возмутиться Прайс; (последнее время его удивляло явное усиление женского внимания). – Лиз, подумайте, что вы говорите! – Я не Лиз, я – Элизабет! – зашептала спасительница совсем ему в ухо, – я же сама, сама… Вот и света нет – это же все не случайно… Элизабет положила ладошку на грудь Прайсу, удерживая его на месте, обернулась и потушила свечу. Пару секунд спустя ладошка почувствовала отсутствие реакции. Ослабила давление. Еще через какое-то время Лизину лапку нашла рука профессора Прайса, осторожно захватила и поднесла к лицу. Профессор поцеловал руку Элизабет и, по-прежнему не отпуская ее, сказал: – Элизабет, вы меня уже спасли. Раз и навсегда. Больше – не надо. В темноте опять задышали. Элизабет издала очередной оленячий звук, дернулась рукой и уже приготовилась что-то снова зашептать, когда зазвонил телефон. Лиз подскочила к трубке. – Детка, дайте-ка мне профессора Прайса, – сказал уверенный женский голос, украшенный неуловимым акцентом, – да побыстрее.  I   II   III   IV   V   VI   VII   VIII         X   XI  Оглавление "И.М." *Sir Edward Coley Burne-Jones: "Poor Girl" Отозваться в Бортжурнале Высказаться Аврально