Naviget! (6-3) | Плывет! (6-3)

Role-Playing Game "Professor Severus Snape's Seminar"
Ролевая игра "Семинар профессора Снейпа

(Played in the "Globe"
Играется в "Глобусе")

Scene 6-3: Naviget!
Сцена 6-3: Плывет!

Dear Frederic:

Кажется, лучшего времени уже не будет. Пора нашему благородному освободительному движению пересечь Океан и избавить Новый Свет от Нового порядка. Насколько я понимаю, к Конгрессу все готово и результаты хороши: большинство наших друзей подтвердили участие, а те, которые оказались настолько осмотрительными, что не приняли приглашения, прислали отказы, так что мы всех посчитали.

И да не дрогнет наша рука, когда будет рубить головы гидре. Which reminds me...

Пока вы с Атанасиусом и Miss Pince будете думать, как бы лучше зафиксировать щупальца этой гидры, чтобы она не дергалась, я попробую еще разок пообщаться с ее мозговым центром. (Шлю Вам запись дальнейшего хода Партии, как она мне видится).

Ах, да! Главное я, как всегда, забыл. Все-таки, самые поразительные открытия делаются в архивах. Мне попал в руки еще один документ, набросанный Мастером, когда он расставался с Чезаре и переходил на службу к Льву. Это рисунок с комментариями, на нем изображен глиняный Колосс, а при нем надпись:

Expectant animi molemque futuram,

Suspiciunt; fluat aes; vox erit: Ecce Deus!

Не поразительно ли?.. Или Чезаре был прав, и в сердце Леонардо нет Бога?

Sincerely,

S.S.

P.S.

Благодарю Вас за путеводную нить, вложенную в руки Miss Blackmoor, и за ключ. Нельзя ли попросить Вас еще об одной услуге – составить перед Madame Delacour протекцию Атанасиусу для поездки в Вашу библиотеку в Каркассоне? Mademoiselle Delacour-младшая недавно написала мне и прислала один свой рисунок, который странным образом перекликается с Леонардовым. Она также упомянула еще несколько своих работ, которые остались у Вас дома. Если бы Отцу Кирхеру было позволено на них посмотреть и снять копии, могло бы получиться довольно любопытно.

S.S.

Scene:

Lausanne, Switzerland

January 15, 1998

...и вот, представьте себе – сын Контарини, внук Барбариго, и чуть ли не троюродный племянник Анафесто. Хлыщеватый такой молодой человек...

Отпивает вина.

...но страшной, смертельной силы. Был. От его маски ничего не осталось, да и вообще пожар она мне там устроила... Да.

Впрочем, прошлые дела. Извините, нам нужно думать о будущем, причем ближайшем.

Снова качает головой.

Frederic Delacour

Плотнее запахивается в черную вязаную шаль и качает головой.

Задумчиво:

Тяжелая работа. Тяжелая и утомительная. Впрочем, все эти организационные мероприятия, связанные с Конгрессом, тоже меня порядком измотали.

Оживляется:

Поверите ли, мне даже пришлось освоить факс. Слава Мерлину, с компьютерной почтой Алексей помог, большую часть на себя взял. Точнее, оно само рассылалось. Он еще, знаете, все приговаривал "спам", но мне было неловко уточнять.

I. Pince

Ненадолго возводит очи горе, потом опускает их и перебирает четки левой рукой. Правой что-то быстро пишет в блокноте.

M-r Delacour, у меня здесь значится некий Francesco Guardi, из ваших, из венецианцев. Не был замечен ни на "Пинте", ни среди ушедших под воду. Пропал. Не хотелось бы нам получить в Италии очаг инсургенции, пятую колонну с капителью в коринфском стиле.

Шепчет что-то на латыни, но понять, молитва это или что-то другое, невозможно. Поднимает кроткий взгляд на Ирму Пинс.

Miss Pince, преклоняюсь. Вся эта современная техника... м-м-м... так странно вписалась в наши занятия. Я бы никогда не осилил эту премудрость, если бы Патрон не ввел для нас обязательное посещение курсов ко... комп.. компьютерной грамотности.

Непонятно двигает бровями и носом. Снова переводит взгляд на Фредерика.

Я привез вам, M-r Delacour еще какой-то груз. Надо будет растаможить его в аэропорту. Там целый самолет каких-то полезных вещей, которые почему-то нельзя было передать вам магическим способом.

Athanasius Kircher

Поразительно. Они, наверное, считают, что у меня тут все кишит последователями, добровольцами, секретарями, курьерами, домашними эльфами. И все, как один, имеют ходы. Входы и выходы. И пачки швейцарских франков во внутренних карманах. Прошу вас, святой отец, накладные.

Протягивает ладонь, на нее планирует истерзанный клочок бумаги.

Я займусь. Только завтра, завтра. Вы совсем не пьете. Может быть, белого?

Гварди... Кажется, от какой-то ветки этой семьи приходила женщина с искусно опечаленными глазами, но не поручусь, что просила и за него тоже. Я проверю. Благодарю вас.

Конгресс, miss Pince. Все так или иначе было направлено на его подготовку, и нам пора сворачивать мелкую, одиночную деятельность. Мне, во всяком случае.

Frederic Delacour

С поспешностью отставляет чашку с чаем на столик и ставит себе на колени дамскую сумочку, из которой с готовностью начинает тянуть очень толстую пачку исписанных листов, скрепленных черным канцелярским зажимом.

Да-да, конечно. Я, собственно, и собиралась, все вот тут приготовила.

Оглядывает комнату в поисках стола, на который можно было бы водрузить бумаги.

Сколько у нас будет времени, чтобы пройти по всем основным пунктам? Надеюсь, что часа хватит.

I. Pince

Учтивой улыбкой благодарит Фредерика за появившийся перед ним бокал с белым вином, наклоняется над ним и вглядывается вглубь, словно пытаясь увидеть на дне черта. Вежливо пригубляет. Думает. Отпивает еще глоток.

С новым энтузиазмом:

Так вот. Финансы у нас есть, M-r Delacour. Я подозреваю, что в этом самолете половина ящиков из-под ксероксов заполнена необходимыми вам связками монет. Подумав: Нет, банкнот.

Чуть пошевелившись на стуле, все-таки встает и отходит в угол кабинета Фредерика.

Что ж. Тогда я, если вы не против, отправляюсь за океан.

Ищет взглядом что-то в углах кабинета, не находит, снова возводит очи вверх и шепчет свои латинские приговоры.

Предварительно заехав, если позволите, в ваше именье.

Athanasius Kircher

Помилуйте, Ирма, за час мы успеем не только...

Замолкает и поворачивается к Athanasius Kircher.

Имение?

Аh. Да, в самом деле. Библиотека. Протекция.

Заметив вежливое удивление в поднятой брови Athanasius Kircher, поспешно мотает головой.

Нет, не обращайте внимания.

Вытаскивает тюльпан из вазы, стоящей на столе, быстрым движением откручивает у его стебель. Сжимает бутон; когда он раскрывает ладонь, в руке у него двуцветная роза, красная с белым. Осторожно водружает пустой стебель обратно, на нем немедленно распускается еще один цветок.

Голландцы. Их энергию по совершенствованию флоры определенно надо направить в мирное русло.

Отправляет розу по воздуху к Athanasius Kircher.

Эвелин будет рада принять вас. Передайте ей, если можно, вот это.

Поворачивается снова к столу, сидит какое-то время с остановившимся взглядом.

Встряхнувшись.

Основные пункты. Я весь внимание.

Frederic Delacour

По-прежнему остается сидеть, замявшись, с наполовину вытащенной пачкой бумаг. Неочевидно краснеет.

Конечно, Фредерик, много времени нам не потребуется на разговоры. У меня здесь все достаточно четко расписано.

Смотрит на Athanasius Kircher.

Всего вам доброго. Я, как мы и договаривались, сразу отсюда направлюсь в Нью-Йорк.

I. Pince

С сомнением оглядывает себя с двуцветной розой в руке. Аккуратно проводит по стеблю пальцами, роза превращается в тонкое серебряное распятие с обвитым вокруг него эмалевым цветком. Объясняет:

Я потом обращу это в розу. Иначе не доедет.

Кланяется Ирме и Фредерику, выходит.

Athanasius Kircher, S.J.

Scene:

Augure de la Montaigne

near Carcassonne, France

same day

Подходит к воротам. Резкий ветер треплет полы его плаща. Несмотря на то, что дверца, врезанная в створку ворот, отперта и мерно хлопает на ветру, останавливается и ждет.

Где-то в замке раздается светлый звук серебряного колокольчика.

Кивает и шевелит губами, перебирая четки.

Дверца перестает болтаться, ворота открываются.

Спешит по дорожке к дверям замка, поднимается по ступенькам.

Ad Majorem Dei Gloriam. Приветствую вас, досточтимая хозяйка.

Athanasius Kircher, S.J.

Одна из створок дверей открывается.

Появляется на пороге. Просочившийся порыв ветра как будто наталкивается на невидимую преграду; даже край ее широкой юбки не качнулся.

Смотрит вперед и чуть вверх, как будто не видит стоящего на пороге. Затем, вздрогнув, зябко поводит плечами, улыбается A. Kircher, отходит в сторону и делает знак войти

С небольшой заминкой: Добрый вечер... святой отец.

Eveline Delacour

Входит, поворачивается к Eveline Delacour.

Athanasius Kircher, c вашего позволения.

Вытаскивает из рукава эмалевое распятие. С сожалением смотрит на него и обращает снова в цветок.

Протягивает розу с поклоном, ждет.

Athanasius Kircher, S.J.

Чуть испуганно:

Фредерик? Что?..

Берет цветок в руки, шипы на стебле исчезают. Касается лепестков, на кончиках пальцев остается легкая мелкая пыль и несколько песчинок.

Понимающе, уже спокойным голосом:

Спасибо.

Задумчиво:

И множество дорог... и по одной пришли вы. Вы, должно быть, устали? Пойдемте в каминный зал, там вино и легкий ужин.

Уверенно:

Вы мне расскажете.

Eveline Delacour

Улыбается, идет за Eveline Delacour. Передвигает одну бисерину на четках, которые держит в правой руке, она наливается красным цветом, в отличие от остальных, белых.

Благодарю вас, я вполне сыт. Рассказы о чудесах нашего мира смогут литься из моих уст долго и беспрепятственно, если таким будет ваше желание.

Входит в зал. Прикрывает глаза, когда его достигает волна сухого тепла из камина.

Превосходно. Очаг.

Разве что – немного вина, в самом деле.

Передвигает еще одну бисерину.

Athanasius Kircher, S.J.

Несмотря на то, что в зале натоплено, даже жарко, берет с кресла плотную, несколько грубоватую шаль и кутается в нее. Шерстяное полотно как будто истончается и становится мягче от ее прикосновения.

Первая садится в одно из кресел перед камином, делая приглашающий жест A. Kircher. На столике появляется бутылка вина; привычным жестом берет из пустоты два бокала, в одном из которых – обычная вода с единственной плавающей льдинкой. Отставляет его в сторону и добавляет еще один бокал, пустой.

Прошу вас.

Выжидательно смотрит на A. Kircher, как будто предпочитая быть как можно более немногословной.

E. Delacour

Собственно, главной причиной моего визита я вынужден назвать вашу превосходную библиотеку. Я человек книжный, Mme, уловление душ – не моя специальность. Как только мое общество начнет вам докучать, оставьте меня наедине с книгами и некоторыми рисунками, и я вас больше не потревожу.

Да вот, совсем недавно, за целый день работы мы обменялись с M-r Delacour не более, чем десятком слов, и каждый из нас... во всяком случае, я готов был бы поклясться, что все это время вел с ним упоительно тонкую и наполненную беседу.

Athanasius Kircher, S.J.

В тон, подхватывая ритм речи A. Kircher, рассеянно:

Я охотно верю, святой отец, а книги к тому же имеют свойство захватывать нас, когда мы наедине с ними...

Еще тише, почти шепотом:

И вы обменялись десятком слов с моим супругом, но сотней – с книгой, которую он читал, и она вам отвечала таким же потоком слов, хотя никто ничего не слышал, и день пролетел незаметно...

Разумеется, библиотека к вашим услугам. Западное крыло ремонтируется, так что книги оттуда перенесены во флигель. Думаю, вы найдете все, что вам нужно, если вы уверены, что нужное вам действительно находится здесь.

С любопытством, хотя и непонятно, насколько ее интерес искренний:

Вы сами пишете что-то? Если вы, конечно, не желаете сохранить инкогнито, то... какое имя будет стоять на корешке вашей книги, когда вы ее допишете?

E. Delacour

Откладывает следующую бисерину.

Пишу, несомненно. Это ведь и есть обратная сторона разговора. Пишут все, кто достаточно серьезно читает книги. Кто как привык – долг перед ними, холодный расчет, стремление к славе или, скажем, наоборот, к личной безвестности, к полному растворению в тексте. Почтенные и солидные чувства. Все их я испытал, под разными именами на корешках.

Полагаю, что у той, которую пишу сейчас, имени не будет. Чувство совсем иное.

Вежливо склоняется, но, почти дождавшись ответа, продолжает.

Я уверен. С вашего благосклонного разрешения, я хотел бы снять магические копии с некоторых рисунков, которые родились и живут здесь, в этом замке.

Athanasius Kircher, S.J.

С согласием кивает:

Книга без имени автора просто умеет говорить разными голосами, в этом нет ничего странного.

В нашей библиотеке почти нет рисунков, кроме, пожалуй...

Задумывается. С еще большим уважением в голосе:

Вы сумееете их скопировать?

E. Delacour

Сумею ли?

Наклоняет голову немного набок.

Это сложно знать заранее, Mme. Простая, точная, штрих за штрихом копия у меня, конечно же, получится. Появится ли магия – неизвестно. Для этого нужно что-то большее, чем твердая рука или волшебная палочка.

Athanasius Kircher, S.J.

Все зависит от того, хотел ли автор, чтоб его труд копировал кто-то из последователей, пусть даже из самых почтительных.

Я помогу вам, чем сумею, святой отец. Иногда с этими рисунками тоже стоит... разговаривать.

С грустью:

Нехорошо только, если они начинают вам отвечать.

E. Delacour

Нехорошо? Почему вы так считаете? Я не ожидал бы от разговора их с вами ничего иного.

Athanasius Kircher, S.J.

После паузы, бесцветным голосом, как будто неожиданно устав от разговора:

Потому что рисунки слышат только те, кто отвык говорить с людьми.

Замолкает, откидываясь в кресле, и неизвестно откуда взявшаяся тень закрывает ее лицо, так что А. Кирхер не видит его выражения.

E. Delacour

Бисерина выскальзывает из-под пальцев Athanasius Kircher. Коротким движением подхватывает ее и поглаживает медленно.

Слова, слова, слова. Вернемся немного. Важно не это. Ab imo pectore разговаривал я с вашим мужем, и так же он говорит с вами.

Athanasius Kircher, S.J.

Он всегда искренне говорил со мной, это так.

...а когда мне больше всего была нужна его ложь, он был особенно искренен.

Мой супруг, к моему величайшему счастью, один из самых искренних и честных людей, которых я знаю. Если он говорит с кем-то, то только так, и никак иначе.

E. Delacour

Роняет четки, но решает не наклоняться. Кивает.

И если мне позволено будет заметить, настолько же честны и вы, Mme. Следовательно, преграды, если они есть, ясно заметны.

Смотрит на лежащую на столике розу, принесенную им. Она не раскрылась, но заблестела тонкими серебряными нитями.

Athanasius Kircher, S.J.

C некоторым усилием:

О чем вы? Нет никаких преград.

Серебряные нити на розе становятся отчетливее, видно, что это просто иней. Повторяет:

Никаких преград... двери раскрыты, совы готовы летать и носить письма, а мы оба знаем, где каждый из нас находится.

E. Delacour

Подбирает все же четки и встает. Быстро прячет их, но видно, что они снова белые, за исключением одной бусины с кроваво-красным подтеком.

В таком случае, не сомневаюсь, что иначе и не случится.

Достает из рукава кусок пергамента, кладет его на стол.

Во всяком случае, присоедините это к вашей коллекции. Я хотел бы воспользоваться вашим любезным предложением помощи, но в другой раз.

Кланяется.

Ad Majorem Dei Gloriam.

Athanasius Kircher, S.J.

Всегда буду рада видеть вас снова, святой отец.

Спасибо за эту беседу.

Разглаживает пергамент пальцами, как будто прислушиваясь.

Возможно, вы хотите остаться на ночь? Уже поздно.

E. Delacour

Качает головой.

Там, куда я направляюсь, еще совсем рано.

Времени достаточно. Для всего.

Впрочем... Если это вас не очень затруднит.

Быстро рисует пальцем в воздухе странный силуэт, картина застывает тонкими линиями, как паутина, и остается висеть.

Выполните для меня, прошу вас, копию вот этого рисунка из библиотеки. У вас получится.

Athanasius Kircher, S.J.

Обходит висящий в воздухе силуэт, чтобы он не заслонял ей лицо Кирхера.

Серьезно:

Если у меня получится. Копия будет ждать вас здесь, но если хотите, я отправлю ее вам ... куда?

E. Delacour

Библиотека Ватикана. На имя главного хранителя. Думаю, что ни одна крупинка, высланная по этому адресу, не минует моего стола.

Вы просто не представляете, как вы меня этим обяжете. Я ваш должник.

Доброй ночи.

Выходит, бормоча что-то неразборчиво.

Athanasius Kircher, S.J.

Растревоженно ходит по залу, касаясь стен рукой и оглядываясь на рисунок на столике, и ей кажется, что в комнате кто-то еле слышно вздыхает. Роза, оставленная Кирхером, медленно оттаивает снова, покрываясь капельками талой воды.

E. Delacour

***

AMDG

16 января в год Господа Нашего 1998,

в Новом Амстердаме

Patron:

Посольство в Гельвеции принесло необходимые плоды в части подготовки известного события, последние сомнения были разрешены, а последние трудности, надеюсь, смогут быть улажены умелыми руками синьоры Пинс.

Миссия моя в гнезде альбигойской ереси имела сущность двоякую, и успех обрела двойственный. Огонь оказался подернутым пеплом, но не угасшим вовсе, и, хотя питаю надежду, не могу поручиться всей душой. Искомый же Вами документ обещан к доставке корреспондентом из рук в руки, а мои руки касаться его не удостоились, как и мои глаза – лицезреть. Впрочем, если он достигнет Вас даже раньше, чем сие послание, такой поворот событий не удивит меня, а согласуется с итогами моей беседы.

За морем нашел, что события развиваются с точностью часового механизма. Все предуготовления выполнены до последней детали, и список участников обширен и глубок. Особенно назову гостью с Острова, столь же прекрасную, сколь и искушенную в предмете собрания. Председатель не оказывает сопротивления нашим усилиям, а напротив, прилагает усилия собственные в направлении, нам благоприятном.

Засим остаюсь покорный Ваш слуга,

Athanasius Kircher, S.J.

Закодированное электронное сообщение, полученное в штаб-квартире Конгресса по Паранормальным психическим явлениям в Нью-Йорке и переданное Отцу Кирхеру в распечатке. В раскодированном виде выглядит так:

16.01.1998,

Bibliotheca Borgiana,

Vaticano

Reverend Father:

Был крайне рад получить от Вас столь обнадеживающие известия о развитии событий в Лозанне, в Каркассоне и за океаном. Алексей обещает наладить бесперебойную связь с нашей штаб-квартирой в Большом Яблоке, а мой небольшой парк птиц сейчас слишком занят трансевразийскими сообщениями, поэтому прошу Вас не придавать большого значения столь непривычному для Вас способу связи.

Отцы Рипа и Инститорис передают Вам действующую модель Вашей эннеаграммы 1655 года, той самой, из непонятой современниками "Аритмологии". Эти достойные мужи бились полгода над созданием необходимых трех равносторонних треугольников с вершинами, расположенными на одной окружности симметрично по отношению к центру. Все у них выскальзывало, не держалось, ломалось и не стремилось к центру, как было задумано. В ученом раже отцы чуть было не набили друг другу шишек, устроили ужасный, нехарактерный для Ватикана шум, добились того, что я его услышал, явился на место происшествия, ~~добавил им шишек~~, с помощью несложных магических манипуляций починил им схему, которая немедленно принялась работать, и велел помнить о Боге. Во всех смыслах. Ибо достойные отцы забыли об указанной Вами еще тогда связи чертежа с каббалой, ведь три изображенных Вами треугольника соответствуют “трем оламам", а совмещение их в одном круге символизирует взаимопроникновение этих “миров” так, чтобы они были "неслиянны и нераздельны".

Ужасно. Подсолнечные цветки на Voynich Manuscript укоризненно кивают мне головами и отворачиваются.

Перед подписью стоит непонятный знак, составленный из знаков препинания, который Отец Кирхер опознать как герметический символ не смог.

Sincerely,

S.S.

P.S.

Да. Думаю, Вам нужно знать, что юноша по имени Джованни, которого я не так давно отпустил отсюда на все четыре стороны, погиб в Милане в автокатастрофе.

S.S.

В 13 день луны Сёу, 9 Сёва

Нара

Karasu,

Takasago no

Onoe no sakura

Saki ni keri

Toyama no kasumi

Tatazu mo aranan*

Посылаю тебе это стихотворение и рисунок, найденный мной случайно. Они послужат друг другу второй половиной. Снег покрывает ветки деревьев в моем саду, а в корнях их всегда найдется уютное место для молодой лисицы. Туман собирается в верховьях гор, ближе к кратеру, будь осторожен на своем пути.

*Далеко в горах

Почти у самых вершин

Вишни расцвели.

О туман, не скрывай от

Меня эту красоту!

Higaki no go

Oyasumi nasai, Kitsune.

Стражей Ограды

Светло пылают огни

Ночь напролет,

Но наступает день,

И я с ними вместе гасну.

Представить только, что Онакатоми-но Ёсинобу Асон, жрец, посвященный и автор "Личного собрания", умер от старости и скуки, а Фудзивара-но Ёситака, красивый и одаренный юноша, умер от вульгарной оспы! Невозможность вмешиваться в ход прошедшей истории все более возмущает меня; с этим что-то надо делать. Эти двое были современниками. Стихи Асона лучше стихов Ёситаки, отчего же оспа пометила своими лунками последнего, а не первого? Зачем он погиб? Может быть, дожив до заката дней, он научился бы писать стихи, как Асон? Теперь этого уже никогда не узнать.

Невероятно, что ты отыскала этот рисунок. Я обязательно приеду и скажу тебе спасибо – лично.

А пока – odaijini.

Юный Карасу велел передавать тебе правильный японский поклон.

Kyokuten

January 16, 1998

Профессор,

при нашей встрече я обещал ставить Вас в известность о возможных возмущениях, но на протяжении двух месяцев темная вода не всколыхнулась ни разу. Ко мне поступали вести от остальных шести Врат, однако волнения при них происходили вразбивку, не соответствуя наблюдаемым мной при готовящихся крупных выбросах закономерностям, поэтому я решил Вас на беспокоить. Смутные слухи о каком-то серьезном прорыве в Исландии не подтвердились после того, как я лично убедился вчера, что барьер имеет отличную плотность, а проницаемость колеблется около исторически низких величин.

Хотя я по-прежнему считаю, что предсказать это было невозможно, я все равно виню себя в сегодняшнем происшествии. Так и не выясненным образом на наши Врата замкнулся боковой ход, который все считали давно заросшим, и вынес креатур не адского свойства. Они больше походили на тени, и рассыпались, будучи побежденными. Мы потеряли трех новых Защитников, среди которых был и Marquis Finesbury, бросившийся в прорыв. К тому времени, как подоспели основные силы, все было кончено, а трое – мертвы.

По-прежнему остаюсь искренне Ваш,

Milo Staledew

Jan. 16, 1998

En route to Bern

Dear Mr Staledew:

Весть о гибели Sir Easton, Marquis Finesbury, Messrs Chapelmold and Dukeshill крайне опечалила меня, хотя, по-видимому, Танатос полностью завладел их сердцами, и уже давно. Если бы Вы смогли при случае более подробно описать, что за креатуры были остановлены тремя погибшими защитниками, Вы оказали бы мне неоценимую услугу.

Пока же, в рамках нашего договора о сотрудничестве и поддержке, шлю вам transcript древней аккадской записи о стычке тогдашних Защитников-ашпайя, жрецов-заклинателей и астрологов, которые описали необычайно интенсивную вылазку времен Навуходоносора, которую не смогли до конца купировать. Они запечатали выход. Те беглецы снизу, что не погибли в стычке, остались снаружи. Навсегда.

Документ достиг меня совсем недавно, Mr. Staledew. Только что. Я расстроен и, видимо, теперь буду занят сильнее, чем прежде.

Держите меня и дальше в курсе развития событий, пожалуйста.

Sincerely,

S.S.

Dear Sir:

Нет никакой причины тому, что от меня не было писем, как нет и причины этому письму. Если бы Вы были здесь, я могла бы рисовать для Вас, играть музыку для Вас, говорить для Вас, даже готовить мой любимый душистый хлеб с пряностями для Вас. Выписывать же значки на бумаге, которые призваны снять отпечаток со всех сторон состояния моей души одновременно – кажется, бесполезно. Лучше всего я понимала Вас, и себя, когда мы молчали.

Время остановилось, и я никуда на тороплюсь. Даже бури и волны, которые приносит на мой порог, я принимаю и успокаиваю в себе. Прокатившись через мой дом, они, верно, достигли и Ваших берегов. Верю, что частичка покоя сохранилась в них и помогла им рассеяться.

Время остановилось, и я жду Вас сегодня так же, как и вчера и завтра.

Моя дорогая детка,

благодарю Вас за письмо. Теперь я понимаю: это единственное письмо за сегодня, пожалуй, единственное за долгое время, счета которого я не знаю (потерял). Позвольте мне не говорить о волнах, достигающих моих берегов. Единственное, что печально, – это то, что они все же прокатываются через Вас.

Пойдемте на вершину горы. Я обдумал ту Вашу старую идею и согласен. Я потрачу всю свою магию на обогрев какого-нибудь ледяного пика; до его вершины не достанет ни одна волна, и на него не выбросит ни один ковчег.

..Не хотите? Я так и знал.

Не знаю, что передать Вам, чтобы это письмо не оказалось таким пустым, каким оно является. Наверное, раз мне нечего прислать Вам, придется приехать. Ненадолго. Ждите. Я приеду.

Yours,

S.S.

My dear Professor:

Когда мы с Вами затевали эту небольшую заварушку на далеком и холодном островке, я плохо представлял себе, во что это выльется. Как я ни стараюсь, все равно оказывается, что для любого решения нужны пять подкомиссий и шестнадцать подписей. Я уже решил, что установлю диктатуру, как только будет время.

Таким образом, насколько мне известно из аккуратно составленных донесений, дела обстоят как нельзя лучше. Из более секретных досье, которые составляют те, кто умеют читать между строк официальных донесений, я узнаю и того меньше. Точно могу сказать только, что явная угроза успешно сдерживается.

Вашими стараниями в Школе впервые появился конкурсный набор, пусть и неявный. Родители считают, что не отобранные в новый Дом ученики заранее обречены на второсортный статус. Можете себе представить, как рада этому госпожа Директор, но, судя по всему, не в ее власти что-либо изменить. Принятые меры безопасности против странных трещин в магической защите держатся превосходно.

Было бы славно встретиться снова у нашего Ирландца. Хоть на полдня стряхнуть с себя всю эту церемониальность.

Ollivander

Dear Minister:

У меня родилась новая идея. Недавно, в приступе ностальгии, я вспоминал Азкабан, и подумал, что он вовсе не нужен. Это место уже не исправить – слишком много в нем страха и ненависти. Дайте мне carte blanche, и я погружу его на дно моря. У меня, видите ли, опять, кажется, настает немотивированный подъем сил, и их надо направить в мирное русло. Кажется, это неплохая идея.

Непременно надо будет заехать в Hogwarts, Ваши рассказы об Equilibrium несколько настораживают. А как же Slytherin? Нет-нет, такой перекос в сторону Равновесия недопустим.

В конверте Ваш рецепт. Простите за краткость, но если я не возьму следующее письмо у Джейкоба, он немедленно сделает из меня портрет Антигона Одноглазого.

Yours,

S.S.

Goettingen University

16 января 1998

Dear Mr. Daimon:

Еще раз спасибо за Вашу рекомендацию, за мной чуть ли не гонялись три разных университета, во всяком случае, представитель одного из них сидел всю ночь под дверью, чтобы не упустить меня утром. С Нового Года доучиваюсь здесь на кафедре и преподаю, и работать собираюсь так, чтобы о рекомендации все забыли и гонялись заново.

От деда давно не получала ничего, как договорились тогда летом, что встретимся в Питере, так и молчит, а время подходит уже. Сил до него достучаться отсюда у меня пока не хватает, а отлучиться тоже не могу. Если он Вам пишет, дайте мне знать, хорошо? Надеюсь, что не очень Вас отрываю.

Thais Rogozhine

Милая Тасенька:

О чем это Вы? О каком это "пусть гоняются"? Смотрите, я не так далеко от Вашего Геттингена, как Вам бы этого хотелось. Трофим Силантьевич был мною виден в середине осени, он бодр, полон сил и авантюрен, как обычно. Не верится, что он ничего Вам с тех пор не писал. Питер – хорошо. Питер пока стоит, так что работайте, Тасенька, как следует, и, пожалуйста, никаких больше демонстраций перед посольствами полицейских государств. I'm watching.

Шлю Вам книжку Desmond Morris с картинками, о которой мы говорили. После Manwatching он занялся обезьянами. Mind that.

Regards,

F. Daimon

Северус,

Я благополучно добралась до места. Мы с Гэбриелом расконсервировали Дурмштранг. Здесь все спокойно. Каркаров сохранил за время моего отсутствия Замок и хозяйство в полном порядке, только преподавателя алхимиии у меня опять нет. Я думаю, что когда ты закончишь со своими Великими Делами, ты мог бы поддержать мою школу и повести здесь какой-нибудь продвинутый курс. Шучу, шучу...

Создается впечатление, что нет никаких Новых, никакого Раваны, ничего. Все настолько хорошо и интересно, что не хочется хотеть ничего другого. О Битве в Каттегате написали книгу. Виглаф пригласил каких-то своих знакомых, и они сложили о ней какую-то сагу. Даже и не проси, не пришлю. Если ты ее прочтешь, у меня не будет шанса приблизиться к тебе на расстояние не только клюшки для гольфа, но и телевизионного микрофона.

Гэбриел не упоминает тебя. Это означает только одно: он скучает.

Я... Я решила, что не буду отдавать Раване фальшивый камень с фальшивым цветком. Я донесла до него самую простую из всех возможных идей: камень он не получит. Не только настоящий Символ, но и фальшивку. Потому что я не буду играть с ним ни в какие игры. Может быть, так и сложнее для всех нас, но так правильнее для меня. И я знаю, что ты это понимаешь. Ты снова предоставил мне возможность выбрать, и я выбрала.

Missing you,

F. Blackmoor

Ну и погодка. Моя бедная зеленая Ирландия никак не разберется в этот год, то ли ей расцветать в январе, то ли замерзнуть двумя неделями раньше, то ли утонуть, то ли быть сдутой в океан. Как всегда, неизменным остается только качество темного. Но похоже, что запасаться мне надо скорее виски, по вполне уважительной причине, и виновнику торжества придется выпить значительную его часть. Я тут не виноват, традиция требует, чтобы жениха поднимали из-под стола по меньшей мере трижды, а богатырское здоровье нашего Министра и давняя привычка к крепкому не позволит ему отправиться туда раньше, чем через пару бутылок. Приглашаю и тебя, если случится свободная минутка, он сам ведь не обмолвится, я его знаю.

Был в Школе, латал там дыры. Не нравится мне это. Вот что, загляни сначала туда, а потом ко мне.

Sla'inte chugat,

Gwyll

Dear Florence,

Я рад. Письмо привезет тебе бенедиктинец Базиль Валентин, он же и поработает в Дурмштранге преподавателем алхимии. Он очень любит сурьму, да, впрочем, ты не могла не читать его "Триумфальной колесницы..." Будь с ним ласкова и получше выбирай выражения, он долго жил затворником.

Не давай Гэбриелу скучать. Лучше познакомь их с Валентином, я просто уверен, что они вместе допишут с ним "Трактат о Микрокосме", расширив его до "Трактата о Макрокосме".

Жду книги, посвященной битве в Каттегате. Ты же знаешь, мне нужны все книги, которые существуют.

Take care,

S.S.

Dear Mister O'Reilly:

Не может этого быть. Вы разыгрываете меня.

В Школу загляну, обязательно. Это уже решено. Но... нет, слова меня покинули. Надо будет думать о подарках.

Utterly bewildered,

S.S.

Dear Severus:

Да, да. Думаю, кто-нибудь уже Вам протек. И не делайте вид, что Вы не догадывались. Или что Вы не приложили к этому руку. Что-то я не верю, что Уриэль сам по себе так сильно омолодился после того, как его попоили бергамотовым чаем в кабинете Директрисы. Не обошлось без Вашей алхимической премудрости.

Вот так все и вышло, как когда-то мы с Вами говорили. Я уже не одиночка, а Уриэль скоро не будет одиноким вдовцом. Никаких шумных торжеств мы не планировали, тем более что и уходить из Школы я не хочу. Будем вот так и обходиться, без злоупотребления общением. Просто так и вижу Ваше лицо и слышу все то, что Вы с наслаждением сказали бы мне в этой ситуации, вспомнив все наши тяжелые разговоры, предшествовавшие Вашему расставанию со Школой.

Я иногда летаю над озером. На Вашей метле. Я подобрала заклинание.

Я знаю, что Вы не придете на это... торжество, Северус. Это хорошо. Пожалуйста, не приходите. Уриэль поймет.

Дружески,

Rolanda Hooch

Dear Rolanda:

Я верю в Вас. И не приду.

Sincerely,

S.S.

Высокочтимый Учитель, сияние Поднебесной, светоч мудрости!

Простите меня, недостойного, припадающего к ногам вашим в поклоне семь раз по тысяче раз. С тех пор, как вы покинули обитель досточтимого Суня, я усердием своим превзошел многие науки, но истинная ученость не дается мне. Вам, повелителю драконов, достаточно ведь будет всего пальцем пошевелить, сообщив мне, каким образом я мог бы достигнуть жемчужины, о которой сложены блистательные легенды с Вашим участием. Благодарность моя не будет знать границ.

Яо Цзыгу

Wode qinaide xuesheng:

Выйди за ворота, обернись к Западу, сядь посередине дороги, прими позу глубокой медитации и просиди в ней три дня. После этого встань и иди вперед. Когда дойдешь до конца, напиши мне, что увидишь.

Есть и другой способ: пойди к махасиддхе Тилопе (он живет на Тибете, сразу направо после Желтого Холма и Белого Озера) и скажи, что тебя прислал Dongguo Xingren. Он отколотит тебя палкой совершенно задаром, и ты немедленно узришь Ваджру. А до того –

Qing, bu yao xie xin.

Dongguo Xingren

Scene

Lausanne, Switzerland

January 16, 1998, early morning

...тогда, надо полагать, с размещением проблем тоже не будет. Я, на всякий случай, забронировала еще магический тринадцатый в Mariott на 42-й, там же у нас зарезервированы двенадцатый и четырнадцатый этажи.

Трет переносицу и смотрит на Frederic Delacour со слабой улыбкой.

С организационными вопросами, кажется, все. В час мы не уложились.

Поднимает глаза на часы, которые показывают начало пятого утра.

I. Pince

Не отнимая рук от лица, глухо.

Ужас какой-то.

Встряхивает головой, опускает руки.

Ваша пунктуальность, Ирма, одновременно впечатляет и подавляет. Однако количество круассанов нам считать все же не пришлось. Или что там они едят, на завтрак?

Спасибо вам. Я не представлял, что у этой мозаики так много деталей.

Как вы считаете – еще кофе, или уже сдаваться?

Frederic Delacour

Давайте, только не кофе, а что-нибудь другое. Все равно сразу не заснуть, а если и заснуть, то будут сниться цифры, цифры...

Выпрямляется в кресле, откладывает в сторону последний документ. Кладет ногу на ногу, расправляя несуществующие складки на широких черных брюках.

Вам снятся сны, Фредерик?

После неощутимой неловкой паузы:

Я плохо сплю, особенно вне дома.

I. Pince

В самом деле? Не сказал бы, глядя на вас. Вернее, глядя на вас, сказал бы, что вы не спите вовсе, что в вашей библиотеке всегда горит мягкий свет на столе, за которым вы ожидаете – читателей.

Улыбается.

Видите ли, для меня дом – это прежде всего огромные, непослушные, старинные замки, в которых холодно и летом, и тем более зимой, с привидениями реальными и вымышленными, с родителями где-то далеко, словно в другом мире, с корешками книг, смотрящими укоризненно среди ночи...

Морщится.

Это совсем неинтересно.

Если не кофе, тогда...

Выставляет на стол два серебряных бокала с hot toddy.

Frederic Delacour

Фредерик, я никогда не поверю, что вы говорите все это серьезно. Я не каменное изваяние, я сплю... Смущается, но продолжает: с плюшевым медведем, лет с пяти, он старенький уже совсем.

Берет в руки бокал и греет об него ладони. Серьезнеет.

Вы знаете, что я не об этом. Тепло может быть в любом замке. Особенно в родовом. Не вынуждайте меня говорить банальности. Или я ничего не понимаю, и ваш дом здесь? В Швейцарии?

I. Pince

Мой дом – это не там, где я. За последнюю пару лет это из парадокса превратилось почти в трюизм.

Вы правы, у меня где-то в голове, или глубже, живет представление о том, что мне необходимо только вернуться, и ко мне вернется это ощущение... принадлежности, правильности. Уюта? И каждый раз я обманываюсь, и каждый раз забываю об этом.

Пейте. А потом я отведу вас в спальню для гостей и пожелаю приятных сновидений. И принесу вам вашего медведя.

Frederic Delacour

Встает, но потом очень медленно садится обратно. Делает глоток из бокала и на несколько секунд закрывает глаза. Говорит не сразу.

Я очень люблю эти предрассветные часы, и очень боюсь. Это ощущение странного душевного... нет, не родства, но понимания, обычно не выдерживает утреннего света или нескольких часов сна. И вот я вам рассказываю уже про свои детские слабости.

Делает еще глоток. Смотрит на Frederic Delacour совершенно ясным взглядом без признаков усталости.

Вы правы. Более того, мне кажется, что вы знаете, куда. Если идти домой правильной дорогой, то не заблудишься, и не обманешься. Самое удивительное, Фредерик, что мы всегда знаем, где наш дом, только иногда...

Вдруг замолкает. Прижимает ладонь правой руки к левому запястью. Сидит так некоторое время, опустив голову.

Тихо, не меняя позы.

Она ждет.

I. Pince

Мрачнеет.

Я знаю, Ирма. Но не меня. Не такого, как вы видите перед собой.

Нет-нет, не вздрагивайте, вы не сказали мне ничего обидного. Но и ничего нового тоже.

Тоже делает глоток и чуть морщится.

Многовато лимона.

В такое время ночи сваливаются маски, я полагаю. Вам почему-то захотелось заглянуть под мою?

Frederic Delacour

Спасибо за то, что не сердитесь, Фредерик.

Усталым жестом снимает заколку и слегка встряхивает волосами.

Вам не идет бродячий блеск в глазах. Но свои маски мы снимаем только сами, даже перед собой. Мне просто кажется, что вы недооцениваете себя.

Смотрит Frederic Delacour в лицо.

Я выбрала свой дом. Сама. И не жалею.

I. Pince

Вы его сменили. Он ведь был у вас, одна из богатейших библиотек на Острове. Это обстоятельство, признаться, всегда было для меня некоторой загадкой. Расскажете?

Мне сложно себя недооценить. Мы со мной уже слишком давно знакомы. А в каждом месте, где я брожу, я обустраиваюсь, как видите, не без определенной доли роскоши. Бродяга в тщательно отутюженной паре, с тросточкой, гуляющий по набережной.

Невеселая картина.

Frederic Delacour

Вы слишко жестоко относитесь к себе. Это несправедливо.

Вздыхает.

Мне бы очень хотелось отплатить вам откровенностью за откровенность, но я даже не знаю, как. Было время, когда мне казалось, что кроме книг мне не нужно другого дома, что в библиотеке на Острове я останусь навсегда. Горько улыбается. Некоторые книги были мне роднее, чем... А потом, потом... я ушла оттуда, ушла к не менее прекрасным книгам, но не к ним и не за ними. Вы понимаете меня?

I. Pince

Внимательно смотрит на I. Pince.

Не к ним? К чему же?

Тихо.

Не отвечайте. Я понял.

Вы оказались, похоже, смелее и мудрее, чем я в той же ситуации. Я в Ватикане – ошибся. И мне моя ошибка обошлась... не знаю даже во что, потому что до сих пор не могу понять, как я тогда мог вести себя иначе.

Боюсь представить, во что обходится верный ответ.

Frederic Delacour

Молча качает головой. Тихо:

Знаете, что самое замечательное? Что ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем. Ни вы, ни я.

Не надо начинать с новой ноты. Не надо пытаться переиграть. Это бесконечный текст, в котором условны только знаки препинания. Просто скажите следующее слово. Это очень больно, я знаю.

I. Pince

Морщится.

Нет, нет, нет. Можно играть словами, можно представлять себя пленником обстоятельств, можно ждать и откладывать и не отвечать за прошлое. Вы, Ирма, согласны, кажется, мне в этом помочь. Если так, мы приятно поговорим и разойдемся друзьями.

Поднимает руку, призывая I. Pince не отвечать.

Мне не больно. Мне совсем не жаль себя. У меня есть очень много. У меня есть дом... да, дом, в котором корица, шафран и окна на океан. У меня есть работа, и все для того, чтобы я мог ее выполнять.

И у меня есть та, другая, на холодном острове под холодной водой, которая меня не ждет.

Frederic Delacour

И вы и я, мы неплохо умеем играть в слова, вы не находите? Думаю, Фредерик, что мы с вами вряд ли будем близкими друзьями.

У меня есть моя Несвобода и давайте не будем об этом. Моя жизнь тоже не ограничивается книжной пылью.

Встает и делает несколько шагов по комнате.

Она и не ждала никогда. Подумайте об этом, если захотите.

I. Pince

Тоже встает, подходит к I. Pince и берет ее за левую руку.

Не ждала. И это, по вашему, означает – что? Что нужно забыть и оставаться в клетке?

Поворачивает ее руку запястьем вверх.

Вы ведь так не считаете. И не предлагайте этого мне.

Frederic Delacour

Пристально смотрит на Frederic Delacour, потом медленно высвобождает руку.

Потому что у вас есть выбор. И у вас есть жена.

Возвращается и садится в кресло. Делает еще один глубокий глоток из бокала.

I. Pince

Не сейчас. Она-то умеет ждать.

Остается стоять посреди комнаты. Помолчав.

А вы, собственно, знаете, что это мы так напряженно и всеобъемлюще готовили последнее время?

Frederic Delacour

Приязненно и грустно улыбается.

Догадываюсь, что немного большее, чем значится на свежеотпечатанных программках. Расскажите, я буду очень признательна.

Проводит пальцами по волосам, и они собираются в аккуратный пучок.

I. Pince

Значительно большее. Я отгоняю от себя мысль о том, как все повернется, если выйдет не по-задуманному. Но что же, он вам так и не объяснил?

Взглядывает коротко на I. Pince.

Вся наша мелкая, местная зачистка – только попытка удержать Новых в рамках. Не дать инфекции распространиться. Идея состоит в том, что на конгресс будет собрана большая их часть. И главным станет заключительное пленарное заседание. На конгрессе они узнают много интересного, а в качестве завершающего штриха – забудут одну незначительную деталь. О себе. Все сразу.

Если раньше весь этот улей не разлетится, напитавшись от себя чернотой.

Подходит к столу, садится, кладет лицо в руки.

Безумная ведь, в сущности, затея. Никто и никогда не делал ничего подобного. Тем более в одиночку.

Frederic Delacour

Медленно выдыхает.

Это очень мудро, что я не знала раньше. Мне бы было тяжело и страшно работать. Удачи ему. И нам всем.

Подходит к Frederic Delacour и нерешительным жестом касается его плеча.

Светает. Эта ночь закончилась.

I. Pince

Поднимает голову, смотрит снизу вверх на I. Pince.

Теперь от нас уже ничего не зависит. В этом – ничего.

А в остальном, как всегда, у нас есть выбор.

Frederic Delacour

January 17, 1998

New York, NY

Здравствуйте, Фредерик.

Посылаю Вам это письмо обычной маглской почтой. Я уже в Нью-Йорке, и мы стараемся соблюдать определенные условности, то, что здесь называется low-key. Все работает как часы, слава Мерлину.

Впрочем, я совсем не об этом. Спасибо Вам за разговор. Больной и мучительный, я полагаю, для Вас, он тяжело дался и мне. Мне раньше никогда не приходилось и не приходило в голову говорить о том, что, на самом деле, и составляет мою сущность. Однако, бессонным и серым утром я чувствовала невыносимое облегчение.

Не бывает несчастной любви. Я кладу пальцы на левое запястье и чувствую ее биение. Мне довольно. Есть еще работа, есть наука, есть книги и архивы, есть целый мир – и все это есть во мне. Я думаю, что Вы понимаете меня и мой выбор, но я не предлагаю Вам разделить его.

Если бы вы знали, сколько раз я переписывала вот это предложение, но так и не смогла составить вступительную фразу к тому, что хочу сказать... Фредерик, вы любите и любимы, подумайте об этом, а не об ошибках и перепутьях.

Тогда, под утро, я сказала, что мы вряд ли будем друзьями. Наверное, это так, но мне немного грустно. Просто имейте в виду, что если вам захочется поговорить или помолчать, то я с удовольствием составлю Вам компанию.

Ваша,

I. Pince

January 17, 1998

New York, NY

Доброе утро, Северус.

Здесь уже поздняя ночь, а этот день все никак не закончится. Я добралась благополучно, хотя для меня останется загадкой, как маглы добровольно путешествуют самолетами, впрочем, как и нa такси. А вот сам New York мне очень понравился, хотя "понравился" – не совсем верное слово. Ошеломил. Это настолько НЕ мой город, но именно его безумие и очаровало меня. Я дышу запахами этого Вавилона и думаю, с каким наслаждением вернусь в Ватикан. Спасибо Вам, что мне предоставилась такая возможность побывать в этом театре.

Хотела написать Вам до отлета, но разговор с мсье Делякур затянулся под утро, а мне бы не хотелось посылать Вам сумбур вместо музыки.

Однако, по порядку.

С Конгрессом все складывается благополучно. В последний момент у меня возникли проблемы с Alpha Printing, которые печатaют нам оффициальные приглашения на заключительный банкет. Они почему-то решили печатать на белой бумаге, а не на кремовой. Впрочем, все уладилось достаточно быстро. Приглашения уже доставленны. Два каллиграфа сидят сейчас в соседнем офиcе и вписывают имена.

Возвращаясь к разговору с Фредериком. Опуская неизбежные и даже необходимые в таких случаях словесные игры, мне показалось, что Фредерик стоит на пороге принятия решения. Он любит Ф.Б., и будет любить ее. Он сам понимает, что от этого ему не уйти, и в то же время осознает, что настало время, как здесь говорят, to move on. К сожалению, Фредерик пока не готов вернуться к Э. Я не смогла убедить его. Думаю, что это под силу только Вам.

Это было очень непростое поручение. Я с людьми общаюсь несколько хуже, чем с книгами. Позволю себе предположить, что Вы подозревали: этот разговор пойдет на пользу не только месье Делякур, но и мне. Так оно и случилось, за что я Вам очень признательна.

Надеюсь, я ничего не упустила.

Всегда Ваша,

I. Pince

17.1.1998, Lausanne

Dear Sir:

Как неожиданно выяснилось вчера в беседе с Mlle Pince, мои слегка беспорядочные, слегка безумные, но всегда увлекательные и, надеюсь, небесполезные труды последних месяцев достигли логического завершения. Вернее, не завершения, а промежуточного пункта. Та же беседа определила, что на какое-то время я, пожалуй, задержусь здесь, в Лозанне, готовясь к переводу деятельности нарождающегося Совета на рельсы более спокойные и стабильные. После завершения Конгресса нужно будет уже не заниматься оргвопросами, а работать.

Немного жаль, что Mr. Kircher покинул нас так спешно. Я очень ценю время, проведенное в работе с ним, а вот разговора у нас как-то не получилось, он казался излишним. Не сомневаюсь, что святой отец – интереснейший собеседник.

Я не суеверен, и не вижу смысла в своем присутствии на Конгрессе. Это не значит, что я не желаю теперь Вам удачи и не стремлюсь за океан.

Yours,

Frederic Delacour

17.01.1998,

Montreux

Dear Irma:

Благодарю Вас за исчерпывающий отчет о Ваших трудах и днях как в Лозанне, так и на том берегу. Прошу Вас, немного отпустите себя в соответствии со старинным принципом laisser-faire, позаимствованным французскими просветителями на Востоке. Мы с Вами тоже просветители, я на Востоке, а вы – на Западе. Пользуйтесь случаем.

Подготовка достигла той стадии, когда Конгресс уже катится вперед сам. Сходите лучше на "Призрака оперы", Вам забронировали места в ложе в Majestic Theatre, и обязательно возьмите с собой Атанасиуса. Даже и не знаю, куда интереснее Вам будет смотреть – на сцену или на него.

Пожалуйста, пришлите мне данные о той даме-англичанке, о которой обмолвился Отец Кирхер. Надо будет навести дополнительные справки.

Enjoy yourself and take care.

Sincerely,

S.S.

Dear M-r Delacour:

Даже странно писать Вам письмо: я нахожусь почти в одном шаге от Вас и от Лозанны. Но воспользуемся этой возможностью, ведь бумага терпит гораздо больше, чем воздух.

Конгресс. Подготовка к нему пересекла океан, но, право же, не все проблемы покинули Старый свет вместе с Оргкомитетом. Думаю, что я прав, предполагая, что Григорий-без-фамилии по-прежнему находится где-то в приятной близости от Вас. И, судя по всему, готовность Крюмменау сотрудничать с Конгрессом, истинных инициаторов которого он не видит впритык, оставляет Григория-б.-ф. ответственным за, как сказал бы Атанасиус, "инсургенцию" неучтенных. Вот их я сейчас и подметаю.

CБС. Шлю Вам список из пяти фамилий. Прошу Вас не раздирать его в клочки, не кидать в огонь, не уничтожать кислотами и щелочами, а подумать, нет ли в этих фамилиях чего-либо, что прозвучало бы достойным войти в учебники истории. Да, да. К лету им будет по восемнадцать лет. А к осени они будут готовы приступить к работе. Мы наш, мы новый... М-ммм, да. Подумайте.

Об остальном позвольте поговорить с Вами лично. Через час Вас устроит?

On my way,

S.S.

Scene:

La vielle route de Beziers a Carcassonne