Babel Turris by Athanasius Kircher
Role-Playing Game "Professor Severus Snape's Seminar"

(Played in the Globe
Играется в Театре)

Scene 6-13: Going Up

Сцена 6-13: Вверх

Scene:

Mesopotamia,

March, 9th, 1998

...Если человек украл имущество бога или дворца, то этот человек должен быть убит; а также тот, который принял из его рук краденое, должен быть убит.

Не оглядываясь на пропадающие сзади очертания города Тель-Мукайяр, углубляется в пустынную местность верхом на своем верном WildeThornе, который весело летит по пустыне, не обращая внимания на возрастающую жару.

Продолжает себе под нос:

...Если в доме человека разгорелся огонь, а другой человек, который пришел для тушения пожара, поднял свой взор на добро домохозяина и взял добро домохозяина, то этот человек должен быть брошен в этот огонь.

Приближается к величественным останкам зиккурата в Уре, замедляет WildeThornе, оглядывает ступенчатый храм. По инерции:

...Если жилец полностью заплатил хозяину дома арендную плату за год, а хозяин дома приказал жильцу выехать до истечения его полного срока, то так как хозяин дома выселил из своего дома жильца до полного истечения его срока, серебро, которое жилец дал ему, он теряет.

S.S.

Навстречу S.S. от развалин проходит высокий, прямой, сухощавый старик, в круглых очках и светлом костюме, который без всякого напряжения несет на спине большой отесанный камень. Он приветливо наклоняет голову.

Morgen, mein Herr.

Строитель

Останавливается.

Доброе утро.

Видит несметное количество копощащихся на зиккурате людей.

Надо ли понимать, чтоZikkurat правительство Ирака решило реставрировать этот уникальный памятник? Но это весьма похвально, учитывая плачевное состояние финансов страны.

S.S.

Нет, что вы. Напротив. Здесь эти камни – просто камни. Там, куда мы их несем, они станут основанием.

Многие, составляющие Братство, отклонились от того пути, который держали, и собрались здесь. Для меня это часть Morgenlandfahrt.

Еще раз кивает и продолжает путь.

Строитель

Провожает Строителя взглядом, бормоча:

"Наше путешествие в страну Востока и лежавшее в его основе наше сообщество, наше Братство – это самое важное, единственно важное, что было в моей жизни, нечто, в сравнении с чем моя собственная личность просто ничего не значит". Конечно, не значит. То есть, значит. Иначе их бы здесь не было.

Подъезжает к зиккурату, ищет кого-то, кто больше всех походил бы на управляющего работами.

S.S.

Ходит вдоль нижней ступеньки, похлопывая рукоятью плети по ноге. Видно, однако, что пускать ее в ход, да и повышать голос, ему вовсе не требуется – каждый из рабочих, похоже, откуда-то знает, что должен делать. Люди всех возрастов, в костюмах всевозможных эпох, подходят и отходят, носят камни, пьют воду в тени и дробят камни на солнцепеке.

Увидев S.S., оглаживает широкую бороду в смоляных колечках, приосанивается, как будто наконец нашел для себя дело, и гордо ставит одну ногу впереди другой.

Мимо проносится по воздуху колесница, запряженная парой крылатых быков, совершенно сбивая театральный эффект, потому что управляющему приходится отскочить в сторону.

Эй! Смотри, куда правишь!

Управляющий

Оглядывает картину со смесью удивления и удовлетворения. Управляющему:

Утро доброе, уважаемый. Ваш летающий тягловый скот пригодится, ибо, как я надеюсь, вы разбираете зиккурат в Уре, для того чтобы использовать немногие камни, из которого он сделан, и многие его кирпичи с целью перенести весь этот драгоценный исторический материал в Вавилон.

Помолчав:

Я озаботился наличием площадки для строительства в Вавилоне. Мешать нам не будут.

S.S.

Восстановив приличествующее своей должности выражение, важно кивает.

Правители составляют законы, мы следим за их исполнением. Зодчие возводят башни, мы носим кирпичи. Фундамент должен быть широким, он должен быть прочным. Он и будет таким.

Скоро закончится здесь. Уже последние, недавние, приходят за своей ношей. Остальные идут вдоль реки, и первые прибывают сейчас к строительству. Там их встретит другой, и тогда не будет больше во мне нужды.

Управляющий

Спешивается. С некоторым сожалением рассматривает исчезающий зиккурат, затем оглядывает с высоты холма песчаное море внизу. Похлопывает по шее WildeThorne, у которого, похоже, немного ухудшилось настроение при виде крылатых быков, что-то говорит ему на ухо, отчего вороной тихо и радостно ржет, согласно кивает головой и отходит в тень знакомиться с какими-то девушками, обмотанными цветастыми платками так, что видны только их глаза.

Забирается по ступеням, ведущим на вершину зиккурата, останавливается на первой платформе. Бормочет:

С высоты ледника я озирал полмира.

Поднявшись еще чуть выше:

Трижды тонул, многажды был распорот.

На следующей ступени:

Бросил страну, что меня вскормила.

Через какое-то время достигает вершины стремительно разбираемого зиккурата.

Из забывших меня можно составить город.

Снова оглядывает фронт работ.

Вот мы его и составим.

Отправляется в обратный путь вниз с башни.

S.S.

Сидит на одной из ступеней, отставив молот немного в сторону. Защитного цвета майка обмотана вокруг его головы. Когда мимо проходит S.S., разрывает фольгу прессованного завтрака.

Morning, Sir!

Встает и салютует.

Завтрак? У меня еще остались.

MG Sgt David Burke

Смотрит на сержанта, что-то вспоминая.

Good morning, Sergeant Burke. Нет, благодарю вас, у меня пост.

Быстро улыбается.

Простите за странный вопрос, но может ли быть, чтобы вы принимали участие в одной из секретных операций на Аравийском полуострове, в рамках Бури в Пустыне? Или у меня все-таки галлюцинации?

S.S.

Aye, Sir! Тринадцатая Marines, "Белые Рыцари".

Вертит пачку в руках.

Признаться, надраили нам там хвосты. Я с тех пор на Восток ни ногой, домик купил в горах, семья.

Но если нужно, значит – нужно, вот и приехал. Работа есть работа. Закончу здесь, поеду обратно.

MG Sgt David Burke

Понимающе:

Да, сержант. Мы все выполняем свой долг. Надеюсь, скоро вы вернетесь домой. Будьте добры, когда закончите свой отдых, отправьте верблюдов с материалами для строительства в Вавилон. Это, как у вас указано на карте, сто километров к югу от Багдада. Немного на север отсюда, от Ура, против течения Евфрата.

Смотрит вниз.

Путь недлинный, думаю, за полдня добежите.

S.S.

Просияв.

Мы с ребятами сторговали списанный "Миль", комми здесь понаоставляли столько всего – за две пачки "Мальборо" у местных хоть ядерную боеголовку достать можно. Так что погрузим свою часть, и вверх. Если заведется, конечно, ну, так ему больше одной ходки и не нужно. Да и местность знакомая. А верблюды за нами пойдут.

И вас подвезти можем, если подождете еще...

Щурится на солнце.

Минут сорок, я думаю.

MG Sgt David Burke

В прекрасном расположении духа:

Отлично, отлично. Отправляйте свой чудо-"Миль" в Вавилон, погрузив в него тот материал, который будет помечен белой буквой "алеф". И нет, благодарю, я с вами поехать не смогу, – догоню чуть позже.

Спускается вниз.

S.S.

Спускающиеся с верхних ступеней люди идут теперь практически сплошным потоком, и когда поток немного редеет, становится видно, что этих верхних ступеней больше нет, как будто они были сложены не из кирпичей, а именно из людей. Они вливаются в длинную вереницу уходящих к северо-западу, вдоль реки. Многие идут пешком, в том числе – строем, но в ровной колонне также отблескивают хромом открытые автомобили, гордость Детройта пятидесятых годов, натужно чихают облаками дизельного дыма Panzerkampfwagen времен Второй Мировой, ловко снуют велосипедисты и ведьмы на метлах, важно выступает верховой взвод улан, над ним стрекочет допотопный "Фарман", за которым развевается шарф пилота, и так далее – все средства передвижения, как обыкновенные, так и магические, представлены в полной мере.

Осторожно охлопывает косящего глазом крылатого быка, собираясь забраться в повозку, наполненную кирпичом. Увидев S.S., ставит ногу обратно на землю.

Все ли к удовольствию того, кто затеял великую работу?

Управляющий

Немного вздрагивает на словах "великая работа", затем кивает, бросив короткий взгляд на небо, с которого падают лучи все того же безжалостного солнца, не прикрываемого ни единым облачком.

Да-да. Все к совершенному его удовольствию, он даже и не знает, насколько великим будет это удовольствие. Благодарю вас за работу.

Забирает WildeThorne у девушек в цветастых платках, в последний момент отобрав у него огромный кусок рахат-лукума и укоризненно покачав головой. Девушки разбегаются с щебетанием и уносят с собой какие-то таблички из числа содержавшихся в глубинах зиккурата, завернув их в ковры и соломенные маты.

Снова управляющему:

Когда материалы достигнут площадки возле основания того, что некогда было зиккуратом Этеменанки, все могут быть свободны. С вами рассчитаются щедро.

Благодарю за службу, Саргон.

S.S.

Залезает в колесницу.

Мой народ гордится, что после многих веков он все еще служит частью основания. Это щедрая награда за наш труд.

Я отдам приказания. Все будет подготовлено, и мы снова уйдем в землю.

Взмахивает плеткой, но оба быка обиженно мычат и срываются с места в воздух на одном взмахе крыльев, не дожидаясь понукания. Колесница быстро удаляется и, перед тем как стянуться в точку на горизонте, берет звуковой барьер.

Sargon of Akkad

***

Достигает обширного пустого участка земли в районе развалин зиккурата Этеменанки, спешивается. Держась за седло WildeThorne, оглядывает аккуратные нагромождения обожженного кирпича, храмовой утвари, табличек, статуй, изображений Мардука, Иштар, Шамаша и других божеств и героев Месопотамии.

Обходит жеребца, гладит его шею, что-то ему говорит. WildeThorne упрямо мотает головой, волнуется и роет копытом землю. S.S. достает откуда-то большой кусок рахат-лукума и предлагает ему. Жеребец очень обиженно принимает подношение, но продолжает косить на S.S. бешеным глазом, не сдавая своих позиций. S.S. снова говорит ему что-то, теперь на ухо, затем кидает поводья ему на спину и машет в сторону.

WildeThorne припадает на одну ногу, как будто кланяясь, медленно поднимается, разворачивается, гордо поднимает голову, встает на дыбы, размахивая передними ногами в воздухе, издает торжествующее ржание и пускается с места в карьер. Через несколько секунд он скрывается в клубах пыли.

S.S. идет к месту, контуры которого узнает, представляя себе съемку Вавилона из космоса и по реконструкциям. Тихо:

Значит, Дом основания Небес и Земли. Так нам и надо. Посвященный не строит Башню, посвященный складывает мозаику. The Initiatus does both.

S.S.

Воздух, который и так уже раскален, с тихим звоном начинает осыпаться, так, что между солнцем и песком не остается даже легкой дымки, минимальной защиты, которую предоставляла атмосфера – солнечные лучи достигают S.S. напрямую, ничем не сдерживаемые. Ветер тоже стихает.

Песок разом проваливается по контуру квадрата, S.S. стоит теперь в середине чуть поднятой платформы. Это пространство заполняется говором многих голосов, на всевозможных языках.

Налетевшая метель из обрывков бумаги, холста и пергамента, а также отдельных букв, нот и мазков цвета, которые существуют сами по себе, взметает кирпичи, выкладывая их ровными рядами, от периметра к центру.

Снова становится совершенно тихо.

The Tower

Поднимает голову и долго смотрит на солнце, прямо, не прикрывая глаз, пока не перестает видеть и в глазах у него не темнеет. Тогда опускает голову и оглядывается. Легким жестом добывает откуда-то небольшой кусок ковра, совершенно невзрачный, с затертым рисунком-меандром по краю и отделенной от туловища ужасной головой с высунутым языком в центре. Заставляет ковер лечь в центр нижней площадки и встает на него на несколько секунд. Видимо, ощутив, что артефакт начинает работать, сходит с отрезка ковра, и видит, как под ним в землю врезается острием черный конус пустоты, прорывающийся все ниже и ниже.

Идет вдоль периметра растущей площадки, кое-где указывая стенам направления роста. Под его руками возникают эфемерные линии, вдоль которых строится вверх башня. Не переставая говорит:

Для начала мы восстановим зиккурат. Каждый новый уступ меньше предыдущего, окрашен другим цветом, это будут храмы, посвященные отдельным божествам. Первый, нижний, уступ будет, естественно, черным, второй – красным, третий – белым. Последний, седьмой, он же – храм длиной в 24 метра, шириной в 21 метр и высотой в 15 метров, выложим снаружи бирюзовыми глазурованными плитками и украсим золотыми рогами. Только они уже не будут издалека сиять путникам, направлявшимся в Вавилон. Не успеют.

Под ним выстраивается второй, красный уступ башни, одновременно конус, начинающийся под ковром, продолжает уходить в землю. Словно опомнившись, S.S. выхватывает из кармана небольшое веретено с игольно-острым наконечником и кидает его вниз, сквозь ковер.

Нехорошо улыбается.

Вы уж извините, Первый Ангел. За все те приключения, которые вы мне подарили, я вам тоже подарю одно.

S.S.

Башня продолжает выстраиваться в соответствии с произнесенными S.S. словами.

Одновременно с этим начинает темнеть, как бывает при солнечном затмении, только происходит оно немного быстрее, и не от того, что на солнце наползает тень, а от того, что что-то выедает солнечный диск изнутри.

Ящерица, которая наблюдала за происходящим из тени под одной из груд строительного материала, исчезает.

Полной темноты, впрочем, не наступает, потому что по бокам уже отстроенной части зажигаются коптящие факелы.

Резко холодает.

The Tower

Оглядывает перемены в освещении с недовольством, по-видимому, отгоняя от себя те объяснения, которые его отвлекают.

Пока башня строит все новые уступы, присаживается на ступеньку и достает из кармана записную книжку. Перелистывает пару страниц, затем вырывает одну и кидает в воздух. Слегка дует на страницу, ее относит, откуда-то налетает порыв ветра, и листок скрывается из виду.

Подходит к краю башни и смотрит вниз. Сколько простирается взгляд, от башни тянутся эфемерные стеллажи, полки, каменные стены с выемками, заполненные книгами, манускриптами, свитками, связками дощечек, глиняными табличками, кувшинами с рукописями, камнями с выбитыми на них надписями, и всеми сущими носителями письменной информации.

Оглядывает это богатство, сплетающееся в лабиринт по одному ему понятной системе, с несколько безумным огоньком во взгляде. Тихо:

Вот она, Вавилонская библиотека. Вот они, все сущие языки. А то, что не видно, то витает вокруг в электронном виде и в тонком воздухе, потому что слово изреченное... и даже не изреченное, а всего лишь подуманное... и даже не слово, даже просто, – колебания волн в ноосфере – все это здесь.

Снова смотрит на угасающее солнце. Сам не замечает, как грустнеет, глядя на его померкший свет. Опускает голову.

Ну, ничего, ничего. Это.. это как наркоз. Как временное отключение сознания. Это процесс. Это пройдет.

S.S.

Над башней разражается страшная гроза. Неизвестно откуда взявшиеся тучи подхлестывают себя разноцветными молниями, да и сами тучи переливаются ядовитыми яркими цветами. Дождь, состоящий из всевозможных субстанций – пепла, красной жидкости, камней, даже, кажется, насекомых и мелкой живности, – осыпается то там, то здесь, лавиной, но не достигает земли, а исчезает так же внезапно, как и возникает. Все это происходит лениво, неспешно, в тишине, и только в небе; S.S. остается лишь наблюдать за происходящим, его и постройку катаклизмы никак не затрагивают. Одновременно стены углубляющейся воронки начинают пульсировать, как будто готовясь извергнуть что-то, но ничего не появляется.

Вдалеке движется слабый огонек: кто-то идет по пустыне, освещая себе дорогу.

The Tower

Почти с восторгом смотрит на явления, разворачивающиеся вокруг растущей башни. Опережая строительство, взбегает по эфемерным ступеням наверх, туда, где должен находиться храм.

Достает из кармана аккуратно свернутый пергамент, с некоторым благоговением распрямляет его на несуществующей поверхности, и видит, как вокруг него вырастает идеальный готический собор. Шепчет:

Вот и он. Templum.

Налюбовавшись на витражи и высокий неф собора, выходит и смотрит на огонек внизу. Ждет.

S.S.

По мере того, как огонек приближается, становится видно, что он не один – несколько человек путешествуют группой, и каждый несет какой-то светильник, от китайского бумажного фонаря до современного алюминиевого фонарика на батарейках.

Достигнув подножия башни, они одновременно задирают головы вверх и стоят так какое-то время. Потом собираются в кружок, коротко обсуждают что-то и расходятся по периметру фундамента, кроме одного, с факелом, который неторопливо поднимается по длинной лестнице на верхний ярус, выбирает место поудобнее, усаживается на низенькую скамеечку и с удовольствием вытягивает ноги.

Э... Меня назначили, в каком-то смысле, представителем. Скажу сразу, что пришли мы отговаривать от этой гиблой затеи, и я готов предоставить некоторые аргументы. Их немного, но уж какие есть. Господин... Фулканелли, если не ошибаюсь?

Встает, кланяется.

Мардук. Или Нимрод, как вам удобнее.

Nimrod

Наклоняет голову, приветствуя Нимрода.

Большая честь для меня, господин, увидеть каждого участника вашей делегации – от великого Шихуана и еще не канонизированного Имхотепа до вас, "сильного зверолова пред Господом".

Башню основательно встряхивает. Подходит к воронке, уходящей куда-то к центру Земли, и кидает туда невзрачный серый камешек с парой египетских иероглифов. Поясняет неизвестно кому:

Это должно уравновесить.

Нимроду:

Нет, Фулканелли – другой человек. А зачем меня отговаривать? И Башня, и Собор уже построены. Дальнейшее вам неведомо.

S.S.

Вот здесь вы, мне кажется, ошиблись.

Заглядывает в воронку и неодобрительно качает головой.

Вы же превосходно знаете историю, и мою, и всех этих достойных людей. Я, стоя на этом же самом месте, где и вы сейчас... нет, чуть левее, пожалуй... собирался объединить всех людей, и чем все это кончилось? Или спросите у Пернатого Змея, он работал у себя в Мезоамерике по примерно тем же чертежам и может рассказать много интересного о результатах. Да вы и сами видели. И это притом что мы с ним – живые боги, заметьте. А вы, не в обиду будь сказано, только Черный Властелин.

Дальнейшее – предсказуемо. Строитель приближается к тому состоянию, которое символизируется направлением вверх, но не может остановиться. Потом мировые катаклизмы, смешение языков, хотя – куда их дальше смешивать, братоубийственные войны и прочие неприятности.

Nimrod

Cлушает Нимрода со всем вниманием, но где-то с середины его речи не может удержаться, и принимается смеяться, хотя делает это тихо и не оскорбительно. Немного откашливается.

Ох. Извините. Я, право, не знаю, как обращаться к живому языческому богу, поэтому просто – извините за недостойное поведение.

Складывает руки за спиной, проходит вдоль ограждения площадки башни.

Надо ли мне рассказывать вам, что большая часть божеств поначалу была людьми? Вот и Один, и Имхотеп, и Нимрод, возвысившийся над людьми, и эти погонщики крылатых змеев среди пирамид не менее ступенчатых, чем ваш храм...

Останавливается.

Надо различать множество героев, которых делают богами люди, и Создателя, великий Нимрод. Поэтому тут ваш проход в мою сторону будем считать неудавшимся.

Далее.

Смотрит на огоньки далеко внизу, на земле. Похоже, великие Строители всех времен и народов расположились лагерем.

Вы объединяли людей не ради объединения, вы же знаете. Вы объединяли их для строительства вашей прекрасной башни, а башню гнали вверх, чтобы добраться до настоящего Бога. А уж смешение языков было Его способом бороться с вашими амбициями.

Разводит руками.

Посмотрите – здесь нет ни одного человека, кроме меня. Смешивать языки не у кого. Все языки я сам уже смешал и размешал, нашел универсальный код к ним всем, собрал все сущее на данный момент знание и беспрестанно учитываю знание плодящееся, Ему... кивает наверх ...не с кем работать.

Единственный неучтенный момент – Он может послать в меня молнию. Но от этого никто не застрахован, даже скромный косарь на заливном лугу.

Отходит и садится на каменный уступ.

Такие дела, благородный Нимрод.

S.S.

Снова устраивается на своей скамеечке.

Охотно соглашусь. Мы с вами друг другу не противоречим. Оба мы, да и все остальные, гоним, как вы изволили выразиться, наши строения с той же самой целью. Внешней целью. Потому что – если туда...

Дергает подбородком к небу.

...то к кому же ещё? Что каждый из нас думает при этом, в чем состоит истинная цель, – как правило, не знает никто. Включая самого строителя.

Молниями Он, насколько мне известно, просто так не разбрасывается. В конце концов, все мы здесь.

Кивает вниз, где прежние строители стоят, глядя наверх, по углам и сторонам растущей башни.

Сочетание "могучий охотник" никак не отражало моих звероловных способностей. Это просто способ выразить, что я был жесток и беспощаден, как того и требовали мои занятия. Когда они пришли так же разговаривать со мной, я велел спустить их с башни вниз головой.

А вы, несомненно, представляете собой большой шаг вперед... вверх, по сравнению с нами. Ваши технологии и солидны, и остроумны.

Встает.

Желаю вам удачи, хотя ни на минуту в нее не верю.

Nimrod

Удовлетворенно кланяется.

Благодарю вас, великий Нимрод. Надеюсь мое остроумие не оставит меня до самого конца, тем более что дело, как вы понимаете, отнюдь не в технологии. Передавайте от меня поклон вашим коллегам, и спасибо за беседу. Пора мне двигаться дальше.

S.S.

Кивает S.S. и машет рукой собравшимся внизу. Они одновременно наклоняют головы в знак того, что поняли, покидают свои места и собираются у подножия лестницы.

Спускается по лестнице. Примерно на середине ее отступает немного в сторону и задерживается, пропуская неясное темное облако, как будто кто-то идет вверх.

Спустившись, снова очень коротко совещается с другими строителями, и вся компания отправляется в обратный путь. Еще несколько сгустков тьмы появляются перед ними; путники отходят с дороги, позволяя им пройти. Тьма располагается там, где стояли люди, и начинает ползти вверх, скрадывая очертания башни там, где успевает распространиться. Тот сгусток, который поднимался по лестнице, все больше приобретает форму человека в черном плаще, без головы.

Из воронки раздается тихий звук, как бывает, когда брошенный камень падает на дно очень глубокого колодца, изрядно высохшего, но не совсем сухого.

Nimrod

Обеспокоенно смотрит в воронку, но кроме звука падения она, кажется, ничем пока его не беспокоит.

Медленно извлекает из складок плаща свою последнюю, новенькую волшебную палочку, некоторое время смотрит на нее, держа в обеих руках и, к своему удивлению, видит, как она превращается в остроконечную булаву египетских фараонов.

Человек без головы достигает площадки, на которой находится S.S., расправляет руки и охватывает площадку тьмой; тем временем те сгустки тьмы, которые принялись ползти вверх, достигают вершины башни и стремятся поглотить Собор, располагающийся в центре площадки.

S.S. вылетает из Собора, с усилием захлопывает дверь и становится к ней спиной, оглядывая своих противников.

Человек без головы неумолимо приближается к нему, за ним тянется тьма. В последние несколько секунд перед неизбежным столкновением перед S.S. появляется призрачная фигура очень высокого мужчины в сдвоенной короне Верхнего и Нижнего Египта, который молча протягивает ему золотой египетский ангх, слегка наклоняет голову и исчезает.

S.S. быстро оборачивается к дверям Собора и запечатывает их ангхом.

Делает шаг от двери и замахивается булавой над тем местом, где у креатуры без головы должна была бы быть голова.

S.S.

Креатура вскидывает вверх отростки, похожие на руки, защищая себя от удара, но стремится скорее не вступить в бой с S.S., а проникнуть к дверям храма. В то время, как ее верхняя часть остается перед S.S., нижняя разделяется, обтекая его, но резко останавливается, не достигнув двери.

Издав невыносимо низкое, еле слышимое ворчание, которое чувствуется скорее как колебания, похожие на землетрясение, чем как звук, рушится на камни, и в то же время два языка продолжают схлестываться за спиной S.S., окружая его.

Изнутри храма доносятся скрежещущие вопли.

Creatures

Похоже, почувствовав покушение на неприкосновенность Templum спинным мозгом, молниеносно разворачивается и видит, что золотой ангх, раскалившийся и трясущийся, продолжает удерживать дверь Собора. Однако тот факт, что Собор теперь наполнен явно чужеродными звуками, его ужасает.

Быстро выхватывает откуда-то из одежды серебряную булавку, прижимает заклинанием два языка тьмы к двери Собора и вгоняет в сведенные "руки" Тьмы серебряный гвоздь своей палицей. Креатура издает закладывающий уши визг, а палица рассыпается в руках S.S. Ангх все еще держит двери.

Очень зло:

Я, конечно, не Мартин Лютер, а эта мерзость – не 95 тезисов против папства...

Понимает, что ему придется очищать Собор от нечисти и тянет руку к ангху.

S.S.

Дверь выносит наружу, разметывая в клочья тумана, на месте остается только золотой ключ, который, лишившись поддержки, еще мгновение висит в воздухе, а потом падает в руку S.S.

В полу храма, в самой середине, врезан теперь небольшой бассейн квадратной формы, в котором практически под края колышется тяжелая багровая жидкость.

Тьма, вползшая на верхний ярус башни, останавливается, отрезая внешний мир, так, что видно только площадку, на которой находится храм, как будто в мире не существует больше ничего.

Из бассейна показываются концы двух черных, кожистых крыльев.

Creatures

Ангх плавится прямо в руках S.S., меняя форму на форму чаши, которая быстро темнеет, покрывается трещинами и становится простым глиняным сосудом с едва заметным узором-меандром по краю.

За те секунды, что S.S. ищет выхода из ситуации, он успевает увидеть в углу Собора старика с большой шишковатой лысой головой, сидящего в углу. Старик бормочет что-то о петухе, которого он должен Асклепию, и отключается.

S.S. смотрит на чашу в своих руках и видит, что она на треть заполнена ядом. Бормочет:

Хорошо же. Можно и так...

Делает глоток, видно, что ему это крайне неприятно, но при этом похоже, что силы его удваиваиваются.

Разворачивается, и, размахнувшись, кидает чашу с содержимым в тьму, окружившую площадку башни. Чаша пробивает в тьме дыру, сквозь которую внутрь устремляется свежий ночной воздух и, словно бы несомый его потоком, влетает оскорбительно алый, пламенеющий петух, издающий победоносное кукарекание.

Не теряя темпа, петух вскакивает в Собор, взлетает на плечо S.S. и повторяет свою победную песнь. S.S. подхватывает одно алое перышко, которое выпадает из расправленных крыльев петуха и отправляет его в бассейн, как стрелу. Багровая жидкость затихает. Потом медленно и нехотя идет на спад.

Видно, что бассейн, как и прежде, прикрыт отрезком старого ковра.

S.S.

Темнота уплотняется вокруг пробитой дыры, выворачивается и устремляется вперед, протягиваясь сквозь отверстие и собираясь в несущийся к дверям поток. Этот поток припадает к краям бассейна, и на какое-то время останавливает движение жидкости вниз. Поверхность жидкости волнуется, пуская вверх бесформенные отростки, которые ищут соединения с такими же отростками, шарящими из брюха Тьмы.

Борьба темноты и притяжения заканчивается внезапно и бесшумно. Вся шевелящаяся конструкция, закрутившись по спирали, проваливается вниз, оставляя бассейн чистым и сухим.

The Red Gates

Оглядывает вновь безупречный Собор с придирчивостью и некоторой нежностью, убеждается, что он цел до последнего цветного стеклышка в витражах. Выходит на площадку и некоторое время просто стоит, переводя дух и собираясь с мыслями. Пока он стоит, вокруг Собора начинают спиралью выстраиваться нематериальные ступени, ведушие вверх, а на площадке возникает изображение последнего рисунка, найденного Хигаки: реки, моста через реку, дороги через мост, человека с книгами за спиной, который идет через мост по дороге, ведущей к горе. Это вулкан, в вершине которого угадывается конус кратера. S.S. открывает глаза и удовлетворенно кивает.

Конус и конус. Веретено. Тот, кому положено, упал и мы его пришпилили иглой, тот, кому не положено, пойдет наверх.

Собирается подниматься по ступеням, когда слышит снизу, что его окликают по имени. Останавливается.

S.S.

Соскакивает с низкой колесницы, запряженной двумя черными пантерами, срывает с лица синюю туарегскую накидку, поднимает голову к вершине башни. Кажется, высмотрев на ней кого-то, кричит:

Северус! Стой, не двигайся! Нам надо поговорить! Стой! Я поднимусь! Не иди по ступеням!

F. Blackmoor

Молчит, не двигаясь с места. Затем говорит очень тихо, но его голос звучит прямо в ушах Флоренс.

Это невозможно, Флоренс. Не может быть, чтобы ты оказывалась во всех башнях, имеющихся на Востоке, в то же время, что в них оказываюсь я. Особенно странно, когда тебе совершенно неоткуда было узнать...

Замолкает, что-то понимая. Подходит к краю площадки, смотрит вниз. По инерции:

Kinder, Kuche, Kirche...

Видит, что Флоренс намеревается подняться по ступеням. Быстро:

Нет. Нет-нет. Совершенное и бесповоротное. Говори, что хочешь, оттуда, я услышу.

S.S.

Лихорадочно:

Нельзя выше! Ты понимаешь? Ты построил новую Вавилонскую Башню, и ты уцелел. Ты выстроил Templum, и ты его сохранил... Ты стоишь на вершине мира... но дальше – Северус, нельзя дальше! Это же гибель!

F. Blackmoor

Пожимает плечами и снова отходит вглубь площадки, бормоча:

Стоило ли ехать так далеко, чтобы поведать мне этот трюизм.

Через плечо:

Флоренс сейчас спокойно... или, скорее, неспокойно спит в своем замке, названия которого она не знает. А вот это вот... то, что со мной разговаривает, вполне может отправиться в какие-нибудь очередные Красные Врата, ибо все нечеловеческое, если оно не ангелическое, мне давно осточертело.

Флоренс и ее пантеры пропадают, как будто их выключили. Слышен протяжный звук лопнувшей струны.

S.S. вступает на лестницу. Сам себе:

Вот и она. Point of No Return.

S.S.

На следующей ступеньке появляется фигура в белом, с сияющими белыми крыльями. Она сидит к S.S. спиной, подобрав ноги. Одновременно с этим раздается мощный аккорд, исполняемый на духовых инструментах, ясный и четкий.

Фигура бормочет что-то неразборчиво и делает движение руками. Трубы продолжают звучать, но гораздо тише.

Поворачивается. В руках у него – портативный телевизор, из которого, собственно, музыка и исходит. На экране мечутся цветные пятна.

Встает во весь рост, загораживая S.S. дорогу.

Вот, собственно, какое дело.

Подкручивает настройку. Теперь видно, что телевизор передает документальный репортаж с места какого-то происшествия. Камера дергается, то наплывая, то отъезжая от сцен разрушения, плачущих людей, спешащих автомобилей скорой помощи.

Это был первый шаг. Дальше будет только хуже. Есть мнение, что допускать следующие шаги нет смысла.

Archangel

Всматривается в архангела и в трансляцию. По-видимому, лихорадочно что-то соображает. Про себя:

Похоже на правду. Это я исправлю, исправлю.

Сосредотачивается.

Там нет... не было пока жертв.

Разводит руки в стороны ладонями вверх. Тихо:

Габи... Гэбриел... Дайте ваши лилии.

В ладонях у него появляются два кулона, выполненные в форме эмалированных белых лилий, одна из них отдает немного розовым. Соединяет руки и плотно сжимает лилии. Через секунду раскрывает их и передает архангелу ветку с алыми цветками.

Я понял ваш message. Пожалуйста, не надо больше так делать. Я этого не допущу – до самого конца.

Взмахом руки прекращает трансляцию.

Жертв там нет. Пропустите меня.

S.S.

Больше не делать?

Небрежным жестом бросает погасший экран через плечо, где тот исчезает, перевалив через кладку верхнего яруса.

Это же не я делал. Это вы делали. Я – только... как это? Messenger.

Да, купленного этим...

Помахивает веткой.

...достаточно. Пока.

Отступает в сторону.

Но дальше я ни за что не отвечаю.

Archangel

Опускает голову. Незаметно дотрагивается до белого пера на крыле архангела, его незамедлительно встряхивает, как будто ударило током. Вздыхает виновато:

Да-да. Я понимаю. Я обязательно исправлюсь и не допущу впредь. А пока – спасибо, пойду, пока пропускают...

Боком обходит архангела и поднимается выше и выше. Достигнув уровня крыши Собора, останавливается и вновь озирает окрестности.

Библиотечные лабиринты по-прежнему приветливо шелестят страницами, на всей равнине не видно ни одного человека. Сам себе:

Ну, вот. Похоже, пора мне устроить еще какой-то checkpoint.

S.S.

Подходит откуда-то сбоку и трогает S.S. за рукав. Прижимает палец к губам, призывая его молчать. Она совершенно обнажена, на ее груди красуется выписанный черной тушью иероглиф "орхидея".

Когда я помогала тебе остановить колесо, я знала, что встречу тебя и на этой дороге. Тогда я не отказала тебе, потому что знала, что в тебе достаточно силы. Теперь я хочу остановить тебя, потому что знаю, что ни у кого ее не может быть достаточно.

Когда ты взглянешь на этот мир с вершины, ты не увидишь ничего.

Higaki no Go

Расширив глаза, смотрит на Хигаки.

М-ммм... Хигаки-сан, неужели и вас послали оттуда?..

Не сводя взгляда с груди Хигаки, указывает на небо. Затем тянет ее за руку и усаживает на ступени, сам устраивается рядом с ней, глядя вниз, на все сооружение и окрестности.

Слегка погладив плечо Хигаки рукой:

Все будет хорошо, Лиса. Знаешь, что будет? Я соберу все то, что Он придумал, скатаю в маленький тугой шарик и заставлю его проглотить. Ты же просто не знаешь, как это было, у вас другая, ложная традиция. Слово было в самом начале. И это слово было Зло. Вот мы, дорогая моя Лиса, его и вернем назад. И тогда все будет, все. Только с маленькими изменениями. Поверь мне.

Прислоняется головой к витку ступеней, располагающемуся выше.

S.S.

Качает головой. Немного печально:

Меня не посылали оттуда. Ты видишь сейчас перед собой меня, но это неважно.

Тихо, как бы извиняясь:

Я здесь – за весь мир. Тот, что ты хочешь собрать, смять, скатать. Это тебе удастся. Но потом не будет – все.

Higaki no Go

Ловит из воздуха какой-то оранжевый завиток, превращает в большой кусок ткани, набрасывает его на плечи Хигаки. С упорством:

Я знаю, что делаю, Лиса. Все эти годы и века, даже больше... я знал, что делаю, и я не рискую миром просто так. Если ты не можешь понять, а ты не можешь, потому что ты не знаешь причины...

Замирает.

Нет. Ты не знаешь. Если ты не можешь понять, просто поверь: я знаю, что делаю, и я никем больше не рискую. Все. Мне нужна сила, а не слабость, Лиса. Не делай меня слабым.

S.S.

Согласно кивает.

Я не знаю. Я – никто. Та, которую ты зовешь Лисой, знает.

Встает, кутаясь в ткань.

Ты должен быть сильным. Ведь свою причину ты тоже встретишь на пути к вершине.

И это будут не просто движущиеся картинки.

У тебя еще есть время свернуть. Я понимаю, что ты не хочешь сворачивать на эту дорогу. Тебе встретятся другие.

Уходит вбок по тропинке, ведущей к небольшому домику на горе.

Higaki no Go

Подбирает со ступеньки, на которой сидела Хигаки, маленькую орхидею и вертит ее в пальцах. Посидев несколько минут, встает, и продолжает свой путь.

S.S.

Через несколько шагов ступени лестницы, до того широкие, выложенные из цельных кусков блестящего мрамора, сменяются блеклыми и растрескавшимися, и вскоре совсем теряются; только отдельные бесформенные камни обозначают ее направление, потом исчезают и они.

Пейзаж изменился – теперь это поросшие деревьями крутые холмы, на одном из которых, на значительном расстоянии от подножия, и стоит S.S. Этот холм – не самый высокий из окружающих, но на его вершине различаются развалины каких-то построек.

Время года – осень, кроны деревьев выдержаны в пламенно-желтой гамме, под ногами толстый ковер из уже опавших листьев.

The road

Оглядев пейзаж, выбирает дорогу, ведущую к самому высокому холму и направляется к ней. Затем все-таки возвращается к дороге, ведущей на вершину холма с постройками.

Поднимается наверх и видит, что это кромлех, совсем развалившийся, практически не читаемых очертаний. В задумчивости идет от камня к камню, иногда пробуя их рукой и сравнивая температуру. Голубоватые камни на ощупь теплее красноватых. Идет к центру сооружения, когда навстречу ему выходит человек на пару десятков лет старше его самого, с довольно длинными седыми волосами, но точно так же не носящий волос на лице, как S.S. В руке у него посох, и он одет в черную мантию, расшитую серебряными друидическими знаками.

Смотрит на человека, в очередной раз не вполне веря своим глазам, обращается к нему:

О Мерлин, ты ли это? А я-то уже отвык от разговоров с самим собой.

S.S.

Кивает, слегка улыбаясь.

Не надо отвыкать, юный Mrln, не такая у тебя судьба и работа, чтобы ты мог отвыкнуть от подобных бесед. После того как Утренняя Звезда забрал тебя тогда, с Солсберийской равнины, куда-то, куда я предпочел не заглядывать, я не остался с Артуром, но я – остался. Ушел от него, и вот, как видишь, я тоже здесь, на твоем пути.

Mrln

Мгновенно, как будто солнце кто-то выключил, наступает ночь – вернее, час перед рассветом. Небо ясно, созвездия просматриваются совершенно отчетливо, но их очертания не совпадают с современными.

The road

Смотрит на Mrln некоторое время, пытаясь понять степень его настоящести, потом решает бросить это занятие за бесполезностью. Снова оглядывает кромлех.

Это ведь то, что было на месте Монсегюра, правда? Когда я пытался колдовать в меру сил и возможностей с древним кромлехом на Острове, мне, кажется, удалось учесть в нем все те черты, которые были характерны для других мегалитических построек. Даже для тех, которые появились позже Стоунхенджа. Мы там...

увлекается

...учли и кромлех Арджнемаа, и европейские каменные кольца, и многое, многое другое. Поэтому The Grail of the Arthurian Quest и был дарован нам там. А это...

Что-то понимает.

S.S.

Делает поощрительный жест рукой, как бы призывая S.S. продолжать.

Ну же. Скажи это сам, юный Mrln, ты ведь знаешь.

Снова улыбается, как будто приключения S.S. его крайне развлекают.

Ты ведь знаешь, чего ты не получил за все твои годы и века блужданий – не получил в физическом выражении, хотя получил в других формах. Например, в форме чаши, от которой не отказался Сократ.

Итак?

Mrln

Беззвучно:

Грааль.

S.S.

Удовлетворенно:

Отлично. Считай, ты восполнил сейчас это небольшое упущение. Здесь некоторое время назад побывал один твой друг со своей младшей дочерью, они совершили вполне осознанное восхождение за Женской чашей, как они решили. А ты ведь прекрасно знаешь, что правильно сформулированные идеи материализуются. Формулируй же.

Mrln

Качает головой слегка осуждающе:

Если бы мне не были слишком хорошо известны эти интонации, и если бы я не знал, кому они принадлежат, Mrln, я бы взялся сейчас вас воспитывать. Но мне слишком хорошо известна тщетность этого занятия. Придется формулировать.

Воспользовавшись необходимостью собраться с мыслями, опускается на поваленный камень.

Все ведь уже просто и даже подтверждено той самой дочерью одного моего друга. Здесь, в Лангедоке, сформировалась "женская версия" веры в Чашу, ее и обороняли альбигойцы. У нас, на Острове, Чашу не обороняли, а завоевывали, то есть, возобладала версия мужская, версия овладения и завоевания. А Чаша, естественно, была одна. Обе версии полностью отыгрались – и английская – мы с вами в ней поучаствовали, как смогли, и французская. Тут нам помогла маленькая светлая Габриэль с белой лилией Благовещения на шее. Чаша, и все окружающее ее информационное поле, слилась в одну мысль. В один предмет. Она стала тем самым Камнем Совершенным, тем изумрудом, который выпал из короны Люцифера.

Вот и вся история. Если бы было можно, я бы закурил.

S.S.

Серьезнеет.

Нельзя. Не та ситуация.

Указывает на камень в середине развалин кромлеха.

Теперь ты можешь взять ее. Ты же пришпилил Утреннюю Звезду ко льду Коцита? Значит никто тебя не остановит. Бери и иди дальше.

Mrln

Поднимается, подходит к центральному камню и снимает с него средних размеров чашу, которая при разглядывании делается то деревянной плошкой, то глиняным сосудом на ножке, то драгоценным кубком из цельного изумруда. Дожидается, пока Грааль превратится в изумруд, и без особого трепета убирает его во внутренний карман. Мерлину:

Благодарю за помощь, Мерлин. Как-то так получается, что я вечно вожусь с разноцветными драгоценными камнями. То с алым, то с изумрудным, а то и с сапфирами...

На всякий случай смотрит на небо, но, кажется, там его пока терпят.

Машет рукой Мерлину и продолжает путь.

Пойду я, пока светло. The day is burning.

Идет дальше.

S.S.

Вокруг светлеет, как-то белесо, с разводами. Яркость продолжает нарастать. Окружающий пейзаж медленно проявляется, но цвета остаются нечеткими, как на плохой фотобумаге.

Лучи солнца падают вертикально вниз на выжженную саванну. S.S. стоит под единственным видимым в округе раскидистым деревом. Под ним же, чуть поодаль, расположилась львиная семья. Со всех сторон до горизонта стоит знойное марево, кроме одной – где высится черная, уходящая в небо гора с четко срезанной верхушкой и белыми пятнами ледников около нее.

Одна из львиц переворачивается на живот и напружинивается.

The road

В замешательстве:

Мне, безусловно, туда. Где снега Климанджаро. Чего еще я не собрал на пути в вершине?

Шарит по карманам, но не находит в них ничего полезного.

S.S.

Вся стая приходит в волнение, хотя ни одно животное не совершает лишних движений. Где только что, развалившись, отдыхали большие кошки, теперь находятся готовые к атаке хищники.

The road

Совершенно отчетливо понимает, что не сможет миновать стычки с прайдом, точно так же, как не может отбиться от львов магическими средствами. Наклоняется, поднимает довольно большую ветку, валяющуюся под деревом, и принимается все-таки двигаться по направлению к горе. Одна из львиц мягко отделяется от прайда и настигает его. S.S. пригибается и умудряется ранить ее в прыжке, но она все-таки валит его на землю, и шансов в этой схватке у него мало. В короткий момент, когда борющиеся человек и животное застывают ненадолго, раздается ружейный выстрел, и убитая львица застывает.

S.S. с большим трудом выбирается из-под нее. Он изрядно ободран. К нему приближается человек в классическом английском колониальном костюме, высокий и худой. У него в руках дымящееся ружье, а за спиной – другое. Это второе ружье он протягивает S.S.

S.S.

Вдвоем S.S. и его новый спутник отбиваются от части прайда, часть покидает поле боя.

Англичанин отвечает на не заданный вопрос S.S.:

Вот где я вам пригодился, Профессор. Кто бы мог подумать. С другой стороны, всю дедуктивную работу мы с вами сделали, ничего особенного не осталось. Если бы не пошаговое решение тогдашней триединой задачи, и если бы не Артур Эванс, не бывать бы вам сегодня здесь. А львы – это морок.

Чуть улыбается.

Как и я. Идите. Вас ждут.

Забирает у S.S. ружье и удаляется.

S. Holmes

Провожает очередную свою инкарнацию, так и не поверив окончательно своим глазам. Сам себе:

Нет, я, конечно, знал, что это все условности. Вверх, ступени, достичь... Но чтобы были вот такие перебивки? Ноосфера, похоже, обижена на меня не меньше, чем Первый Ангел.

Продвинувшись еще дальше к Килиманджаро.

Или это Гриффиндор, наконец-то, решил отомстить за все унижения?..

Начинает взбираться в гору, сначала ощущая, что не дойдет, потом же осознавая, что у него открылось очередное дыхание.

S.S.

Заметно холодает.

Сидит за очередным поворотом, прямо на тропе, на скалистом выступе, в давешнем белом комбинезоне.

Увидев S.S., встает ему навстречу. Зачерпывает на ходу снега из-под ног и, приблизившись, отирает его окровавленный висок, сначала снегом, потом кончиками холодных пальцев, потом – осторожно проведя по нему полусомкнутыми губами.

Я очень долго ждала, и замерзла. Я не жалуюсь, я... описываю симптомы.

Fleur Delacour

Ненадолго задерживает пальцы Флер в руке.

И вас потревожили, детка. Вот как нехорошо. Зачем же вы меня ждали? Вы же знаете, я всегда возвращаюсь к вам, после того как пытаюсь победить мир. Я бы победил его еще разок и вернулся. Может, пойдете домой?

S.S.

Опустив голову, несколько раз легонько постукивает указательным пальцем по груди S.S. и говорит в такт.

Я – не только – ждала, я – еще и – дождалась.

Оставляет ладонь на груди S.S. и поднимает глаза.

У меня уже есть все. Весь мир, который мне не нужен. И еще один, который теперь внутри меня. На этот раз все правильно, все так, как должно быть, я знаю это, и вы это знаете.

Видно, что склон горы, по которому карабкался S.S. – это почти отвесная скальная стена, уходящая в море. Они стоят на зеленой лужайке у края обрыва.

Домой?

Fleur Delacour

Детка, детка, детка...

Целует Флер в лоб, в глаза и в губы.

Я так рад за вас. Я рад, что мне позволено вас увидеть – в любом виде – в настоящем, или нет. Я рад за себя. Я счастлив. И я обязательно приду... чуть позже. На этот раз я буду с вами рядом. Ради одного этого я должен дойти, победить и вернуться.

Для убедительности еще раз целует Флер, более тщательно.

Это все затеяно и ради вас. И ради нее. Ради новой жизни. Ради всех.

S.S.

Закрыв глаза и подняв лицо вверх, принимает поцелуи, вздрагивая каждый раз и шепча что-то неслышное раскрытыми губами.

Отстраняется немного.

Она – единственное, что вы создали не ради эксперимента, не для того чтобы достичь какой-то цели.

Высматривает что-то в глазах S.S. Потом опускает голову.

Я не могу вас останавливать. Вас нельзя останавливать. Но меня, такой, какая я сейчас, больше не будет.

Fleur Delacour

Качает головой.

Боже мой, дорогая моя девочка... Хоть бы кто-нибудь из вас сказал, что верит в меня. Хоть бы один из тех, кого я люблю, и кто пришел сюда, чтобы уберечь меня, себя, мир, жизнь, которая создает себя сама, или которую создали мы с вами.

Опускается на одно колено, подносит обе руки Флер к губам.

Пусть так. Вам и не надо верить, вам надо спокойно ждать. Ждите спокойно. Я клянусь вам, видите? Более торжественной клятвы я дать не могу. Иначе мне пришлось бы кричать и топать ногами. Вы – останетесь – такой – какая вы есть.

Поднимается.

Пожалуйста, возвращайтесь.

S.S.

Кивает несколько раз. Вздохнув, поворачивается и начинает идти по тропинке к белому домику неподалеку. Отойдя немного, протягивает руку вбок, не глядя, и к ней подцепляется подбежавшая девочка лет пяти, в плаще с капюшоном. Они идут, помахивая сцепленными руками.

Останавливается, приседает, говорит что-то девочке, та кивает и бежит к дому сама.

Быстро, почти бегом возвращается и, не говоря ни слова, целует S.S. в щеку около уха.

Исчезает; вместе с ней исчезает и Ирландия.

Fleur Delacour

Бормочет:

Ну вот... я же говорю, все будет хорошо...

Всматривается туда, где секунду назад были видны Флер и девочка.

Все и есть хорошо.

Ненадолго опускается на снег и сидит, чертя по нему пальцем. Затем поднимается, поправляет на себе одежду, на каких-то остатках магии возвращает себе более-менее целый вид.

Как неудачно. Последнее свидание и в таком разодранном виде.

Кажется, его смешит эта мысль, потому что он поворачивает за очередной уступ в довольно бодром настроении.

S.S.

Антракт

Неровны щербатые камни,
Едва заметна тропа.
Пришел я к старому храму,
Летают нетопыри.
Ночую в буддийском храме,
Всхожу на высокую башню –
Светлы облака, и в небе
Луны и звезд переливы.

Почти Хань Юй

По мере того как S.S. поднимается вверх, погода – то, что сходит за нее в этой местности, – портится, не магическим способом, а вполне обыкновенным: висящее над горой облако спускается ниже и проглатывает вершину. Не видно почти ничего; пальцы протянутой вперед руки теряются в тумане. Воздух насыщен до предела мельчайшими капельками влаги, которые конденсируются на всем, что им попадается, в том числе, похоже, на кончике каждого волоса. От воды никуда невозможно уйти, весь мир состоит из нее.

Когда начинает казаться, что так всегда было и теперь всегда будет, полоса тумана быстро, за несколько шагов кончается. Серая подушка остается под ногами, а перед S.S. в ярком свете полной луны сияет озеро, которым до краев наполнен кратер. Неподалеку на привязи покачивается небольшая лодка, а посередине озера возвышается замок. Его очертания меняются при каждом новом взгляде, как будто он поворачивается разными сторонами. В одной из башен, которая остается на месте вне зависимости от изменений, светится окно.

Top of the mountain

С сомнением смотрит на замок, на озеро и на лодку. Ясно, что все это его манит к себе, но, похоже, что в каждой новой ситуации ему приходится решать заново, есть ли принятие этого пути тем, что можно считать восхождением. Однако что-то вспомнив, S.S. подходит к берегу и вступает в лодку, которая, кажется, подчиняется усилию его мысли, и правит к замку.

По мере продвижения становится видно, что вода располагается не параллельно земле, как ей обычно положено, а ровно поднимается вверх, как будто идет в гору, при этом она сохраняет удивительное спокойствие. Замок приближается крайне неохотно, продолжая демонстрировать свои разнообразные облики.

В какой-то момент, когда S.S., стоящий в лодке, достигает где-то половины расстояния до цели, если измерять ее по лунной дорожке, тянущейся как раз к замку, лавина воды вдруг обрушивается на него и захлестывает с головой. Человек и лодка отчаянно пытаются выплыть, но воды слишком много. Погружаясь, S.S. видит из толщи черной воды, что в озеро стремительно вдается величественная дамба, на которой стоит человек в высоких ботфортах и красном плаще. По мере укрепления дамбы вода как будто смиряется и спадает. Человек слегка салютует S.S. шпагой, стремительно разворачивается и уходит. В воздухе остаются висеть сказанные им на прощанье слова:

Comme une ferme Rocher...

S.S. смотрит в спину Кардинала с благодарностью, а тем временем его лодка причаливает к тому, что кажется Островом Мертвых. Говорит в замешательстве:

Все же нельзя было проучиться и проработать все эти годы в Hogwarts и не разу не попытаться утонуть в этом озере...

S.S.

От пристани вверх ведет довольно короткая винтовая лестница, прорубленная в толще камня.

Ее верхняя часть устроена, как выход из погреба посреди зеленой лужайки.

Замок оказывается обнесенным высоким забором фигурного железа. Прямо перед S.S. – приоткрытые массивные ворота.

The castle

Разглядывает крылатых вепрей на колоннах ворот, пока они не снимаются и не улетают. Через какое-то время видит, что в зависимости от освещения замок оборачивается то замком в Beinn Mheadonnah, то заброшенным замком в Jativa, то Замком на Горе Предвестий Vorahnungberg, то погибшим Hogwarts, то поблескивающим водой, недавно всплывшим Durmstrang'ом, то замком Corbenic, который они брали штурмом вместе с Артуром. Тихо:

Хорошо, хорошо. Я понимаю, что есть архетип замка. Давайте остановимся на чем-нибудь одном, м-ммм?..

Словно услышав его неприятный комментарий, замок останавливает свои метаморфозы и принимает знакомые очертания замка Teophol близ Тарговисте.

S.S. проходит в дверь, не зная, чего ожидать.

S.S.

Теперь местность в точности повторяет окрестности родового замка в Трансильвании, никаких подвохов нигде не видно. На конюшне тихо вскрапывает спящая лошадь.

В замке темно, только на башне по-прежнему горит огонь, и кто-то движется со свечой по мужской половине; дрожащий свет появляется по очереди в разных окнах и приближается.

Медленно выходит навстречу человеку в черном плаще и долго смотрит на него, по-видимому, не пропуская ничего из того, что видит. Ни того, что он выглядит так, как будто предолел только что по очереди пустыню, а потом переплыл океан, попутно отбиваясь от диких зверей, ни того, что движется, скорее всего, только за счет упорства, выражающегося в немного безумного огоньке, горящем у него в глазах, и отражающего серьезность его намерений. S.S., впрочем, не может видеть то, что женщина, которая встречает его в обширном холле, пристально его рассматривает – как можно рассматривать кого-то, кого не видел десятки лет.

Женщина укутана в непроницаемый пепельно-черный бархатный плащ, и капюшон его опущен низко ей на лицо. Голос ее глух, и как будто поглощается бархатными складками. Она подходит к S.S. и некоторое время стоит, разглядывая его из глубины своего убежища.

Тихим шепотом:

Ты не захотел меня увидеть там, внизу, Северус. Это было мудрым решением. Но я должна была увидеться с тобой сейчас. Поговори со мной, не уходи.

K.B.

Протягивает руку к капюшону, скрывающему лицо женщины, но она ловит его руку и не позволяет откинуть ткань. Ощущает, что руки ее смертельно холодны. Довольно долго не может ничего сказать. Затем все-таки ему это удается.

Мама, ты тоже здесь для того чтобы меня останавливать? Это щедро с их стороны. Но что же ты могла бы поведать мне? Ведь ты единственная из всех знаешь, насколько все было неправильно.

Замолкает, понимая, что был готов сказать лишнее.

Что ты можешь сделать, что сказать? Чем соблазнить меня? Каким спокойствием – каким домиком на японской горе, каким личным счастьем, чем? Тебе некуда звать меня, только туда, в ту смерть, которая для тебя произошла, а для меня – нет.

S.S.

Молчит, глядя на S.S. из своего бархатного убежища.

Это ведь все из-за этого, да? Из-за того, что ты думаешь, будто я погибла по твоей вине? Все эти годы, вот это твое слепое пятно, это почти маниакальное стремление все переделать, сначала Ход, потом вселенский сбор информации и поход против Бога, Северус, – это потому что ты думаешь, что ты заставишь Его избежать поломки в одной этой части?

Тихо:

Если бы ты знал, как бы мне хотелось обнять тебя. Такого, каким ты стал, ты ведь стал тем, кем должен был, и кем видел себя еще ребенком, – величайшим магом... но это не все. Ты остался мальчиком, готовым ради меня, ради любимой женщины, ради своего сына пожертвовать не только своей жизнью, но и своей душой, и ты уже это сделал. Теперь...

Прислоняется лбом к плечу S.S.

...ты хочешь пожертвовать ради нас всем миром? Поставить его на карту? Либо все будет заново, все будет удачно и справедливо, либо не будет никак? Но это же невозможно.

K.B.

Осторожно, но уверенно придерживает K.B. возле себя и все-таки откидывает капюшон с ее головы. Ждет, пока она поднимает лицо и смотрит на нее очень долго.

Ты права, мама. Можно, наверное, думать, что то, что произошло с отцом, то, что произошло с тобой, то, что произошло со мной, – по чьей вине – не будем говорить, ибо мы это знаем, – не стоит того, что я сейчас пытаюсь сделать. И я развернусь, и пойду вниз. И вернусь куда-нибудь, где кто-нибудь меня ждет. И останусь там навсегда, а ты останешься в том домике возле вишен, куда к тебе приходит Первый Ангел, потому что нет ни одного человека или нечеловека на земле или под землей, который бы не стремился перевернуть эти землю и небо вверх ногами ради того, чтобы ты – была.

Отступает.

Если ты скажешь, что я в чем-то ошибаюсь, я уйду. Уйду и больше никогда не буду ничего затевать. Только скажи, я поверю.

S.S.

Отступает в сторону, освобождая проход наверх, в главную башню замка.

Иди. Иди, Северус. Тебе осталось только подняться туда. Это главная башня, и с каждым шагом вверх ты будешь ее строить заново. Пусть у тебя хватит сил.

Отступает назад и исчезает в тени.

K.B.

Заставляет себя не смотреть в тень, где скрылся призрак K.B., и поднимается по лестнице. Проходит несколько пролетов, когда его внимание привлекает звук голосов, доносящихся из коридора, уходящего от очередной лестничной площадки. Останавливается и прислушивается.

Голоса звучат спокойно и доброжелательно. Идет по коридору на звук.

S.S.

За приоткрытой дверью – библиотека. В ней, за большим столом, расположились трое. Высокий, статный мужчина, с залысинами на высоком лбу, пышными седеющими волосами и пронзительными глазами, опирается ладонью на стол, а другой рукой листает один из огромных фолиантов, разложенных перед ним. Женщина с очень прямой спиной сидит рядом, глядя на него, она только что закончила отвечать на заданный им вопрос.

Третий человек, в черном плаще, сидит сначала спиной к двери. Рядом с ним расставлены алхимические приборы, он явно завершает какой-то эксперимент.

Заслышав шаги S.S., он поднимается, поворачивается и делает несколько шагов к двери.

Перед S.S. стоит он сам.

The castle

Подается всем телом к библиотеке, узнавая в присутствующих отца, мать и самого себя. Всматривается в картину лихорадочно. Обращается к подходящему себе:

Это вот так могло бы быть, если бы... И он жив, и она жива, и я... приехал их навестить? И что это там – все равно философский камень? В спокойной обстановке родного дома, а не в придорожном трактире, ценой выколотых глаз и непорочности немагической девственницы?

Два S.S. сходятся у грани зеркального полотна, глядя друг на друга, но ни один из них не помогает другому.

Если я войду, так все и будет? Без всякой башни?

S.S.

Все так и будет.

Семья Тепешей смогла найти секрет. Твоя семья. Твоя кровь. Более того. Сейчас ты закончишь эксперимент, который ты так долго готовил, и весь устаревший институт Властелинов упадет. Исчезнет. Станет так, что его никогда не было.

Потому что достаточно свернуть с дороги в одном, совсем незаметном месте, повернуть ход машины на одно деление.

В комнату из боковой двери входит Sir Anthony Winter. Он кладет на стол еще одну книгу, улыбается Катарине, говорит что-то Aurelius. Тот раздумывает мгновение и кивает. Sir Anthony выходит.

Mirror S.S.

Смотрит внутрь еще более жадно, затем лихорадочно проверяет идентичность своего двойника. Видит, что это, безусловно, он сам, только в совершенно ином состоянии духа – в том S.S., который смотрит на него из зеркала, нет ничего от человека, который временами себя в зеркале не находил, и прошел ряд нетипичных испытаний на земле и под землей. Этот человек нравится ему гораздо больше себя самого.

С мучительным сомнением:

Но как это могло бы произойти? Чем это могло бы быть куплено? Неоконченной дорогой наверх? Так не бывает... Или мне решили подарить эту малость, чтобы я успокоился и больше не лез? Это... это отступная, да?

Тянет руку к зеркалу.

S.S.

Повторяет жест S.S.

Для тебя, я знаю, не может существовать ничего, за что ты сам не пролез через медные трубы, протащив с собой всех, кто попался по дороге.

Ничем это не куплено. Никто не просил за это никакой платы. Несколько отдельных штрихов. Там и здесь. Чуть меньше ревности. Чуть больше самообладания. Несостоявшаяся встреча. Случайное знакомство.

Это совершенно реально. Tat twam asi.

Однако время идет. Скоро полнолуние, ты должен закончить.

Рука его, продолжая движение, выходит немного из плоскости зеркала, в то же время, как концы пальцев S.S. погружаются в него.

Mirror S.S.

Бросает еще один взгляд внутрь, особенно долго на этот раз задерживаясь на Aurelius Tepes. Тихо:

It was a pleasure to see you like this, Prince.

Концами пальцев, погруженных в зеркало, а потом и всей рукой, хватает зеркальное полотно, скручивает его и выдергивает из дверного проема. Раздается оглушающий звон стекла, несколько осколков летят ему в лицо, и он еле успевает увернуться, чтобы уберечь глаза. Без выражения:

Поделом же тебе, глупый ты Tepes. Лучше бы ты завел себе белого ангорского кролика.

Прислоняется к дверному косяку и стоит так некоторое время, закрыв глаза. Сам себе:

Нет. Пожалуй, я бы предпочел все-таки не отражаться в зеркалах, чем отражаться так. Такие подачки нам не нужны.

Еще раз смотрит в библиотеку, не осознавая того, что смотрит туда с грустью. Возвращается на лестницу.

S.S.

По мере того, как S.S. минует на поворотах лестницы прощадки все более высоких этажей, которых в этом замке явно больше, чем в настоящем, он каждый раз проходит мимо практически одинаковых дверей таких же библиотек, но какие-то детали в них различны; более того, на каждом этаже, за каждым поворотом уходящие вдаль коридоры открывают бесконечные ряды таких комнат. В одной из них, например, камин не зажжен, зато в другой у огня сидит черноволосая девушка, которой на вид чуть больше двадцати лет, с темными глазами, а еще в одной она же, склонившись над плечом человека в плаще, помогает ему, уверенно перебирая стеклянные фиалы тонкими, нервными пальцами.

Наконец эти картины расходящимися ярусами остаются внизу, и скоро огоньки за дверями начинают напоминать большой город с высоты птичьего полета.

The castle

Scene

The Lake Cocytus, Hell

End of times

Опустившийся сверху неподвижный смерч стоит прямо посередине озера гигантской и узкой чёрной воронкой. Иногда она изнутри озаряется молниями; в эти моменты внутри виден силуэт высокого человека, расправившего крылья и прикладывающего отчаянные усилия к тому, чтобы выбраться. Периодически он пытается взлететь, но ему это не удаётся. Слышна ненавязчивая органная музыка, и каждый всполох сопровождается особенно звучным и тяжким аккордом. На отдалении виден и сам орган; за ним сидит чёрный кот -– если присмотреться, можно увидеть, что кот частично прирос к органу, и явно очень этим недоволен.

Der Morgenstern

Наконец, человек, запертый в воронке смерча, прекращает биться и садится наземь, вытянув ноги, опустив голову на грудь и сложив крылья. Складывается впечатление, что он либо отчаялся вырваться из смерча, либо тщательно обдумывает свои дальнейшие действия. Органная музыка становится тише и жалобнее. Лёд озера Коцит покрывается сетью мелких трещин, кое-где показывается чёрная вода. Это подхлёстывает человека внутри; он тяжело поднимается на ноги и вновь расправляет крылья, но на сей раз не делает попытки взлететь.

Он направляет одну руку и одно крыло на небо, а другой рукой и другим крылом указывает вниз. Всё это происходит мучительно долго, а озеро уже почти совсем оттаяло у берегов. Глаз его загорается алым ядерным светом, и разгорается всё ярче и ярче; такие же звёзды, но меньше, появляются у него в руках. Чёрный смерч с завыванием утолщается, практически полностью скрывая человека из виду; но сила красного света такова, что и сам смерч изнутри окрашивается в кроваво-красные тона, как бокал тёмного стекла, полный сока земляники.

Наконец, происходит взрыв, и всю равнину вокруг заволакивает клубами песка, смешанного с чёрной пылью и всяким мусором. Слышен громкий всплеск и, через некоторое время, шум гребков. Когда пыль немного оседает, делается видно: человек, ранее запертый в смерче, выплыл на берег, прошёл немного, сел, оперся на камень, и переводит дух.

Вот так мальчишка. В том, что мне открылось тогда в Будапештском соборе, ничего даже близко похожего на это унизительное заточение не было.

Одобрительно:

Но каков!

Der Morgenstern

Достаёт откуда-то из под камня неизменный портсигар с двумя развёрнутыми девятками, а оттуда – длинную чёрную папиросу, и закуривает. Сигарета принимается; табак курится, тлеет, и дымится.

С удовольствием затянувшись, говорит с удовлетворенно-мирным выражением, совершенно не соответствующим его словам:

Это очень опасно. Я, например, чуть не утонул в своём собственном озере. Это грозит поставить под удар всю существующую систему противовесов, разрушить все хрупкие связи и мостики, которые с такой тщательностью наводились в течение такого долгого времени.

Ещё раз затянувшись, задумчиво:

Впрочем, как мы знаем, время... – что такое время, Бегемот?

Отлипший от чудесным образом уцелевшего органа кот выдаёт долгий, тяжкий минорный аккорд.

Нет-нет, любезный, ты мне играешь Время, я же у тебя спрашиваю про вре-мя.

Кот производит довольно-таки легкомысленный мажорный перебор, впрочем, не лишённый некоторого изящества.

Согласно кивнув:

Да, это, пожалуй, ближе. Поэтому можно не беспокоиться о хрупких связях и мостиках.

Встаёт и оказывается одетым в обычную свою твидовую тройку и строгую рубашку с запонками "бесконечность".

Но есть более фундаментальные вещи, которыми я всё же озабочусь, ибо положение дел, кажется, вовсе не таково, каким я его себе представлял.

Отодвигает камень. Под камнем обнаруживается полноценная дверь с ручкой, только лежащая на земле. Поморщившись, открывает дверь и спускается вниз, как будто в погреб.

Der Morgenstern

Scene

Teophol castle, same time

Сидит в одной из своих комнат и читает книжку, периодически – и, видимо, неосознанно – заплетая ноги в самые разнообразные формы. Видно, впрочем, что он чем-то обеспокоен. Наконец, встаёт и кладёт книгу, распластав её по столу страницами.

Ну зачем же я всё-таки сказал про "не туда, где жарко"? Какой глупец! Ведь понятно, – ему только дай зацепку, он её использует, хотя бы это было только словечко.

Думает.

Пойду на башню. Оттуда можно увидеть ночное небо, and so, I will watch the stars that lead him. Наверняка там что-то мне подскажет, где он сейчас.

Берёт со стола маленький кадуцей и выходит из комнаты.

Neophyte

Проходит по замку, минуя комнаты и залы, которых, как ему кажется, он никогда раньше не видел. Однако в них всех довольно темно и нет никакого движения. Слышно только, как где-то ходит ветер. Немного напряженно:

Интересно, такое впечатление, будто здесь кто-то жил, огромная семья, а потом все вдруг собрались и уехали.

Ускоряет шаг и идёт, помахивая кадуцеем в такт своим шагам.

В общем, неприятное впечатление! А мама спит уже, что ли? Так рано? Почему никого не слышно?

Доходит до лестницы в башню. Сам коридор освещён неплохо, а на лестнице довольно темно: свет, как предполагали строители, должен днём проникать сквозь узкие стрельчатые окна, но сейчас ночь, и подъем выглядит не очень приглашающе.

Тоскливым голосом:

Страшно! Вдруг там какая-нибудь нежить? Неожиданная семейная реликвия. А что делать? Надо идти. Сказал он и пошёл.

Делает робкий шажок и вдруг едва-едва сдерживается, чтобы не заорать во всё горло, потому что сзади его кто-то аккуратно, но довольно твёрдо взял за локоть.

Neophyte

УЖАС!!

Кто... кто это?

Оглядывается, но видит, вопреки ожиданиям, всего лишь высокого, очень чисто одетого человека с большими залысинами на высоком лбу.

Доб... добрый вечер. Простите, что закричал, я не знал, что тут кто-то есть. То есть...

Видя, что незнакомый человек как будто не собирается без предупреждения откусывать ему ноги, немного храбреет.

То есть не в том смысле, что если бы я знал, что здесь кто-то есть, я бы не закричал. Я бы закричал. Или не закричал бы, если бы знал, кто это. А так, потому что я не знал... что-то я запутался.

Обиженно умолкает.

Neophyte

Мягко:

Здравствуйте, юноша. Вы не кричали! К чему зря на себя наговаривать? Вполне естественно, что юный мастер не ожидает увидеть в коридорах своего замка человека, с которым не знаком, и которого не приглашал. Я чрезвычайно неучтиво к вам вломился, и прошу у вас за это прощения. Могу лишь уверить, что вашу маму я не разбудил.

Разжимает пальцы.

Что же до моего вдвойне непростительного хватания за локти, так это, признаться, рефлекторное – я побоялся, что вы сейчас уйдёте вверх по лестнице, и нам с вами так и не доведётся поговорить.

Wolfgang Woland

Недоверчиво:

Как будто, если бы я поднялся по лестнице, вы бы так и остались тут, и ругали бы себя за то, что не остановили меня! Странно.

С подозрением, которое даже не пытается скрыть:

Говорите вы очень вежливо, и внешний вид тоже выдаёт в вас человека светского. Да.

Выдаёт в вас человека светского. Хорошая фраза!

Но что, спрашивается, светский человек делает под лестницей чужого замка глубоко за полночь?!

Neophyte

Обеспокоенно:

Послушайте, юноша, вы совершенно верно меня заподозрили. У меня действительно были основания проникнуть в ваш дом не через вход, а иным путём, и, скажем прямо, в том, что я не стал будить вашу маменьку, наш с нею обоюдный интерес.

Уверяю вас, что грабить вас или иным способом причинять вам дискомфорт я не буду. Я только хотел с вами кое-что обсудить, причём неплохо бы нам с вами поговорить поскорее и прямо здесь. Прошу вас меня выслушать.

Wolfgang Woland

Отступает на шаг и указывает кадуцеем на W.W., как пистолетом. Требовательно:

Кто вы?

Neophyte

Скрещивает руки на груди.

Сатана.

Wolfgang Woland

Раскрывает глаза.

Как?! Сам? Зачем?

Опускает кадуцей. Удивлённо:

Я всего-то и шёл смотреть на небо!

Neophyte

Нетерпеливо:

Дело не в самом вашем небе, мой дорогой друг, а в том, что если ваш неугомонный и изобретательный папа всё-таки сделает то, что собирается, будет некому смотреть на это небо, собирать ягоды, купаться, читать и играть в мяч.

Подходит чуть ближе.

Существует – как бы это сказать? – некоторый весьма ощутимый риск того, что ваш отец не вполне отдаёт себе отчёт в том, что делает. Должен повиниться – я, в свою очередь, слишком полагался на свои способности прогнозирования, и думал, что наше грандиозное приключение закончится... или перейдёт в иную форму, не знаю – на другом, более раннем этапе. Теперь же получается, что я был неправ.

Устало:

Вы единственный, кто может мне помочь, потому что вы единственный, кого он послушает; по крайней мере, я на это надеюсь, ибо – могу открыть вам тайну из числа тех, что ведомы только ангелам, – только вас он любит той любовью, которую тщетно пытаются описать вот уже много тысяч лет.

Разрешите же, я расскажу вам кое-что.

Wolfgang Woland

Выслушивает монолог W.W. с выражением недоверия на лице, которое под конец сменяется обычным недоумением.

Растерянно:

Ну, если это так срочно... скажите же. Я вас выслушаю. Но он говорил мне...

Neophyte

Перебивает:

Чтобы вы мне не верили, я знаю. Это вполне понятно и объяснимо. Я в этой ситуации выступаю в роли злого волка, вы в роли Красной Шапочки, ваш папа – играет, как это ни смешно, маму, ну, а собственно ваша душа исполняет функцию корзины пирожков.

Вздыхает.

Должен вас разочаровать. У меня есть корыстный интерес, но он в корне отличается от того, чего ожидал бы Профессор. Мне просто нужно, чтобы вы, когда увидитесь с ним, – а вы увидитесь! – объяснили ему кое-что, потому что от этого зависит очень, очень многое. Вы первый из смертных, кто узнает это.

Изгибается и наклоняется к Гэбриэлу. Свет немного притухает.

Всё, что вы видите вокруг, мой милый мальчик, – это Бытие. Оно таково, потому что есть Книга Бытия (не та, что включена в Библию, – это лишь её начало, пересказанное для вас, людей). Эта книга... для вас, я уверен, проще всего будет представить это в виде книги... постоянно пишется и постоянно читается – кем, я думаю, вы и сами догадываетесь. По мере этого прочтения творится всё, что есть и что происходит в мире.

Делает передышку и опирается о стену.

Вопреки широко распространённому заблуждению, автор этой книги, как и автор любого другого произведения, совершенно не контролирует жизнь своих персонажей, что называется, "от и до": он создаёт их и, описывая некоторые их главные черты, вдыхает в них жизнь. Но люди и то, что они делают, регламентируется не этими описаниями, а пересечением всех персонажей этой Книги между собой. Именно поэтому герои книг не принадлежат их авторам – единожды родившись, они лишь впадают в древнейшие русла некоторых архетипов, и в этих руслах перетекают и изменяются.

Обеспокоенно:

Вы меня понимаете?

Wolfgang Woland

Удивлённо-заворожённо, потому что, видимо, ожидал чего-то совсем другого:

Да, конечно. Если вы про слово "архетип", то я его знаю. Так что продолжайте.

Быстро подумав:

Пожалуйста.

Neophyte

Облегченно:

О, как хорошо. Я знал, вы достойный собеседник.

Так вот, знайте же, что ваш отец сделал нечто, что до него не удавалось ни одному человеку, – он собрал такое количество информации, что вплотную приблизился к автору этой книги. Но он, к сожалению, сделал неверные выводы!

В одном из его глаз слабо загорается уже знакомый нам красный огонь. С энтузиазмом:

Ведомый осознанием того, что происходящее вокруг – несправедливо, и часто слишком, чрезмерно несправедливо, он хочет изменить язык Творения, заставить автора этой первой книги понять его ошибку, показав ему, что расшифровал сюжет и нашёл в нём порочные закономерности. Однако же то, что на самом деле расшифровал и понял ваш папа – не сюжет этой книги, но продукт развития обозначенных в ней направлений, набор тех самых вечных архетипов, о которых мы с вами только что говорили! И автор книги не властен над ними, потому что если бы он контролировал их, не было бы в первую очередь меня, а во вторую – вашего отца.

Почему-то кажется, что этот рассказ доставляет W.W. удовольствие.

Лихорадочно:

Поймите, пожалуйста, мой милый мальчик, поймите хотя бы вы: автор может лишь вырвать из книги страницы, он может её сжечь, он может перейти с прозы на стихи или с английского на санскрит, но он не может в одночасье заставить персонажей вести себя так, как надо ему или кому-нибудь ещё, или же сделать так, чтобы вся книга вдруг зажила по-другому.

Поэтому Профессор может добиться всего, чего угодно, кроме того, что ему на самом деле нужно. По одной простой причине – это невозможно. В принципе. Это невыполнимо.

Wolfgang Woland

Неуверенно:

Что же, он сам не понимает этого? Неужели можно дойти до Неба, не понимая?

С ужасом:

Он что, погибнет?! Навсегда?

Neophyte

Эхом:

Дойти до неба, не понимая, что оно тоже конечно? О да, можно. Ваш отец, я думаю, надеется, что вся книга Бытия будет переписана от начала и до конца, но на сей раз тем языком, который предложит он.

Задумчиво:

Это хорошее построение, логичное, но, боюсь, жизнеспособное лишь в теории. Видите ли, я сказал как-то вашему отцу: ни одно существо не способно произвести на свет материю, не отягощенную злом; а он, похоже, забыл это. Автор же нашей книги знает это, знает не хуже меня.

Неуверенно:

Погибнет ли он? Я не знаю. Может получиться так, что его просто не станет. Это путь наименьшего сопротивления – не перенаправлять реку, а поставить на её пути плотину. Но мы с вами должны сделать всё возможное для того, чтобы этого не произошло.

С нажимом:

Я сделаю всё возможное для этого. Тут уж, знаете ли, не одна душа вашего папеньки на весах, но нечто большее. Я не для того потратил на него столько времени и усилий, чтобы теперь потерять из-за глупой прихоти. Это самая надёжная и крепкая цепь, ибо все бунты против власти небес происходят из-за красивых и дорогих вещей, которые небеса отняли или хотят отнять. И бунт вашего отца – не исключение.

Вы поняли меня?

Wolfgang Woland

Растерянно:

Вы думаете, я в такой ситуации что-то смогу сделать?..

Садится на пол.

Ужас какой-то.

Neophyte

С высоты своего гигантского роста наклоняется к ребёнку, поднимает его под мышки в воздух и легонько встряхивает.

Сможете, конечно; должны! Вы же маг. Вы уже спасли его один раз. Этого всего лишь немного более серьезное испытание.

Впрочем, если у тебя не получится, то это серьёзное испытание для вашей семьи грозит обернуться очень серьёзным испытанием для меня. Это уже иной масштаб... и, увы, иные последствия.

Ставит Гэбриэла на землю.

Иди же!

Wolfgang Woland

Смотрит на Утреннюю Звезду. Обиженно:

А вы? Почему вы-то не пойдете со мной? У вас, наверное, и сил больше, и ума, и знаний.

Neophyte

Странным тоном:

Потому что туда, где теперь находится твой отец, я просто так попасть не могу.

Тише:

Или я должен объявлять войну. Во второй раз.

Поднимает руку в знак прощания.

Я надеюсь, что он послушается тебя.

Exit Wolfgang Woland

Негромко:

Жил один мальчик. И вот он как-то сидел, читал книжку. А потом решил пойти и погулять по замку.

Поднимается по лестнице, пытаясь побыстрее преодолевать неосвещенные ступеньки.

А в замке – так уж получилось – был дьявол.

Замедляется и пытается выровнять дыхание.

И дьявол тогда быстро на пальцах рассказал мальчику, как устроен мир, и почему мальчиков папа совершенно зря пытается захлопнуть книгу Бытия и Богу ею прищемить нос.

Доходит до последней площадки и выходит на неё.

И мальчик пошел искать папу с тем, чтобы ему все эти дьяволовы слова передать, как сможет.

Осматривается, выходит на открытую площадку и видит S.S.

И нашёл.

Neophyte

Поворачивается к Неофиту от края смотровой площадки башни.

Гэбриел. Настоящий Гэбриел, не морок и не призрак. Что ты тут делаешь, ребенок?

S.S.

Взволнованно:

Здравствуйте! Я за вами пришёл!

Сбивчиво:

Вы мне говорили, что ко мне придёт сатана, так вот он пришёл! Но он совершенно не пытался меня сманить куда-нибудь, а объяснил, что на самом деле происходит!

Neophyte

Усмехается:

With us Princes, words go for nothing.

Ах, Гэбриел, Гэбриел. Что же ты бродишь и не спишь по ночам? Особенно в этом замке? Мало тебе было приключений?

Пожимает плечами:

Я, в общем, даже и рад, что Мессир выбрался. Одного падения одному ангелу, в принципе, вполне достаточно. Уж слишком неприятно упасть, будучи сброшенным не Отцом, а...

прерывает себя

Не отцом.

Смотрит на Гэбриела:

Он, надеюсь, не караулит тебя там внизу?

S.S.

Широко раскрыв глаза:

Нет, он ушёл. Но вы... почему же вы разговариваете, как человек, который "всё уже решил" и "всё для себя понял"? Неужели вам не интересно, что он мне сказал?

Neophyte

По-прежнему бестрепетно:

Потому что я знаю, что он тебе сказал. Все те риски и допуски, альтернативы и всю ту теологическую чушь, которую благодаря ему и его благословенной пассионарности придумали гностики, агностики, несториане, альбигойцы, иезуиты, доминиканцы, теологи, теософы, философы, агностики, алхимики, сунниты, шииты, суфии, софисты, платоники, циники, химики и даже лирики, я знаю, Гэбриел, не хуже, чем он, и уж, поверь мне, немного шире и порой глубже, чем ты.

А теперь давай, излагай то, что он тебе сказал. Своими словами. Объясняй на своих этих милых детских пальчиках, в которых "мизинец слишком маленький, и поэтому не считается". Излагай, может быть устами младенца...

У меня есть на это немного времени.

S.S.

Уверенно:

Не хуже, чем он? А вы там были? Ведь он-то – был.

Задумавшись:

А кроме того, даже если вы и знаете всё это – почему бы тому, что он сказал, не быть правдой? Ведь он сказал в открытую, что не хочет отдавать вас, потому что вложил в вас много времени и сил. А этому, мне кажется, стоит верить. Насколько возможно, чтобы всё то, что произошло, вдруг изменилось именно так, как вам хочется? Почему именно так?

Gabriel T.

Размеренно:

Примерь на себя, Гэбриел. Представь себе, что ты стоишь перед дверью, за которой побывал, скажем, я, которого выперли из-за этой двери за недостойное поведение, и можешь туда войти, потому что ты всю свою маленькую, но очень ценную жизнь хотел войти в эту дверь. А я стою рядом с тобой и говорю: я-то там был. Ничего хорошего у тебя, Гэб, за этой дверью не выйдет. И что же? Тебе расхочется входить?

Ответь сначала на этот вопрос, тогда мы перейдем к другим.

S.S.

Долго думает, затем:

Мне всегда казалось, что взрослые отличаются от детей тем, что им не надо, как это, яркий такой образ... а! – "совать пальцы в розетку", потому что предыдущие поколения уже убедились в том, как это непрактично.

Это во-первых.

А во-вторых: подумайте, если у вас всё получится, вполне вероятно, не будет вас, или меня, или нас обоих.

Gabriel T.

Нетерпеливо:

Глупости. Ты сравниваешь Божий дар с...

Останавливает себя.

Я скажу тебе то, чего не сказал тебе Первый Ангел. Ты до сих пор не знаешь – не потому что я не пытался тебе сказать, а потому что ты не попытался понять – причины того, что я сейчас делаю. Эта причина отчасти глубоко личная. Если бы ты мог ее прочувствовать... для этого, впрочем, надо быть немного старше, – многое для тебя стало бы ясным. Ты повзрослеешь и поймешь. И ты тогда скажешь: "мой Черный Человек был прав".

Второе. Утренняя Звезда так полюбил меня не потому, что я просто сам по себе такой молодец и так хорошо катался на всех тех американских горках, на которые он меня подсаживал, и ему нравилось строить эти горки и наблюдать за тем, как его любимая игрушка в них выживает, а потому что в моем лице, Гэбриел, он готовил себе замену. И убедился в том, что я бы справился не хуже, чем он.

Третье. Люцифер хочет вернуться к своему Создателю. Просто потому, что он точно так же, как и я, стремится к Свету. И он может это сделать, если это сделаю я.

Пока все понятно, да?

S.S.

Нетерпеливо и как будто с отчаянием:

Да почему вы так всегда во всём уверены!? Почему вы думаете, что у вас что-то получится, да причём именно так, как вам нужно, и готовы из-за этого рискнуть всем, включая то, что вы сами создали?

И почему вы так убеждены, будто бы он хочет вернуться туда?

Тычет пальцем вверх.

Может быть, он просто хочет избавиться от всей своей бесконечной ответственности и отдохнуть? И оттого движет им не желание пробраться на небо за вашей спиной, как у ребенка на санках, которые волочет его отец, а желание сделать что-то с вами вместе?

Neophyte

C некоторой грустью:

Ты опять слышишь только половину того, что тебе говорят, Гэбриел. Если ты хочешь видеть во мне упертого маньяка, не я буду показывать тебе другие направления взгляда.

Ты придумываешь дурацкие метафоры, не понимая того, что любая метафора, подходящая к какой-то ситуации одним боком, всеми своими остальными боками к ситуации, скорее всего, совершенно не подходит. У меня нет ни сил, ни времени, ни желания проговаривать сейчас с тобой все аспекты происходящего.

Снова отворачивается к краю башни и берется за ограждение.

Я сейчас знаю, Гэбриел, не просто то, как говорится Слово. Я знаю, как сделать Зодчего. И я готов сделать его заново. Причем, сделать так, что из всего сущего будет филигранным образом, простой кройкой и шитьем, вырезано все то, что меня в этом сущем не устраивает: дети, которые умирают от голода или во время войн, несчастные творения ночи, которые пьют чужую кровь, садисты, которые убивают женщин за то, что эти женщины не любят этих садистов и не хотят рожать от них детей, и еще некоторое количество лишних неприятностей, без которых вполне можно жить в разнообразном мире с добром, злом, счастьем, горем, несчастьем, разливами рек и даже землетрясениями. Я все это знаю, дитя мое.

Теперь давай, скажи еще раз, только хорошо скажи, – то, что ты мог бы мне сказать, чтобы отговорить от этого великого предприятия. Ты сможешь. Ты ведь умный. Я же говорил тебе, что если меня не будет, то на моем месте будешь ты. Докажи, что ты сможешь. Что ты... вытянешь.

S.S.

Обиженно:

Да, да. Я понял. Это вы не слышите доброй половины того, что вам говорят, и не понимаете, что вы сейчас хотите избавиться от маньяков и садистов, но готовы оставить землетрясения; потом, пусть через тысячу лет, появится ещё кто-нибудь, кто потребует отменить землетрясения, пожары, наводнения и убийства, но согласится, так уж и быть, на штормы и ливни, воровство и grievous bodily harm.

Потом... скажем, ещё через пять тысяч лет – придёт человек, которого и это не будет устраивать, и он скажет: пускай, пожалуй, крадут не более ста монет, и дождь продолжается не дольше одного дня, а температура не поднимается выше тридцати. А потом, ещё через какое-то время, наступит у нас на земле рай. Так получится, да? Или вы вот сейчас один всё сделаете правильно, сделаете своего зодчего, и так потом будет всегда?

Горестно качает головой.

Я уже понял, что если я хочу быть с вами, то с вами надо оставаться в любой ситуации, на какую бы безрассудицу вы не шли, потому что иначе вы услышите в любом даже самом маленьком словечке только то, что захотите, и не возьмёте меня с собой.

С наигранным энтузиазмом:

Ну что же, пошли! Попробуем с ними договориться!

Gabriel T.

Не оборачиваясь:

Иди сюда.

S.S.

Подходит. С подозрением:

Чего?

Neophyte

Подхватывает Гэбриела и сажает его на ограждение смотровой площадки башни перед собой, крепко держа за пояс обеими руками.

Проблема уровней, Гэбриел, помнишь? У нас с тобой постоянно сохраняется проблема уровней.

S.S.

Дерзко:

Это у вас просто фиксация на проблеме уровней! Хотите, я на ходулях буду ходить и с накладной бородой? Только пошли отсюда, пожалуйста.

Neophyte

Слегка улыбается:

У меня нет фиксации ни на чем, Гэбриел. У меня есть только любимые, выстраданные идеи и любимый первенец. Ты должен был спросить, глупый ребенок, одну вещь:

"А как же я?" – должен был сказать мне мой драгоценный Неофит, глядя мне прямо в черную душу своими изумрудными глазами. Не так спросить, между делом, служа переводчиком-референтом между великим Сатаной и отцом этого самого драгоценного Неофита, а так, как будто для него, для Неофита, это и было бы самым важным. Как же я, Черный Человек?

Приближает лицо к лицу Неофита:

А я бы еще раз сказал тебе, что все будет хорошо с тобой, милый ребенок. Хорошо с тобой, с твоей матерью, с другими людьми, которые пытались меня остановить на ступенях этой башни. Либо с ними все будет хорошо, либо этот подход к снаряду будем считать неудачным.

S.S.

Устало, отвернувшись, странным голосом:

Я вам на это всеми силами намекал. Вначале я спросил между делом, потом я спросил, почему вы готовы пожертвовать всем, в том числе тем, что сами создали. Но вас же устраивают только те реплики, только те позы, которые полностью ложатся на придуманный вами сценарий. Если этого не происходит – надо сделать так, чтобы произошло. Так вы признайте хотя бы, что всё может для разнообразия пойти не так, как вы придумали, что этот ваш "подход к снаряду" может оказаться не первым, а единственным. Что тогда? Не надо мне объяснять, как всё сложно и какой я глупый. Просто ответьте: что тогда?

Neophyte

Удовлетворенно:

Вот. Вот ты и сказал правильное слово. Единственным. Поэтому, дитя, и не будет никаких проходов туда...

слегка кивает на небо

... после этой данной конкретной попытки.

Крайне ровно:

Единственный риск, Гэбриел, который во всем этом есть, – это мой личный риск. Это то, что вполне можно пережить. Всем. А уж мне-то – в первую очередь.

S.S.

С ужасом:

Вы, по-моему, впали в какой-то транс, который вам мешает меня понять. Я уже понял, что вы решились, но вы можете хотя бы выслушать меня полностью?

Хватает S.S. за руку:

Вы же сказали: "либо всё будет хорошо, либо будем считать это неудачей" – так я у вас спрашиваю: что, если всё не будет хорошо? Что, если ваша неудача будет окончательной, и все мы сгинем? Well worth the try?

Neophyte

Ссаживает Гэбриела на площадку башни.

Ничего. Ничего не будет. Иди, пожалуйста. Считай, что мы с тобой съездили туда, где жарко.

S.S.

Опирается на кадуцей. Горячо:

Вот ещё! Никуда я не пойду!

Neophyte

Кажется на некоторое время перестает дышать. Затем тихо выдыхает:

И что я, по-твоему, должен с тобой делать? Вести идеологические беседы, потеряв за ними время безвозвратно и упустив свой шанс? Или выставить тебя с этой башни так, чтобы ты знал: все, что можно, ты сделал, все сказал, дальнейшее не было в твоей власти? Или потащить тебя наверх к Свету, потому что ты, может быть, никогда больше его не увидишь, и это того стоит – увидеть его и успокоиться наконец?

Или мне сказать тебе, что ты стоял перед своим отцом, когда он был готов сделать что-то, что считал целью не только своей жизни, но и вообще целью любого достойного человеческого существования, и отговорил его, и теперь будешь гордиться собой, но в глубине души стыдиться того, что твой отец не сделал последнего шага?

Отходит от Неофита назад.

Очень просто, Гэбриел, объяснять чужую решимость маниакальным упорством. Гораздо труднее такое упорство в себе иметь.

S.S.

Слушает S.S., блестя глазами. Затем, очень спокойно:

В таком случае я иду с вами, и закончим на этом.

Neophyte

Смотрит на Гэбриела внимательно.

Это хорошо. Спасибо.

Протягивает ему руку:

Давай руку, смелый Гэб. Пойдем.

S.S.

Протягивает руку и хватается за S.S.

Только вы сами ведите, я не очень представляю, где это.

Neophyte

Притягивает к себе Неофита и коротко его обнимает. Тихо ему в макушку:

Береги себя, ребенок. И будь сильным.

Отпускает Неофита, который обнаруживает себя в своей комнате с книжкой про Тарна Жестокого на коленях.

S.S.

Берёт книжку и зашвыривает её в камин.

Встаёт и выходит из комнаты. За ним остаётся горящий след.

Идёт дальше по замку, и горящий след тянется за ним. Постепенно начинают заниматься ковры, гардины и гобелены.

Проходит к выходу, делает движение кадуцеем, и двери выпадают наружу.

Выходит из замка и останавливается. Сзади него полыхает пламя.

Звонким тихим голосом:

Просыпайся, мама. Something wicked this way comes.

Превращается в стрижа и скрывается в лесу.

Neophyte

***

Снова обнаруживает себя на ступенях Башни, из чего заключает, что последний свой лестничный пролет, которым был замок Teophol, он миновал. Проходит еще какое-то количество ступеней наверх, в полной пустоте и тьме – без звезд, светил и ощущения верха и низа. Ступени тоже уже не видно. Доходит до последней ступени и сходит с нее куда-то. Лестница пропадает.

Достает из внутреннего кармана сияющий Камень Безупречный из короны Люцифера и укрепляет его в пустоте.

Немного поднимает руку, в которой горит скромный огонек теплого света и делает шаг вперед.

S.S.

Взору открывается небольшая и очень просто обставленная комната, в которой за столом, у окна, сидит чисто одетый немолодой человек и что-то читает. Уютно потрескивают дрова, а за окном, обрамлённом грубыми льняными занавесками, моросит дождь. Там угадывается парк.

Поднимает голову:

Ах, вот и вы! Проходите, пожалуйста. Садитесь.

Предлагает S.S. стул за столом, сам уходит и через некоторое время возвращается с чашкой чаю. Ставит чашку перед S.S.

Вы утомились, я знаю, так отдохните же.

Metatron

Убирает огонек до лучших времен. Садится на предложенный стул. Вежливо:

Благодарю. У меня пост.

S.S.

Удивлённо-смущённо:

Пост? Хм... да что вы, это всё, право же, излишне...

Замолкает. Нервно теребит пальцами страницу и переводит взгляд с книги на S.S. и обратно.

Мне надо бы, пожалуй, представиться. Я – архангел Метатрон. Вы достигли цели своего путешествия. М-м-м-м... в некотором смысле. Географически, скажем так. Но есть ведь и ещё цель.

Вздыхает.

И мне о ней известно. Возможно, вы хотели бы что-то сказать?

Metatron

Неопределенно:

О, это не тот пост, о котором вы подумали. Это просто пост.

Коротко взглянув на Метатрона:

Я узнал вас. Право же, у меня отнюдь не такая короткая память, как могло бы показаться.

Расслабленно:

Вы извините меня, Глас Божий, но я больше не могу говорить о своей цели. Если у вас здесь приемная, и вы должны выслушать прохожего, прежде чем пропустить его дальше, то давайте решим так: я не смог вам обрисовать свою цель. И вы меня не пропустили.

S.S.

Встает и начинает ходить по комнате.

Да нет, я же сказал вам: мне известно, что у вас за цель. Мне известно о ней всё. Я ведь сейчас говорю с вами не как глас Божий, а как исследователь, в прошлом, когда-то очень давно, проделавший тот же путь, что и вы.

С удовольствием:

Я очень пристально следил за тем, как блистательно вы разматывали, один за другим, самые запутанные клубки знания! О, вы воистину один из величайших умов.

Внезапно их взору открывается следующая картина: посреди огромного парка, шелестящего влажной от дождя листвой, разбита большая песчаная площадка. В центре её воткнут шест, а вокруг шеста начертаны знаки. Молодой человек, держащий в руках книгу, написанную при ближайшем рассмотрении языком Войничского манускрипта, идёт вокруг шеста, произнося слова, расслышать которые невозможно; внезапно тень от шеста пропадает, а следом за нею в столбе света возносится и сам молодой человек.

До вас Знание открывали лишь единицы, и никто, пожалуй, не соприкасался с ним в такой всеобъемлющей полноте. Возможно, именно поэтому до вас сюда приходили смиренно, вы же пришли с намерением подчинить нас своей воле.

Чашка с чаем падает на пол и раскалывается. Горячая жидкость растекается по полу всё шире и шире; и вот, наконец, они оказываются на острове посреди дымящегося океана; вокруг них нет ничего, только свет. За спиной Метатрона стоят двое великих архангелов, закованных в доспехи.

Поймите же, о великий бунтарь – всё сущее стоит на Законе. И даже мы не в силах изменить его, ибо единожды изменённый Закон прекращается.

Metatron

Крайне внимательно разглядывает все, что показывает ему Метатрон. Затем достает из кармана алый камень, демонстрирует его Метатрону. Тихо и почти без выражения:

Я вернул камень, который принадлежал и Ему, и Утренней Звезде. Тот камень был небесного происхождения, и мне показалось справедливым возвратить его на небо. Это другой камень. Не просто Красный Лев, философский камень алхимиков, или как там его еще называли все мы. Это, Енох, для меня простое средство синхронизироваться с вселенским званием. Все то время, что вы демонстрируете мне картины из истории, или напоминаете Закон, или говорите что-то, чего в тех или иных сочетаниях слов я ранее не слышал, этот алый, как кровь, камень, немедленно учитывает все это знание. Я даже могу не складывать его в ограниченные объемы отпущенного мне мозга. Это все вот здесь.

Ненадолго достает снова свой скромный огонек и показывает и его Метатрону.

Автоматически. И я никакой не бунтарь, прошу вас. Может я и не изменю ничего, но я хотя бы должен попробовать. Ну...

смотрит на Метатрона в слабой надежде на понимание

...ведь не зря же было все то, что было? Ведь я же должен – попробовать? Любой. Должен попробовать.

S.S.

Протягивает руку и забирает у S.S. камень.

Всё знание...

Пристально разглядывает камень; океан вокруг волнуется. В дымке света появляются силуэты и лица ангелов. Некоторые из них вооружены, а некоторые безоружны, но все они смотрят на остров, где стоят Профессор, Метатрон и двое архангелов.

Поднимает глаза на S.S., с уважением:

Вы даже более великий ум, чем я думал.

Замолкает. Архангелы Михаил и Гавриил стоят неподвижно, и слышно только, как по океану ходят волны. Лица ангелов в облаках печальны и светлы. Архангел Метатрон говорит голосом Бога:

Вы сотворили много зла и много неправоты; вы, человек, тщащийся отменить самое ужасное зло и самую вопиющую неправоту, сами порою совершали страшные деяния. Но вы сделали и много добра; а также, что замечательно, создали нечто полезное для меня – нечто, чего я не смог бы создать сам.

Поэтому ваша просьба будет удовлетворена, и удовлетворена вполне.

Но я не знаю, что получится из этого.

Metatron

Наклоняет голову, прощаясь с Гласом Божиим, и вступает на открывшиеся перед ним золотые ступени. Поднимается по ним еще какое-то время, которое никак не может оценить.

Достигает света.

Вскоре свет становится все интенсивнее, и потом – невыносимо ярким. Смотрит вверх и присоединяет свой огонек к лучу, бьющему ему в глаза.

S.S. исчезает, остается свет.

S.S.

Game Over

To the Final Scene from Ssis

The Tower

The Game

The Player

The Spectators

НазадMen's Quarters | Мужская половина Оглавление | Contents Вперед

He's watching

(RPG | Игра) | (Timeline | Хронология) | (Characters | Персонажи)

Назад(Site Map | Карта сайта) | (News | Новости) | (Serve Detention (Snape-Chat) | Снейп-чат) | (Fanart | Иллюстрации и рисунки) | (Статьи | Articles) | (Картинная Галерея Профессора | Professor Snape's photos) | (Картинная Галерея А. Рикмана | Alan Rickman's photos)Вперед


Click to visit Top X Snape sites!