Aneta by Ssis
Role-Playing Game "Professor Severus Snape's Seminar"
Ролевая игра "Семинар профессора Снейпа

(Played in the "Globe"
Играется в "Глобусе")

Scene 6-4: Naviget! Pt.2.
Сцена 6-4: Плывет! Ч.2.

Профессор,

Прежде, чем Вы приступите к чтению увлекательных документов, которые я имею честь приложить к этому посланию, позвольте выразить надежду, что Ваше решение отправиться на кратковременный отдых в Ирландию, где вы, несомненно, нашли обстановку полностью удовлетворительной, не означает, что Вам наскучила Испания. В конце концов, это – Ваша историческая родина, несмотря на то, что магический локус Вашей семьи успешно переместился из Валенсии в Италию.

Так же несомненно, что в процессе ознакомления с Вашим подарком (не беспокойтесь, если с ним что-нибудь случится, у меня остались магические копии, и более того, для некоторых, особенно интересных экспонатов – оригиналы) у Вас возникнут вопросы. В связи с этим я предложил бы Вам деловую встречу, неподалеку, но все же на нейтральной территории, в столице Каталуньи. После милой интермедии с цветком, которую мы с Вами так забавно разыграли, пришла пора более серьезных разговоров.

Не забывайте, мы с Вами бессмертны. Вечность – скучная штука, давайте научимся играть к взаимному удовольствию и развлечению.

Подписи не будет.

написано золотом на широкой черной ленте, охватывающей стопку писем

Flash-back:

25.10.1996,
Late evening

Serbia, Topolnica viсinity

F. Delacour поднимает глаза, встречаясь взглядом с всадником. Отступает на полшага назад.

Я увижу вас снова?

The Rider: Я не знаю. Вернее, нет. Знаю. Мы еще увидимся. Отступает назад. Увидимся.

F. Delacour: Вы обещаете мне это?

The Rider: Клянусь. Улыбается: Не знаю, чем, но клянусь.

F. Delacour протягивает руку к лицу всадника и проводит ей по его губам, изучая улыбку.

Я верю.

The Rider на секунду задерживает руку F. Delacour, сжимает в своей, потом отпускает. Снимает с себя плащ, накидывает на плечи F.Delacour.

Вы должны мне пообещать беречь себя. Обещайте.

F. Delacour поднимает правую руку в знак обещания: Обещаю.

The Rider наклоняется к уху F. Delacour: Умница. Садится на коня. Прощайте.

F. Delacour, закрыв глаза:Прощайте.

Jonquille выходит из дома, видит удаляющегося всадника и F. Delacour в черном плаще.

Вот он... Теперь я знаю, что делать.

The Rider: Все будет хорошо, детка. Со всеми.

Скрывается в темном лесу на противоположном берегу ручья, где осталась Fleur Delacour. Достает из кармана кроваво-красный драгоценный камень, который ловит несуществующий свет скрытых черными тучами звезд, и подкидывает его в руке. Недолго думает, сворачивает на дорогу и направляется через лес. Не доехав до кромки леса, напрягается и придерживает лошадь. Вслушивается в звуки перешептывающихся деревьев. Пожимает плечами и едет дальше. Вдруг как будто слышит свистящий низкий голос:

Смотри, что есть у меня. Это скоро подействует. Я ей забудь-травы... и не только. Я же знаю, что у нее за беда. Все мы когда-то... А у нее – всем бедам беда. Я вот что сделала: Пошла я в лес, разыскала там zmija otrovnica... Затем заговоренною палкой-рогулькою прижала змею к земле и продела через змеиные глаза иголку с ниткою. И говорилa вот как:

«Змея, змея! Как тебе жалко своих глаз, так чтобы он любил меня и жалел!»

Неуютно ежится, на всякий случай оглядывает лес и дорогу вперед, ведущую в заброшенную деревню, где не светится ни один огонек. Выезжает на дорогу и пытается оценить расстояние, которое надо будет преодолеть до ближайшего пункта, из которого можно было бы аппарировать.

Тихо:

...Уже не сумеречно. Уже темно.

Откуда-то из травы слышит почти неразличимый шепот:

Найди мне знатока Черной, самой Черной магии. Я поговорю с ним. А с тобой я бы поговорил, если бы ты сидела на стуле, а я бы писал тебя... с горностаем... или с цветком. С лилией! Но я не могу. Мне нечем держать кисть...

Встряхивает головой, стараясь не поддаваться мороку, бьет жеребца плетью, не обращая внимания на то, что конь явно не хочет вперед. Жеребец срывается с места.

Что-то бормочет, подносит к глазам левую руку, видит, что рукав пропитывается кровью. Недовольно:

Дождался. Еще бы. Сегодня последняя ночь. Если не завтра, то...

Всю равнину накрывает неожиданный порыв шквального ветра, резко меняющего направления и кидающего в коня и во всадника листья, ветки, обрывки травы.

Неожиданно чувствует острую боль, бросает поводья и хватается за лицо, закрывая ладонями глаза.
Дезориентированный конь вносит его в деревню.

Цепляется за гриву лошади и ухитряется удержаться в седле. Жеребец останавливается как вкопанный посередине улицы.

S. Snape сидит некоторое время, не двигаясь. Затем развязывает шейный платок и закрывает себе глаза. Спешивается и стоит, держась рукой за седло лошади.

Тихо:

Значит, не завтра, и значит – никогда.

Находит поводья, берет лошадь под уздцы и идет вперед. Кто кого ведет, ясно не вполне. Конь храпит и пытается вырваться. S.S. говорит ему что-то резкое, жеребец подчиняется.

S.Snape

Дверь ближайшего из домов открывается. За ней темно. В проеме появляется женский силуэт. Женщина взмахивает руками, на мгновение кажется, что вместо рук у нее крылья и она сейчас взлетит. Потом видно, что она просто оскользнулась и с трудом удержала равновесие.

Хрипло:

Анета! Огня, лентяйка! Опять принесло кого-то с той стороны.

Выбегает, ковыляя, на улицу, хлопает одной ладонью по другой. В руке у нее теперь маленький коптящий огонек, который освещает часть ее лица и концы старой, продранной накидки на плечах, которую она оправляет другой рукой. Хрипловато:

Пиво? Постель? Девчонку?

Вглядывается в лицо обернувшегося к ней S.Snape, застывает, увидев платок. Откашливается.

То есть, вина, комнату и приятную компанию, благородный маг. Сюда, сюда. Все найдется.

Тянет руку к поводу коня, тот сторонится.

Хозяйка

Отпускает поводья, поворачивается на голос, продолжая держать на глазах платок. Раздумывает.

Делает шаг в сторону женщины.

Коротко:

Комнату с огнем. Воду. И не беспокоить.

Отводит руку от лица, смотрит на хозяйку.

S.Snape

Отступает обратно, к двери.

А... Как прикажете. Можем и это. Водица хорошая, болотная, очаг разведем...

Натыкается спиной на девушку в переднике, стоящую в дверях с огарком в подсвечнике и протирающую заспанные глаза, взвизгивает, поворачивается и убегает куда-то в глубину дома.

Девушка спокойно подходит, берет повод коня, который не сопротивляется, говорит ему что-то на ухо, конь послушно идет вдоль плетня и поворачивает в ворота конюшни, а сама остается стоять рядом с S.Snape.

Хозяйка

Легко опирается на плечо девушки, затем крепче сжимает его, отпускает. Делает пару шагов к двери, оборачивается, почти не касаясь, проводит тыльной стороной ладони по ее щеке. Немного кривит рот, отворачивается, проходит в дом. Останавливается возле двери, прислоняется к дверному косяку.

Достает носовой платок, стирает кровь с лица. Похоже, что он по-прежнему ничего не видит.

S.Snape

Я вас наверх определю. Там спокойнее. Сама пойду, котел поставлю, вам горячей воды сейчас надо. Дойдете? Если нет, давайте снова так же, за плечо.

Aneta

Оборачивается к девушке.

Нет. Наверх я не пойду. Если у вас есть другие постояльцы, они сейчас уедут. У вас здесь есть еще люди?

S.Snape

Да какие здесь постояльцы в такое время, что вы. И деревня мертвая. К зиме, может, наедут.

Достает чистый белый платок, вкладывает его в руку S.Snape.

Вот этим, осторожно только, один глаз, потом другой. А потом вам бы обратно к той, к которой приворожили, а то так дыры и останутся. Или ту змею найти, но где ж ее найдешь теперь.

Aneta

Медленно:

Это хорошо. Это отлично.

Задерживает руку девушки, к чему-то прислушивается. Отпускает девушку.

Добудь-ка ты мне, Анета, белую голубицу. Воду нужно холодную, и не болотную, а ключевую. Несколько чистых керамических емкостей. Свечи, разные. Щипцы. Чистую ткань – черную и белую. Стол, стул. Огонь.

Поворачивается, как будто ощупывая взглядом выходы из основной комнаты.

Говори, куда идти.

S.Snape

Идет вперед, останавливается у двери одной из комнат.

Здесь.

Открывает дверь. За ней темно. Дождавшись, пока S.Snape подойдет, не удерживается и отшатывается.

Я за водой. Полотенца там, и свечи две на столике.

А черного – только что на вас надето.

Быстро уходит.

Aneta

Довольно уверенно входит в комнату, кажется, что в темноте ему двигаться легче. Находит стол и два стула, стоящие по разные стороны от него. Определяет местонахождение очага. Садится и сосредотачивается.

Протягивает руку в сторону, берет из воздуха ветку. Проводит по ней свободной рукой, убеждается, что это ветка ивы. Направляет ее на очаг. В камине вспыхивает огонь. Шепчет что-то, по комнате пролетает небольшой язычок синеватого пламени, которое облизывает совершенно все, что есть в помещении. Проверяет стол, убеждается в том, что он чист. Тихо:

Стерильно. Уже хорошо.

S.Snape

Входит с глиняной кринкой, полной чистой воды, ставит ее на стол.

Подходит к постели, наклоняется, шарит рукой и вытаскивает книгу в кожаном переплете. Раскрывает ее, вынимает оттуда одинокое белое перо. Поворачивается, посылает его по воздуху. Пока перо летит, оно успевает обрасти другими, так что на стол ложится голубиное крыло.

А дальше я не могу.

Как же вы отворот станете готовить, когда глаза не слушаются?

Aneta

Прикладывает палец к губам.

Тс-ссс, Анета. Сядь куда-нибудь и молчи. А лучше пойди погуляй.

Проводит рукой по белому голубиному крылу, к которому немедленно прирастает остаток горлицы, быстро сворачивает голубю шею, собирает несколько капель крови, подносит к глазам. Горлица чернеет, вспыхивает и исчезает.

Закрывает глаза и сидит так несколько секунд. Затем опускает руки на стол, смотрит на Анету.

Ты хочешь сказать, что у вас нет белой ткани? Я поеду в другое место.

S.Snape

Опускается на постель. Потом сдергивает со спинки полотенце, снова встает и протягивает его S.Snape.

Сама шила. И каждый день стираю. Это моя комната.

Когда S.Snape берет полотенце, быстро направляется к двери.

Щипцы у очага. Я пойду. Я... в конюшню пойду. Позовите бабку, если что-то нужно.

Выходит.

Aneta

Расстилает широкую полосу льняной ткани на столе, проводит по краям руками, так, что ткань расширяется и закрывает весь стол. Достает из внутреннего кармана и кладет на середину стола алый камень. Некоторое время смотрит на него.

Ну, что ж... Условия не самые подходящие, но других в радиусе половины этой страны у нас нет.

Подходит к очагу, безнадежно разглядывает щипцы, превращает их в более тонкие и тоже безукоризненно чистые. Возвращается к столу и некоторое время манипулирует жидкостями из двух пузырьков, извлеченных из карманов, керамической плошкой и содержимым небольшого серебряного цилиндрика с отвинчивающейся крышкой. Соединив необходимые ингредиенты, превращает одну свечу в фиолетовую, со странным неживым запахом и почти черным огнем, и нагревает на огне сосуд со смесью. Очень аккуратно измельчает красный камень и соединяет его с содержимым сосуда. Смотрит, как осколки расходятся без остатка. Рассеянно:

Шестнадцать лет создавать его, чтобы в каком-то придорожном трактире... Мне бы было стыдно, когда б не срочность...

Видит в своем составе что-то, что его не удовлетворяет. Еще раз нагревает емкость, отставляет. Подумав, превращает половину ткани на столе в черную, ставит сосуд на середину. Понимает, что дело не в этом. Издает сдавленный стон, встает, проходит по комнате. Подходит к окну.

S.Snape

Всовывает голову в дверь.

Два золотых будет за постой. Овса коню, услуги всякие, всего, считай, три.

Поводит носом.

Ну, и за беспокойство накину.

Быстро, сладким голосом:

Да вам не требуется ли чего еще?

Хозяйка

Оборачивается от окна к хозяйке. Шелковым тоном:

Озолочу, добрая хозяйка. Если все будет, как надо, жаловаться не станете. Если нет – выйдет из мрачных темных пещер Зверь, который подвергнет человеческий род великим несчастьям, опасностям и смерти. Нескольким cвоим последователям он, после многих испытания, дарует победы, но тот, кто не будет его сторонником, или отречется от него, умрет в страданьи, боли и бесчестьи.

Помолчав:

Пожалуй, нужна мне от вас теперь лишь ваша девица. Только быстро.

S.Snape

Анета? Это еще зачем?

Не-ет, если тут звери с умиранием и страданием, ищи себе, прохожий, других девиц. Вон, полон лес, любую приведу, и дешевле встанет.

Голова ее исчезает, за дверью что-то падает, слышно, как двое шепотом переругиваются.

Хозяйка

Открывает дверь и останавливается на пороге.

Я пришла.

Aneta

В коридоре слышно несколько неуверенных удаляющихся шагов, потом звук упавшего тела.

Дверь за Анетой закрывается, подталкивая ее внутрь комнаты, на двери защелкивается железная щеколда.

Ледяным тоном:

Отлично. Тебя-то мне и надо.

S.Snape

Закрывает глаза и глубоко вздыхает.

Забрасывает руку за спину и тянет за шнуровку.

Aneta

Укоризненно качает головой:

Вот уж ни к чему такой страдальческий вид, девушка Анета.

Подходит к Анете, становится напротив нее.

Хочешь сыграть в красавицу и чудовище? Ты не такая уж и красавица, а я, конечно, чудовище, но не то, о котором ты подумала.

S.Snape

Открывает глаза и задерживает руку.

Я сама пришла. Когда тебя увидела, сразу решила.

Это ничего. Я потом в лес уйду. Мне здесь все равно не жизнь уже.

Aneta

Разглядывает Анету, не торопясь.

В лес?.. Превратишься в русалку?

Разворачивает девушку к себе спиной, проводит пальцем по шнуровке ее платья.

Это неплохая идея.

Кладет руку на шею девушки, чувствует, как отчаянно бьется жилка у нее под кожей.

S.Snape

Вздрагивает и выпрямляется, глаза ее закрываются сами. Шепотом:

Они не чувствуют холода. И тепла не чувствуют. И вода их слушается.

У меня будут... длинные... волосы.

Aneta

Наклоняется к уху девушки; очень тихо:

Это чуть позже. Ты была убедительна.

Снова разворачивает Анету лицом к себе, отступает от нее на шаг.

Пока же мне нужно от тебя совсем немного. Твоя магия. И твоя кровь. Сначала первое, потом второе.

S.Snape

Поднимает руку ладонью вперед, тянется пальцами к S.Snape.

А потом... Потом ты отпустишь меня?

Качает головой.

Нет. Как же ты сможешь это у меня взять?

Aneta

Бесстрастно:

Очень просто. Брать – очень просто, девушка Анета. Гораздо сложнее отдавать.

Касается ее протянутой руки своей.

Мне нужна кровь немагической девственницы. Поэтому отдай, если можешь. Сама. А о "потом" мы поговорим после.

S.Snape

Вдруг краснеет и опускает глаза.

Потом снова смотрит прямо на S.Snape.

Делай тогда, как тебе просто. Чтобы я сама смогла, получается, что я должна быть сама себя сильнее. Что я могу сделать? Ничего. Только сказать тебе – "отдаю".

Сосуд на столе мерцает коротко серебристым светом и снова гаснет.

Aneta

Прикрывает глаза, немного поворачивает голову в сторону, не отпуская взгляда девушки. Тихо:

Хорошо. Пойдем дальше.

Берет Анету за руку, ведет ее к столу, усаживает на стул, садится сам напротив, не отпуская ее руки. Извлекает из внутреннего кармана узкий черный стилет с крестообразной рукояткой, проводит рукояткой по рукаву платья девушки, он расходится. Поднимает голову, смотрит на Анету.

Теперь я.

S.Snape

В то время, как рука, которую держит S.Snape, лежит неподвижно, другая пытается сначала ее высвободить, потом коротко прикасается к его руке со стилетом, потом ложится к девушке на шею и оттягивает немного ворот, и наконец успокаивается посередине груди.

Размыкает губы, проводит по ним кончиком языка, но ничего не говорит.

Aneta

Легко касается внутренней стороны запястья девушки острием стилета, на коже неохотно выступает капелька крови. Смотрит на свою левую руку, ощущает, что Dark Mark снова начинает кровоточить, бормочет:

Ничего. Уже скоро. Уже почти совсем. Еще недолго.

Шепчет что-то капельке крови на запястье девушки, она отделяется и влетает в сосуд с составом. Свечи отчаянно борются за воздух, но комната внезапно его лишается; свечи гаснут.

S.Snape

Уже скоро.

Пробует вздохнуть, это у нее не получается. После второй попытки прижимает свободную руку ко рту, между пальцами сочится кровь. Голова безвольно откидывается назад.

Aneta

Не торопясь и даже несколько лениво берет сосуд с составом, некоторое время смотрит на него. От чаши исходит странный ирреальный свет. Превращает простую керамическую плошку в бокал, собирается выпить. Потом смотрит на бесчувственную девушку, окунает палец в жидкость, капает жидкостью на ее запястье там, где оно было разрезано.

Пьет свой состав.

S.Snape

Мерцающий огонь взбегает вверх по запястью, кольцом охватывает тело, выжигая на пути платье, сбегает по другой руке и миниатюрной молнией срывается вниз с повисшей руки.

Спина выгибается, из горла раздается хрипение.

Aneta

Бокал падает из руки S.Snape, глаза его закрываются. Он пытается вдохнуть, но не может: комната по-прежнему лишена воздуха.

Пытается подняться, практически валится на пол, опрокидывая стул, поднимается, добирается до окна, вышибает раму локтем, быстро возвращается к девушке, встряхивает ее. Она не подает признаков жизни. Легко бьет ее по щекам. Это не помогает.

Быстро шарит по карманам, выхватывает какой-то пузырек, выдергивает притертую хрустальную пробку, подносит пузырек к ее лицу, отворачиваясь. Сквозь зубы:

Да. Я чудовище. Это нашатырь.

S.Snape

Вдыхает и немедленно заходится ужасным кашлем, трет глаза, закрывает их рукой, отворачивается и делает еще несколько судорожных вдохов.

Открывает глаза. Удивленно.

А где... ручей? Я ведь уже утонула?

Опускает голову и видит, что раздета. Обхватывает себя руками и вдруг оказывается в мягкой черной накидке, ниспадающей с плеч почти до пола и чуть раскрытой на груди.

Aneta

Подходит к двери, открывает щеколду, распахивает дверь. Возвращается к столу, садится снова напротив Анеты. Посидев немного, подпирает голову рукой, смотрит куда-то сквозь нее. Довольно слабым голосом:

Не надо тонуть, пожалуйста. Хватит уже всем тонуть. Давай лучше жить вечно. По крайней мере, с сегодняшнего дня я намерен заняться именно этим.

S.Snape

Scene:

Barcelona

Enero 23, 1998

Идет от набережной по Avenida Diagonal в направлении храма Sagrada Familia, периодически углубляясь в переулки и выстраивая свой маршрут по городу причудливым меандром, проходя La Ramblas, avenida Valencia и прочие места, несущие в своих названиях важные для него коннотации. На Ramblas долго стоит перед уличным артистом, застывшим в одной позе. Человек с высеребренным лицом одет в двуцветное домино Арлекина и время от времени, раз в несколько минут, меняет позу, снова застывая. Стоит перед ним так долго, что человек сначала начинает менять позы чаще, а потом сходит со своего постамента и уходит с бульвара.

Бормочет:

Мельчают.

Идет дальше, выходит на площадь перед Sagrada Familia, задирает голову, разглядывая недостроенный храм, придирчиво изучает припухшие башни и зловещий вход. Недовольно:

Гауди, конечно, велик, но это не готический собор. Новострой. Где ж еще было назначать стрелку?..

Входит в собор, убеждается, что ввиду несезона ни посетителей, ни экскурсантов внутри нет. Углубляется в лабиринт пристроек.

S.S.

Спокойно выходит из станции на углу Provenca и Marina и сразу направляется к боковой двери собора. Бросившегося к нему уличного торговца отводит движением руки, тот, не дойдя пары шагов, падает неловко. Не обернувшись, взглядом открывает дверь и входит.

Красотами будем любоваться в другой раз. Но зато уж со вкусом.

Останавливается, закрывает глаза. Делает глубокий вдох, задерживает дыхание.

Вот хорошо, профессор. Вас позвали, вы пришли. Это просто, это понятно, это достойно. Играем дальше.

Поворачивается и идет по коридорам.

Ravana Bharati

Проводит рукой по стене, огорченно качает головой. Сам себе:

Наивные люди. Они никогда его не достроят. В этом веке никто уже никогда не построит не только этот собор, но и любой другой. Не так поставлена задача.

Немного откидывает голову назад, прислушиваясь. Тихо:

Ah. Явился. Отлично. Есть встречи, на которые опаздывать было бы неприлично.

Возвращается в центральный зал собора. Негромко:

Можете не торопиться. Я готов ждать вас всю жизнь.

S.S.

Останавливается у одной из колонн.

That would be a long time indeed, my dear Professor.

Вы почему-то не очень любите этот город. За последние десять лет вы провели здесь в общей сложности чуть более сорока часов. Этому есть какая-то причина?

Ravana Bharati

Поворачивается к Раване.

Странно слышать этот вопрос от вас, дражайший. Вы ведь не хотите, надеюсь, чтобы я спрашивал вас о том, не наскучило ли вам десятилетиями бродить от кормушки большой глупой змеи под вашим бывшим храмом до зверинца, где вы держали своих артишоков?

И, если можно, воздержитесь пожалуйста, от слова dear, когда обращаетесь ко мне. А то мы с вами ни о чем не договоримся.

Подходит ближе к Раване, останавливается перед ним.

О том же, какие города я люблю, а какие нет, можете подумать на досуге.

Небрежно:

Кстати, благодарю за письма. Вы очень помогли в моей работе. Могу ли я как-нибудь вернуть вам любезность?

S.S.

Что вы. Ни в коем случае. Я предпочту свою любезность невозвращенной. Иначе мне было бы сложно оказывать вам подобные любезности в будущем. Ближайшем будущем.

Собственно, договориться мы можем прямо сейчас. В два слова. Чтобы не наматывать на это простое дело сложные условия, а перейти непосредственно к досугу.

Вы согласны?

Ravana Bharati

Не задумываясь:

Конечно, нет. Вам объяснить причины, или вы спрашиваете из пустой любознательности?

Немного посмотрев на Равану:

Впрочем, так и быть, расскажите, как вы представляете себе этот договор, чтобы я знал, как реагировать: скептически улыбаться или разражаться радостным смехом.

S.S.

Расскажу. Вы, профессор, находитесь в незавидной ситуации. Я знаю о вас почти все, а вы обо мне – почти ничего. Поэтому договор мне представляется приблизительно таким: вы уйдете в тень, примерно до тех пор, пока эта ситуация не придет в равновесие. О вас не будет знать почти никто, а обо мне – почти все. Я со своей стороны обещаю не мешать, и даже не заглядывать. Ирландия, остров в Северном море, Стамбул, Трансильвания, Рим, ваше летающее сооружение – все это остается вам. Вы ведь не хотите, чтобы я всем этим интересовался?

Ravana Bharati

Немного обходит Равану, внимательно его оглядывая.

Неторопливо:

Понятно. То есть, ядерный шантаж?

Укоризненно цокает языком. Продолжает разглядывать Равану с ног до головы.

Старо, сахиб. Как-то почему-то пока никому не удавалось доставлять неприятности тем, кто для меня важен.

Любезно:

Кроме меня самого, конечно, но такие тонкости, полагаю, вашему разумению недоступны.

S.S.

Вот это вы напрасно. Слова имеют смысл, профессор, и зачастую вовсе не тот, который в них вкладывают. Но давайте пользоваться вашими обозначениями, почему бы и нет.

Я, наверное, должен сейчас сказать, что мне не хочется или не нравится доставлять, как вы выразились, неприятности тем, кого вы допустили внутрь защитного кордона, которым себя окружили. Но мне это нравится. И, по моему опыту, я подобного рода работу выполняю неплохо. И эффективно. Старые методы – не обязательно устаревшие.

Вот лично с вами я как раз ничего сделать не смог бы. Как и вы со мной. И опять у меня преимущество – я все еще один, а вы... вы оступились.

Ravana Bharati

Теряет интерес к Раване, отходит и разглядывает далекий купол зала. Бормочет:

Ye gaze down on the whole world of men, it will be as a speck of dust for you, because of the enormous distance by which the fate-sphere will be distant from it, and because of the enormous superiority of its quality over it. And when I shall have brought you into the twelve aeons...

Вспоминает о Раване.

Oh, извините. Мне, на самом деле, было очень интересно.

S.S.

Моментально оказывается рядом с S.S.

Мне не нужно ваше уважение. Мне не нужна ваша ненависть. Мне вообще безразличны ваши эмоции. И ваши слова.

"Лучше всего я понимал вас, и себя, когда мы молчали".

Ravana Bharati

Протягивает руку к Раване, одобрительно похлопывает его по плечу, затем перехватывает его за запястье, заводит ему руку за спину, разворачивая к себе спиной. Тихо:

Как нехорошо, сахиб. Сейчас я сломаю вам руку, и вам будет впредь неудобно перехватывать чужие письма.

В локте Раваны что-то щелкает.

Разочарованно:

Oops. Уже сломал.

Отталкивает Равану от себя, тот летит на пол. Смотрит на Равану с непонятным выражением лица, пожимает плечами.

Кажется, мы не договорились.

Поворачивается к Раване спиной и направляется к выходу.

S.S.

Делает едва уловимое движение здоровой рукой, S.S. спотыкается и падает на одно колено.

Встает, с отвратительным хрустом выгибает поврежденный локоть и подходит к S.S.

У меня, как и у вас, в запасе вечность.

Все письма я вам верну. Последние копии, можете мне поверить. Однажды сработавший капкан не наживляют заново.

Сегодня пятница. Будьте вечером на стадионе.

Ravana Bharati

Scene:

Barcelona, Plaza de Tores Monumental

Same day, early evening.

Проходит между рядами на трибунах Большого Стадиона, садится на каменную скамью на боковой трибуне. Стадион пуст, накрапывает легкий дождь.

Достает из внутреннего кармана старую программку с расписанием боя быков пятилетней давности, рассматривает красочную картинку с матадором, быком и красной мулетой. Опускает взгляд на арену. Песок кажется не желтым, а черным. Читает на программке:

Jesus Perez "El Madrileno"
Jose Ignacio Sanchez
Javier Clemares
Juan Carlos Garcia
Jose Ortega
Alfonso Romero

Хмыкает. Сам с собой:

Магический локус... Это только женская линия. Магический локус по мужской линии сейчас совершенно не привязан к Испании. Дикость. Мы, добрые Черные Властелины, – коспомолиты.

S.S.

Вокруг S.S. по трибунам, слева направо, прокатывается, как волна, тихий вздох, в котором, если прислушаться, можно различить нетерпеливый шум огромной толпы, вопли разносчиков, смех, свист.

Когда волна накатывает второй раз, слышны неразборчивые объявления по громкоговорителю, толпа взревывает и стихает на мгновение, а с арены доноситcя стук лошадиных копыт.

Plaza de Toros

Оглядывается, оценивает ситуацию. Глядя перед собой, тихо:

Все-таки, он эпилептоид. Как скучно заниматься классификациями неинтересных людей. Все-таки, пожалуй, больше всего мне в свое время повезло с моим несчастливым предшественником.

Раздумывает.

Или истероид? Нет, было бы слишком здорово. Эпилепсия, да.

Мечтательно:

Если, скажем, сломать ему еще одну руку, то она может и выявиться.

Кладет программку на сиденье рядом с собой, поднимает голову вверх, смотрит на небо, над стадионом немного расходятся тучи, выглядывает солнце.

Досадливо:

Очень лень демонстрировать магию. Наверное, надо просто уйти.

S.S.

Звуки нарастают в интенсивности, и вскоре вокруг S.S. уже на полной громкости беснуется коррида. Несуществующая толпа оглушительным свистом встречает каждое удачное движение воображаемых бандерильерос, от топчущихся коней которых на песке остаются совершенно настоящие вмятины, а когда на арену выходит невидимый матадор, с престижных мест у барьера летят призрачные веера, подушечки и цветы. Одна белая роза в самом деле падает на песок рядом с чем-то, что кажется стопкой писем, перевязанных лентой. Матадор вскрикивает тонким голосом, слышно хрипение быка, который явно готовится к последней атаке.

Plaza de Toros

Молча поднимается, быстро спускается вниз, перемахивает через ограждение, на ходу протягивает руку к письмам и белой розе, которые взлетают с песка. Успешно ловит розу, а письма рассыпаются в воздухе снежинками, которые сметает порыв ветра.

Медленно поворачивается вокруг своей оси, вглядываясь в трибуны, выходы на арену и ложные стены-заграждения для тореро. Что-то шепчет совершенно неслышно.

S.S.

Viva el toro bravo! Ole! Ole!!

Привстает со своего места в первом ряду и кидает на арену еще одну пригоршню мятой бумаги, которая разлетается по ветру.

Ravana Bharati

Делает еле уловимое движение рукой, и Большой стадион заполняется не эфемерными, а настоящими зрителями. На арене видны несколько растерянные пикадоры, бандерильеро покидают арену, что-то лихорадочно обсуждая, а два человека в старинных одеяниях с разрезными рукавами и в бархатных беретах с перьями, с любезными и нехорошими улыбками берут Равану под руки и удерживают на месте. Публика замолкает и оборачивается, все смотрят на Равану. Тихо, приближаясь к Раване:

Обо мне не будет знать никто, как вы и хотели, а о вас – все. Ибо именно сейчас вы сделаетесь героем этого события.

Продолжает, не торопясь, приближаться, когда слышит сзади себя разъяренное пыхтение быка, осознает, что тот перестал рыть песок и кинулся вперед.

Останавливается, разворачивается.

S.S.

Не делая попыток высвободиться, отвечает приближающемуся S.S.

На арене – вы, профессор. Я всего лишь зритель. От меня ничего не зависит. Не забудьте шпагу.

Увидев, что S.S. отвернулся, так же негромко.

Ole.

Ravana Bharati

Чуть наклоняет голову вбок, глядя на несущегося на него быка. Достает из воздуха тонкий стилет, слегка взмахивает им, превращая в матадорскую шпагу. Левой рукой ловит неизвестно откуда взявшуюся черную кружевную мантилью, отвлекает ею быка и делает полшага в сторону, чуть разворачиваясь и пропуская разъяренное животное мимо. Бык пролетает вперед, но разворачивается прямо перед Раваной и стоит, готовясь к решающему нападению.

Сам себе, очень тихо:

Ну что ж, пусть Ole. Мне не сложно.

Бык кидается вперед.

Поднимает шпагу и стоит, приготовившись к "моменту истины" и ожидая приближения быка.

Бык несется вперед. S.S. всаживает шпагу ему в загривок по самую рукоять, бык валится, некоторое время стоит на коленях, истекая кровью, потом падает набок.

S.S. вынимает шпагу, которая снова обращается в стилет, вытирает его мантильей, отрезает у быка ухо, кладет его в мантилью, подходит к Раване.

Стадион взрывается шквалом возгласов, через несколько секунд в Plaza de Torez уже снова никого нет. Равану никто не держит.

Вкладывает в руку Раване мантилью и ухо быка, глядя на него с некоторой иронией. Ласково:

Благодарю вас, сахиб. Adrenaline driven люди, вроде меня, всегда рады развлечься каким-нибудь нехитрым варварским способом. Жалко только животное.

Подумав:

Я о быке.

S.S.

Не за что, профессор. Во всем, что касается la hora de la verdad, вы непревзойденны.

Кивает на арену за спину S.S., где из множества деревянных щитов выстроилась сложная конструкция.

Одну розу вы спасли. Отправитесь теперь за второй?

Ravana Bharati

Перегибается через барьер, хватает Равану за шкирку, перетаскивает на арену, встряхивает, ставит перед собой. Проводит рукой по его сломанному накануне локтю. Затем одергивает на нем одежду.

С крайним спокойствием:

Вы мазохист, сахиб? Хотите закончить свою жизнь где-нибудь в Мадрасе, где ее и начали? Почему вы не любите Мадрас? Вы не любите мыть посуду в ресторане отеля Fisherman's Cove? Какая жалость. А ведь если вы не успокоитесь, то придется вам вернуться к своим истокам.

Оглядывается.

Нашалили? Плохо дело.

S.S.

Я – реалист. У нас сейчас происходит реальная демонстрация двух простых истин. Что сами по себе вы, и я, можем кидаться друг в друга чем угодно без ощутимого вреда, но при этом вы вынуждены заслонять собой – других. А я – нет.

Роза. В середине. Бык не замедлит появиться.

Злобно:

Вашему, что ли, детству я должен завидовать?

Ravana Bharati

Вкладывает в руку Раваны белую розу, отступает.

Немного красоты, сахиб. Это всего лишь цветок.

Смотрит на конструкцию из деревянных щитов, она исчезает.

Отходит к бортику арены; на Plaza de Tores немедленно обрушивается непроглядная тьма, в которой не видно ничего.

S.S.

Winter Keep

February 28, 1961

Lady Katharina:

Я уже почти убедил себя, что письма мои, несмотря на то, что я позволяю себе отправлять их так редко, Вас достичь не могут, или же не желают. Если это так, то я могу пользоваться в их написании большей свободой.

Весь год я запрещаю себе готовиться к этому дню, и поэтому в посланиях моих (поверьте, не читая) Вы не найдете ни длинных отчетов, ни отточенных формулировок, ни даже просто связного повествования.

В это время в замке обычно гостит задержавшаяся сверх всяких приличий зима, вернее, то, что сходит на туманном Острове за зиму. Сейчас же мне хотелось бы избавиться от нее еще возможно скорее, потому что она принесла с собой какой-то особенный холод, и отняла у меня отца, а у Уилберта – фигуру непреложного авторитета, который необходим детям всех возрастов. Мы остались вдвоем.

Могу уверенно сказать лишь одно – что в последние свои дни Sir Howard был вполне счастлив, позволил себе, наконец, вздохнуть легко и спокойно, освободившись от труда всей своей жизни, который теперь принадлежит мне. Вам я могу признаться, что смотрю теперь на своего сына иными глазами.

Книжники всевозможных сортов, что ни день, осаждают ворота, надеясь на послабление строжайшей дисциплины, установленной прежним хозяином. Они его, вероятнее всего, получат. Не хочется сегодня думать еще и об этом.

Верю, что Ваш ребенок приносит Вам только радость, совершенно чистую, без изъяна. Мир был бы иначе слишком несправедлив.

До встречи через год, Lady Katharina.

Sir Anthony Winter (из пачки, перевязанной черной лентой)

...уже скоро. Мне не кажется, что решение отправить Вас на море в Лигурию на время подготовки замка и всех моих – нет, теперь уже наших – владений к Вашему прибытию было так насущно. Riviera di Levante – безусловно, достойное место, и Вам будет там весело, но, право же, не стоит так тщательно прощаться с Вашей родиной.

Семейство Ваше, Катарина, просто нуждается в некотором количестве времени, чтобы принять Ваше решение. Впрочем, если ни время, ни здравый смысл не помогут им смириться с тем, что наследница столь славного рода готова соединить свою судьбу с наследником не менее славного рода, то Вы сами в любом случае не пожалеете. Когда Вы приедете и увидите вид с нашей горы, увидите, какой филиал (так, кажется?) римских палаццо приготовлен для Вас здесь, Вы не захотите уезжать. Никогда.

Вечность витает над этим замком, над этими областями Центральной Европы, которые принято считать мрачными лишь потому, что они другие. Но в вечности нет ничего мрачного. Она беспечна. Беспечны будем и мы с Вами, и запираться в стенах замка не станем.

Уже скоро...

A.T. (Не полностью сохранившееся письмо из пачки, перевязанной черной лентой)

...конечно понимаю, и сама была предельно рада увидеть в нашем доме и принимать у себя князя, когда речь шла просто о том, чтобы принимать его. Да, я как твоя мать и как женщина, снова и снова понимаю тебя, я осознаю, какое впечатление... какое влияние... и все остальные соображения, причины которых ты можешь мне не объяснять, или могла бы не объяснять, если бы даже дала себе труд сесть напротив и объяснить эти причины.

Но, Катарина, то, что хорошо как впечатление, как опыт, как недолгое увлечение, хотя я понимаю и то, что Тепешами нельзя просто увлекаться, ни они, ни их жертвы не умеют просто зацепиться и расцепиться... ах, я потеряла нить. Но ведь это ты, Катарина, ты же Борджа! Ты могла бы просто – пережить увлечение и вырваться! Но брак!

Ты же не стала бы выходить замуж за Минотавра, не так ли? С князем Аурелиусом все гораздо сложнее. Нет. Не сложнее. Страшнее. Ты разве не боишься? И я не верю в его чувства к тебе, девочка моя. Нет, я не стану говорить тебе о том, что ты у нас одна, что отец, хотя ничего тебе не скажет, но не поднимется после этого удара...

Мой последний аргумент таков: если ты не передумаешь ехать туда, в эту ужасную глушь... напитанную вековым кошмаром, как пропитан кровью снег вокруг их замка и земля под этим снегом, можешь забыть о том, что у тебя есть родители. И это мое последнее слово.

...

Corinna Borgia (из пачки, перевязанной черной лентой)

...но ведь прошло уже – подумать только! – шесть лет! Нет, сколько угодно, Бьянка, Клементина, Эста и даже Фьорелла, – кому угодно из них ты можешь не писать, сколько хочешь, но я! Я, Катарина! Ты ведь даже водила меня в Архив! Разве ты не помнишь, как мы, не сумев сделать копию с неизданного Бокаччо магическим способом, сводили картинки не стекле? А Марко? Он бегал за мной, но, между прочим, до сих пор сохнет по тебе. И, надо тебе заметить, скоро засохнет вовсе.

В городе все по-прежнему. Я уверена, что ты переписываешься с матушкой, но, пожалуй, она не скажет тебе всего. А именно того, что с тех пор, как ты уехала, она, конечно, не перестала улыбаться вашей фамильной борджианской улыбкой, не закрыла свой дом, спокойно отвечает на расспросы о тебе так, что вопросы задавать потом больше никому не хочется, с огромным достоинством хранит верность твоему покойному батюшке и все то, что должна хранить в Риме настоящая Борджа. Ее троюродный брат плохо справляется с Великим Архивом, поэтому она, сдается мне, помогает и ему. Бьянка переехала в Венецию и ходит теперь в золотой маске. Клементина вышла замуж во Флоренцию и пишет оттуда, что Медичи по-прежнему сильны, но за Semplici совсем не приглядывают, ибо полагают, что общих дел у нас с ними быть не может. У них родилась там девочка, – у тех, знаешь, у кого дочь отправилась на Остров и нашла себе какого-то Черного Мавра. Шучу! Это просто фамилия, и благородная.

Я ужасно, ужасно скучаю. Если ты надеешься, что тебя забыли, то зря. Забыть тебя невозможно. Эста и Фьорелла шлют тебе приветы и объятия. Хотя бы напиши на мой день рождения. А я посылаю тебе...

Giacinta di Calabria (Из пачки, перевязанной черной лентой)

Beinn Mheadhonach

July 31, 1980

Любовь моя,

Думаю, тебе небезынтересно будет все же узнать, что твой сын, с которым у вас вышла столь досадная размолвка, за прошедшее время значительно вырос и стал уже почти взрослым. По этому поводу я, как его учитель, собираюсь организовать небольшое семейное торжество и, весьма вероятно, подарить ему то, что он наконец заслужил. Церемония мне видится предназначенной для весьма узкого круга, но тебе, конечно же, в присутствии отказать невозможно.

Сегодня в полночь, гордая Борджа. Торопись.

оттиск печати с черепом и змеей (Из пачки, перевязанной черной лентой)

...было невероятно грустно видеть, что Дафна вернулась с моим письмом, израненная и почти умирающая. Я не знаю, что случилось с птицей, было ли дело в содержании письма Вам, или ей просто не повезло. В любом случае, соболезнований по поводу безвременной кончины Sir Howard Вы не получили, а я не решилась испытывать судьбу повторно.

Мне очень больно, Энтони, осознавать, что Вы вынуждены воспитывать юного Уилберта один, и что Ваша супруга, успевшая все-таки подарить жизнь сыну, не с Вами.

Простите мне долгое молчание. Больше его не будет: в моей жизни все утряслось, и я всегда рада получить от Вас весточку.

Мое дитя восхищает и пугает меня. Мне кажется, что уже сейчас он умнее меня, а что будет дальше, я и представлять не берусь. Когда я смотрю на вертикальную складку у него между бровей (Вы скажете, так не бывает), мне кажется, что если в нем и далее будет сочетаться та предрасположенность к мраку, которую подарили ему мы с Aurelius, и то стремление к свету, которого не может не быть у любого вменяемого человека, с возрастом он расколется пополам. Пока я собиралась написать Вам письмо, прошло время, сейчас ему уже почти два, и я, конечно, уже не могу ответить на большую часть его вопросов. При этом он смотрит мне прямо в душу и, кажется, всегда видит, когда я пытаюсь найти детские ответы на его взрослые вопросы.

Пишите мне, Энтони. Все ведь будет хорошо, правда? Со всеми?..

...

Katharina Borgia (Из пачки, перевязанной черной лентой)

...во имя Родриго и Чезаре! Милая моя девочка, всегда, в любой момент, приезжай. Но как это ты не можешь прислать мне фотографию? Как это "не дается"? Так не может быть!

Хорошо, тогда закажи портрет. Ну, сфотографируй его, когда он спит! О, я так и вижу твое дитя... И тебя с ним вместе. Я жду вас, Катарина. В любой момент, в любое время дня и ночи.

Прости меня, дорогая моя девочка. Прости. Ты была права, а мы ошибались. Боже мой, шесть лет ты молчала... Но как это жестоко, Катарина. Приезжай. Пожалуйста, приезжай.

Жду тебя всегда,
твоя любящая мать,

Corinna Borgia (Из пачки, перевязанной черной лентой)

----[Письмо не достигло адресата]----

July 31, 1980

Transylvania

Severus,

я не знаю, где ты находишься, но ты не должен быть сегодня в Beinn Mheadhonach. Это вопрос жизни и смерти.

Все остальное – потом. Можешь не отвечать.

Later-

Katharina Borgia (Из пачки, перевязанной черной лентой)

---[Письмо прибыло в замок в Трансильвании после того, как Katharina Borgia его оставила]----

July 31, 1980

Hogwarts

Мама,

Прошло достаточное количество лет, с тех пор как мы виделись в последний раз. Мое молчание не оправдывает ничто. Ренфильд писал мне о тебе, и я очень старался сделать так, чтобы тебя не беспокоили эти четыре года. Но это тоже не оправдание.

Я приеду завтра домой. Пожалуйста, дождись меня. Слишком просто выписывать сложные слова на бумаге. Я приеду, и мы поговорим, хорошо?

Yours,

S.Snape (Письмо из пачки, перевязанной черной лентой)

Scene:

Crete Island,

Same night

Стоит перед развалинами Кносского дворца, глядя на красные колонны и сохранившиеся изваяния бычьих рогов на стенах. Упирается взглядом в уцелевший фрагмент стены, в котором имеется дверной проем. Подходит ближе к дворцу; по мере того как он идет, стены дворца камень за камнем, ряд за рядом, поднимаются ввысь, достраиваясь до своего изначального вида. Останавливается возле входа, хочет обернуться назад и замирает. Все-таки оглядывается на бархатную критскую ночь и заходит в проем.

За его спиной падает сверху тяжелая ткань, которая закрывает вход надежнее камня и не колышется.

Медленно проверяет содержимое карманов, обнаруживает носовой платок, стилет и некий пузырек. Щелкает пальцами, проверяя уровень магии. Пускает вперед в облет просторного каменного холла небольшой голубоватый огонек. Никак не отмечает ни ограниченный набор имеющихся у него предметов, ни уровень магии. Пока огонек облетает холл, находит взглядом несколько выходов и, недолго подумав, отправляется в крайний левый.

S.S.

S.S. оказывается на катке, полном маленьких детей в разноцветных куртках, шарфах, шапках и штанишках. Дети мельтешат у него перед глазами и валятся под ноги; на катке стоит гвалт, кто-то периодически теряет управление и врезается в кого-то еще. Мимо проезжает один мальчик с гигантской связкой пестрых воздушных шаров, затем девочка с рожками мороженого в обеих руках, а потом еще пять детей в ряд, держащих одну очень длинную таксу.

Left Turn: Skating Rink

Чуть прищуривается, перестраивая зрение после темноты на сияние льда под солнцем и обводя взглядом каток и детей. Начинает обходить каток по периметру, там, где лед припорошен снегом, с некоторым беспокойством всматривается в середину ледяной поверхности, как будто готовый что-то там увидеть.

Не справившись со своими подозрениями, решает отправиться к середине катка, то проезжая какие-то расстояния, скользя, как по ледяной дорожке, то уворачиваясь от румяных конькобежцев, но сохраняя равновесие. Во время этого движения в него все-таки врезается один особенно резвый мальчик в шапочке с помпоном, и оба летят в разные стороны. S.S., чуть побалансировав, остается стоять. Комментирует немного ворчливо:

Очень не люблю падать.

Мальчик падает набок, садится, смотрит на S.S. широко распахнутыми синими глазами.

S.S.

Внезапно дети начинают незаметно пропадать с катка. Через считанные минуты S.S. остается один. В ограждении катка напротив того места, где он стоит, открывается маленькая калитка.

Left Turn and Skating Rink Passed

Подозрительно вглядывается в лед, видит, что в самом низу он черен, убеждается в том, что дети не имели никакого отношения к его подозрениям относительно этого катка, организованого на льду замерзшего озера.

Чувствует некую тяжесть в правом кармане, достает из него и разглядывает простой металлический ключ. Возвращает ключ в карман.

Тихо:

Пока это было несложно. Но ведь время...

Проходит в калитку.

Снова обнаруживает себя в стенах Кносского дворца. Проходит широкий коридор, расписанный по стенам сценами ритуальных критских "танцев с быками", изображениями Змеиной богини с вздетыми к небу змеями, останавливается перед участком росписи, изображающей Минотавра – получеловека, полубыка. Хмыкает.

Довольно изящно. Бык в Барселоне, бык на гербе Борджа, бык в Лабиринте... А ведь Чезаре устраивал корриды и участвовал в них.

Вздыхает:

Да, были люди в наше время...

Идет вперед и вступает на лестницу, ведущую вверх. Поднимается по ней и осознает, что она ничем не кончается. Спускается назад, видит, что окончание лестницы внизу тоже пропало. Вокруг темно и ничего не видно. Недолго думает и спрыгивает вниз.

S.S.

Спрыгивает с перил белой беседки, на которых сидела, наблюдая закат над океаном.

Окружающие деревья вдруг пропадают из виду и немедленно появляются снова; создается впечатление, что весь мир только что повернулся на неуловимый угол.

Крепко ухватывается за перила, бледнеет и закрывает глаза.

Справившись с собой, снова открывает их. В этот момент наступает полная тьма, и сейчас же вокруг беседки вздымается закрученное пламя.

Отходит на середину и ждет.

Fleur Delacour

S.S. приземляется, или, вернее, обнаруживает себя сидящим на стуле. Прямо напротив него за столом сидит одетый в строгую тройку (несмотря на жару) человек с благородными чертами лица. По правую руку от человека стоит блюдце с маленькими хлебцами-scones и маслом. Он пьет чай из небольшой чашечки.

А, здравствуйте, Северус. Как видите, мы довольно значительно продвинулись со времени вашего последнего визита.

Чуть расслабляет узел галстука.

Down from the Stairs: Arthur Evans

Не сводя глаз с человека напротив, делает знак, подзывая официанта. Чуть помедлив:

Здравствуйте, Mr Evans. Вам придется простить меня, но мне всегда казалось, что я родился лет через двадцать после вашей смерти.

Крайне любезно:

Что впрочем не мешало мне... м-ммм... в уме, безусловно... периодически разговаривать и с вами, и с Генрихом Шлиманом, и с Ливингстоном, и со Стенли.

Получив чашку кофе, взглядывает на нее немного подозрительно.

Так вот. Назвать эту цивилизацию "Минойской" было гениально. Но, надо признать, что все же взято с потолка.

Кладет ногу на ногу и помешивает кофе ложечкой.

S.S.

Пропускает замечание S.S. о датах мимо ушей. Заинтересованно:

А как бы вы ее на моем месте назвали?

Arthur Evans

Недоуменно пожимает плечами:

Ну, я же не археолог. И не историк. И не знаток мифологии. Я скучный ал... м-ммм.... химик, да. Поэтому, учитывая то, что на Крите не было других цивилизаций возрастом в три с половиной тысячи лет, я бы назвал ее "древней цивилизацией острова Крит".

Вкрадчиво:

За время, прошедшее с начала раскопок, план дворца, похоже, сильно изменился. Но красные колонны все те же. Ничего лучше не придумала Минойская цивилизация.

S.S.

Огонь опадает. В полной темноте и тишине проходит несколько минут. За это время беседка два раза поворачивается, так же, как и в первый раз, почти неощутимо, но Fleur c трудом удерживает равновесие.

На третий раз не выдерживает, садится и опирается руками о пол сбоку от себя, опустив голову.

Поднимает голову, расслышав звук падающей на камень капли. Звук повторяется.

Оглядывается и видит, что за ней – тяжелая каменная дверь, из-под которой пробивается тонкая полоска света.

Встает, поворачивается и поднимает обе руки ладонями вверх. Мягкое свечение протягивается от ее рук к двери, но исчезает, не достигнув камня.

Решительно отправляется в сторону, противоположную двери.

Fleur Delacour

Задумчиво, глядя в стол:

Не думаю, чтобы план дворца сильно изменился. Скорее, мы не вполне верно представляли его себе с самого начала. По крайней мере, я, кажется, довольно отчетливо теперь понимаю, куда делись те, кто его построил, и почему.

Отпивает еще чая. Медленно поднимает глаза на S.S.:

Вы никогда не задумывались над принципом разбивания стаканов голосом?

Arthur Evans

Лихорадочно пытается понять намеки Эванса о строителях дворца. На время отбросив свои маневры, быстро:

Вы думаете, что колонны красные именно по этой причине? То есть, поэтому они и не рухнули? То есть, и эти строители поучаствовали в создани потока, которому потом дали имя Флегетон, воды которого красны не от крови, а оттого что они и есть – кровь, и кипящая притом? И все это низвергается туда.

Указывает вниз, потом, подумав, вокруг себя. Вздыхает:

Я задумывался о принципах выписывания на стекле узоров голосом, да. А над разбиванием голосом я не задумывался. По крайней мере – не хрустальных бокалов.

Смотрит на Эванса:

А вы?

S.S.

Улыбается и смотрит в сторону.

Отчасти так, да, но я не совсем это имел в виду. Ведь сгинули не только строители. А что касается разбитых стаканов или узоров на хрустале, то...

Поворачивается к S.S.

А, здравствуйте, Северус. Как видите, мы довольно значительно продвинулись со времени вашего последнего визита.

Чуть расслабляет узел галстука.

Dead End: Arthur Evans

Быстро упирается в упругую преграду. Пытается протянуть вперед руку, что-то колет ее в палец.

Немного светлеет, как будто неподалеку, за поворотом, горят разноцветные фонарики. Перед ней – массивный розовый куст, но без единого цветка.

Рассеянно кладет палец в рот. Тихо, по-французски:

Я должна повернуть? Или, наоборот, пройти? Что от меня ожидается?

Вернее – кто от меня ожидает?

Невозможно. Слишком неопределенно.

Громко:

Да...

Я иду.

Где-то сбоку слышна музыка, потом звук закрывающейся двери. Идет туда.

Fleur Delacour

Смотрит на Эванса несколько секунд. Затем достает из кармана пузырек, вытряхивает на блюдечко несколько гранатовых зернышек. Тщательно их пересчитывает.

Берет одно зернышко, растирает его между пальцами. Уже не глядя на Эванса; коротко:

Бокал.

Перед ним появляется хрустальный бокал.

Четко:

Разбить.

Бокал со звоном разлетается, усыпая столик осколками.

Собирает зерна граната, выходит из-за столика.

S.S.

S.S. оказывается на той лестнице, откуда некоторое время назад спрыгнул, но на сей раз перед ним запертая решетка, а на ней висит проржавевший замок. Однако в стене сзади открылся небольшой проем.

Dead End: Move Back

Лезет в карман, понимает, что лишился первого ключа. Что-то тихо и сердито говорит сам себе. В досаде пинает столбик, поддерживающий перила лестницы, старая деревяшка срывается с места и летит вверх. В изумлении прослеживает полет деревянной конструкции, оглядывается. Видит вокруг себя некоторое количество разнонаправленных лестниц, все они начинаются из ничего и ведут в никуда.

Поднимается по своей лестнице и входит в проход.

Обнаруживает себя в круглом помещении без выходов. Наверху – грандиозный купол. По стене тянется традиционная критская роспись. Подходит к стене и тщательнейшим образом изучает роспись. Бормочет:

Что же я его не спросил насчет стаканов?.. Может, и не был бы тупик... Поспешил.

Находит на одеянии очередной жрицы миниатюрный план Кносского дворца. Принимается внимательно его изучать. Затем подцепляет ногтем кусок штукатурки и непонятным образом вытягивает из одеяния жрицы нитку. Через некоторое время получает средних размеров веретено. Расстроенно:

Если нужно здесь изображать Тезея, то печально. Не люблю нитки без иголок. И веретена не люблю.

S.S.

Оказывается в каменном коридоре, освещенном факелами. Перед ней коридор разветвляется.

Не раздумывая, скороговоркой.

Вверх по лестнице, потом прямо, направо, направо, вниз, назад... В дверь, обитую...

Идет, повторяя это шепотом и следуя собственным указаниям.

Fleur Delacour

По мере того, как разматывается нить, очертания дворца вокруг S.S. расплываются и, наконец, теряются вовсе. Он обнаруживает, что сидит в лодке без весел, гонимой мощным течением реки. Вокруг темно, а река протекает через какие-то поля и луга, постепенно замедляясь. Наконец, течение выносит лодку на отлогий берег. Неподалеку прямо на земле сидит женщина с головным убором, сплетенным из трав.

Ты можешь отправиться дальше по течению реки, путешественник, и вернуться к тому озеру, где когда-нибудь твой портрет смоет холодная вода; а можешь ответить на мою загадку и вернуться к тому ручью, в котором некогда отражалась твоя трепетная сторона, а ты взирал на нее с лошади, и в кости твоей бился огонь. Так выбирай.

Charybdis

Выходит на берег, подходит к женщине.

Это даже не альтернатива, добрая женщина. Ты же знаешь, наверное, что я в поиске. Поэтому говори свою загадку: в третий раз вернуться к замерзшему озеру мне не страшно, но ведь если повезет...

Опускается на траву перед женщиной и готовится выслушать загадку.

S.S.

Толкнув дверь в слепом конце коридора, неожиданно выходит в большой зал, стены которого скрыты в темноте. Посреди зала на полу стоит горящая свеча.

Что-то тихо шуршит, не приближаясь и не удаляясь.

Идет вперед, но видит, что к огоньку свечи добавился еще один, едва заметный. Останавливается, поняв, что находится перед огромным стеклом, разделяющим комнату пополам.

Весь мир... с другой стороны?

Кто-то не рассчитал. Теперь это очень легко.

Расстегивает у шеи заколку плаща в виде двух серебряных желудей на одной веточке и бросает в стекло. Оно обрушивается вниз тонкой пленкой воды, заливая свечу.

Полная темнота. Шуршание становится громче.

Fleur Delacour

Медленно вытягивает вперед правую руку, ладонью вверх:

Его опасается гонец, посланный с поля битвы победителями домой; хотя, если спросить, ответит он, что боится чего-то еще, но мы знаем истину... и разбойник, притаившийся в сени дерева, тоже боится его, и красавица, сжимающая в руке зеркальце, и горбун, звонящий в колокола, и мастер оружейного дела, кующий сталь, какой убивают людей? – все вздыхают при упоминании его имени. Кто это?

Молчит. Затем, вытянув вперед левую руку:

Это еще не вся загадка. А вся загадка такова: кто не боится того, что у меня в правой руке?

Charybdis

Слегка наклоняет голову набок, рассматривая руки женщины. Задумчиво:

Какие большие образы помещаются в твоих ладонях, добрая женщина. Я бы предположил, что все перечисленные тобой специалисты боятся старости или смерти... Но нет. Какое дело до старости гонцу, который добежит свой марафон молодым? Или мастеру, которого отделяет от старости и смерти бессмертная идеальность клинка? Наверное, в правой твоей руке – удачливые соперники, добрая женщина. Наверное... с сомнением: их боятся все. За себя, впрочем, не поручусь.

Быстро:

В левой руке у тебя тогда Время. Куда же ты спрятала Пирамиду и Сфинкса – мне неведомо.

S.S.

Раскрывает руки. В одном кулаке у нее зажаты песочные часы, а в другом – два одинаковых шарика, один золотой, а другой серебряный. С улыбкой:

Верно.

На другом берегу реки кто-то зажигает лампу, и свет разливается по воде. Виден зыбкий силуэт второй женщины, держащей лампу в руках.

Ты видела, Скилла? Он умен. Пускай же вернется. До цели ему осталось недалеко.

Charybdis

Поднимается на ноги и оказывается в очень узком каменном коридоре с квадратными полуколоннами, на вершинах которых высечены слева Сцилла, а справа – Харибда.

Хлопает себя по правому карману и обнаруживает в нем ключ.

Коридор тянется вперед до бесконечности. Идет вперед, потом что-то заставляет его обернуться. Видит на голове Сциллы ворона, который смотрит ему вслед.

Быстро возвращается. Коридор за ним сходится. Ворон улетает.

S.S.

Заставляет себя стоять на месте.

Серебряный браслет на ее запястье расплетается, быстро взбегает змейкой по руке, переползает на ключицу, обвивается один раз вокруг шеи и тем же путем спускается на другое запястье, где снова замирает.

Через некоторое время вокруг разом светлеет, как будто кто-то дожидался от нее реакции.

Fleur стоит на узкой тропинке в снегу, в котором то здесь, то там поблескивают красным гранатовые зерна.

Закутавшись в плащ, идет против несильного, но очень холодного ветра.

Сзади к ней подбегает Reginald и прыгает радостно, потом идет рядом.

Fleur Delacour

Стены начинают пульсировать и блестеть, как змеиная кожа. То тут, то там из них доносится шипение, и мелькают змеиные язычки. На некотором отдалении от S.S., но прямо впереди него, появляется Змеиная богиня.

Ответ прост. Как голос, вплетаясь в ту музыку, которой наполнен хрусталь, режет бокал или разбивает, так и незадачливые строители этого дворца негаданно составили покои и переходы таким образом, что, сами того не желая, вплели свое здание глубже ткани здешнего пространства – туда, куда им не полагалось бы.

Поднимает над головой горящих змей и устремляется к S.S., с шелестом переползая по полу.

Pattala, the Snake Goddess of Knossos

Смотрит на Змеиную богиню, не двигаясь.

Начинает шептать на Parseltongue:

... Critias.... With such blessings the earth freely furnished them; meanwhile they went on constructing their temples and palaces and harbours and docks. And they arranged the whole country in the following manner...

Медленно поднимает руки к лицу, видит, что они обратились в две черные змеи. Делает шаг вперед к Змеиной богине, приготовившись.

S.S.

Ветер становится сильнее. Скоро он уже поднимает и относит назад снег, обнажая черную землю, потом рассыпаются и отлетают низкие облака, деревья, ее дом, скалы над океаном, и наконец весь пейзаж сдувает прочь. Она в каменном коридоре.

Оглянувшись, видит знакомые ей места, но они быстро удаляются, как если бы она летела вперед.

Ветер еще усиливается и доносит до нее обрывки звуков. Плачет ребенок.

Fleur Delacour

Поднимается на дыбы, демонстрируя, что вместо ног у нее змеиный хвост, и, раскрыв рот, готовится атаковать S.S. одновременно зажатыми в руках огненными змеями и ядовитыми зубами.

Pattala, Minoan Snake Goddess

Встряхивает головой, снова смотрит на свои руки, видит, что ему удалось вернуть им обычный вид.

Быстро выхватывает из кармана пузырек с гранатовыми зернами, швыряет его об стену; стены теряют блеск и подвижность змеиной чешуи и делаются каменными. Достает свой стилет и разворачивает его острием вверх.

С некоторой веселостью:

Давай-ка я проткну тебе голову, желтопузик. И не таких в уроборосы сворачивали.

Бросается к Богине.

S.S.

Тает в воздухе – так, что S.S. пролетает сквозь нее, ни за что не зацепившись.

Проходи. Ведь ты сродни мне... но стена, разделяющая нас, тверже того камня, из которого сделаны красные колонны.

Исчезает с рыдающим смехом.

Pattala

Последним усилием, цепляясь за стены, огибает угол.

Ветер полностью стихает, и все звуки исчезают тоже.

Она находится в небольшой квадратной комнате, где каждая стена продолжается с одной стороны чуть дальше, чем смежная, которая, в свою очередь, не прилегает к ней вплотную, образуя четыре узких прохода – в один из них она только что вошла.

В комнате пусто. В углу лежит узкий, острый, блестящий кинжал, рукоятка которого почти полностью рассыпалась.

Пес делает круг у ее ног и спокойно ложится.

Fleur Delacour

Убирает стилет в рукав, находит у себя в кармане четыре ключа, быстро подходит к окованной бронзовыми панелями большой двустворчатой двери, пытается ее открыть. Дверь не поддается. Тщательно разглядывает ее, ощупывает.

Наконец находит изображение бычьей головы с четырьмя глазами. Вместо зрачков в глазах дыры. Лихорадочно расцепляет ключи, вставляет их в отверстия. Не сразу находит правильное сочетание скважин и ключей, манипулирует ими, пока не находит все нужные соотношения поворотов и полуповоротов ключей в скважинах. Очень аккуратно проворачивает все четыре ключа и слышит мягкий щелчок. Дверь должна открыться: он видит образовавшуюся между створками щель, из которой доносится дуновение холодного ветра, но створки стоят вмертвую.

Отворачивается, думает несколько секунд, затем разворачивается, подходит, разрезает воздух между створками дверей стилетом. Тихо открывает дверь, проходит внутрь. Бормочет:

И одно гранатовое зерно в кармане на самый крайний случай. Не трать его, Dark Lord, не надо.

Оглядывается.

S.S.

Появляется в одном из проходов. У него голова и ноги быка, но человеческие глаза и рот, а также туловище. Прислонившись к стене и скрестив испещренные шрамами, но очевидно все еще очень мощные руки на груди, говорит негромким мелодичным голосом:

Раньше эта жертва была ежегодной. Но многое изменилось с тех пор, совсем не в лучшую сторону. Теперь я просыпаюсь лишь по... праздникам. Как вам мой лабиринт? Я нахожу, что он исполнен со вкусом.

Подходит к Fleur и, схватив оба ее запястья одной рукой, притягивает поближе к себе – так, чтобы ей было неудобно вырываться.

The Minotaur

Взглядом заставляет кинжал влететь ей в руку, но рукоять его полностью осыпается.

Сводит ладони вместе и сжимает лезвие.

Reginald одним движением вскакивает, как распрямившаяся пружина, и повисает, вцепившись в свободную руку The Minotaur.

Я не жертва. Я – Fleur Delacour.

Fleur Delacour

Внимательно смотрит на S.S., как будто не обращая внимания на то, что в одной руке у него Fleur, а в другую руку вцепился Reginald. Делает отрывистое резкое движение кистью, и собака падает на пол, скуля. Задумчиво:

Всех их как-то звали. Это неважно. Важно поставить паруса правильного цвета. Потому что даже море, названное в честь тех, кого ты любил, – это слабое утешение.

The Minotaur

Как будто выходит из ступора, в который его ввергло созерцание Минотавра, захватившего Fleur. Подходит чуть ближе.

Так вам нужна жертва? Прекрасная девушка? На праздник?

S.S.

Согласно кивает головой.

Да. Чтобы порадоваться. Я давно не радовался.

The Minotaur

Остановившимся взглядом смотрит на капли своей крови, падающие с конца лезвия.

Тихо:

Нет. Я пришла сама.

Fleur Delacour

Извлекает из кармана веретено с Ариадниной нитью, смотрит на него, кладет обратно. Не торопясь, достает стилет и обращается к нему:

Как же ты мне надоел. Мне надоело все колющее, режущее и протыкающее.

Поднимает голову и смотрит в налитые кровью глаза Минотавра с красными прожилками.

Честное слово, иногда хочется орудовать молотом Тора. Просто один удар между... м-ммм... между бровей, и радуются все. Веселится и ликует весь древнемикенский этнос. Никто не поднимает никого на рога...

Потихоньку приближается; стилет снова прячет в рукав.

Никто не скачет на бычьей спине, никто не воздымает ввысь ничего шипящего, чешуйчатого и скользкого. Все лежат на пляжах под зонтиками и дожидаются момента, чтобы скользнуть в прохладные воды моря, названного в честь незадачливого отца, павшего жертвой неправильных парусов.

Останавливается.

Отдайте мне эту девушку. Пожалуйста.

S.S.

Устало:

Мне вообще-то все равно, с кем радоваться, тем более что зрение мое с годами становится все хуже. Но просто так – не отдам. Дай мне что-нибудь взамен.

The Minotaur

Осторожно укладывает в корзинку свежую зелень, не переставая оживленно переговариваться с торговкой и сразу тремя ее подругами, подсевшими поближе. Наклоняется и переходит на шепот. Женщины в один голос спрашивают: "А ты?", "А Жозе?", "А ты?". Говорит что-то коротко и решительно, откидывается с победной улыбкой, все хохочут.

Одна из торговок вдруг зажимает рот рукой.

Оборачивается, видит мужа, который лавирует между столиками с овощами. Дождавшись, пока он подойдет, привстает на цыпочки, нежно обвивает его шею свободной рукой, потом отстраняется и вручает ему корзинку, которую тот принимает неловко, держа на отлете, чтобы не запачкать костюм. Что-то шепчет ему на ухо, звонко целует в щеку, выбирается с рынка и направляется к книжной лавке.

В переулке пусто и пыльно.

Берется за ручку двери, потом досадливо поводит головой, как будто что-то зацепилось за ворот платья. Кривится, как от боли, хватается за небольшой амулет на цепочке вокруг шеи. Ей не хватает воздуха.

Падает на пороге.

Astrud De Amaral

Тихо:

Хорошо. Будет натуральный обмен.

Скользит рукой по своему левому запястью, находит одну из пуговиц на манжете. Бормочет:

39 пуговиц и один камешек с двумя дырочками...

Отрывает с манжеты пуговицу, подкидывает в руке, смотрит на Минотавра через два ее отверстия:

Ну что ж, Добрая Душа. Пришла пора нам снова встретиться.

S.S.

Нет!

Нет, прошу вас.

Делает пару сильных движений, пытаясь освободиться.

Возьмите меня за руку, накройте плащом, не отпускайте – вы же умеете все это. Мы умеем. Мы сможем выйти – сами.

Fleur Delacour

Прикладывает палец к губам:

Тс-ссс... Не надо, детка. Если вы думаете, что моя, или ваша, или наша, или чья-либо еще свобода не стоила никому жизни, то вы ошибаетесь. Стоила. Жертвы надо приносить.

Улыбается:

Я бы и принес себя в жертву, да только это существо не настолько ослепло, чтобы принять меня за девушку.

S.S.

Сжимает руку, которой удерживает запястья Fleur. Угрожающе:

И не настолько оглохло, чтоб не услышать ваших переговоров. Поторопитесь. Я хочу спать.

The Minotaur

C потолка падает небольшой камешек и, подпрыгнув на полу, раскалывается надвое.

У ног S.S. появляется девушка в белом платье.

Кашляет, пытаясь отдышаться.

Наконец встает на колени, обводит глазами комнату, окровавленную Fleur, The Minotaur. Поднимает голову и встречается взглядом с S.S.

Набирает в легкие воздуха и кричит – сильно, долго, на одной ноте.

Astrud De Amaral

Рывком поднимает Аштруд за руку так резко, что она замолкает; не дав ей прийти в себя, толкает ее к Минотавру. Бесстрастно:

Вот, прошу. Эта девушка гораздо интереснее для ваших целей. Она меньше страдала.

Подходит и аккуратно высвобождает запястья Флер из огромных рук Минотавра, кивая на Аштруд.

Отводит Флер к центру зала, поддерживая ее за талию. Оборачивается:

Хватать женщин за запястья – это ужасно. Хватайте уж, что ли, сразу в охапку.

S.S.

Поднимает подбородок Astrud и смотрит ей в глаза. Через некоторое время:

Да, хорошая девушка. Простая, симпатичная. Полевой цветок.

Ухмыляется, затем перебрасывает Astrud через плечо и протягивает руку к Fleur, как будто намереваясь схватить ее, но, не сделав этого, поворачивается и собирается уходить.

The Minotaur

В изумлении переводит взгляд с S.S. на Astrud и обратно.

Кто она? Зачем? У меня же...

Перехватывает лезвие одной рукой, другой берется за руку S.S.

Reginald, поскуливая, вываливается из угла, не отрывая брюхо от пола, и ползет мимо нее в направлении Astrud и Minotaur.

Бросает руку S.S., поднимает клинок и бросается туда же.

Fleur Delacour

Снова ловит Флер. Укоризненно:

Ну, что же вы, детка... Если вам нужно чудовище, то вам не обязательно к нему.

Осторожно вынимает лезвие у нее из рук, прижимает ее к себе точно так же, как на Броккен. Свободной рукой извлекает из кармана гранатовое зерно, делает ложное движение ладонью и в следующую секунду нацеливает на Минотавра Colt Python 357. Направляет его в лоб Минотавру. Доходчиво:

Пули в нем лучшего алхимического разбора. Крушат все – живое и неживое.

S.S.

Поворачивает голову к S.S.

Не знаю, что это такое у тебя в руке. Но что бы это ни было, мне все равно.

Отворачивается. Задумчиво:

Где те праздники, что, помню, сотрясали стены этого дворца! Скучно. Один холодный камень остался. Даже вина нет.

Медленно, как будто неуверенно, идет к выходу из зала, качая головой и не выпуская Аштруд.

The Minotaur

Поднимает голову. Протягивает руку к Fleur.

Ты, белая, уходи скорее.

Нет, ты же не можешь. Он держит очень крепко.

Снова срывается в крик:

Дай мне нож и уходи!

Astrud De Amaral

Роняет на пол гранатовое зерно, тихо смеется:

Вы мне нравитесь. Одного быка я сегодня убил, значит, для равновесия второго надо сохранить. Ради веселья.

Кидает в спину Минотавру веретено, оно впивается ему в загривок, как бандерилья, с него начинает стекать нить, переливается разными цветами, ширится, разматывается тканью, кружит и путает Минотавра, который вынужден выпустить Аштруд. Стены Кносского дворца сотрясаются, дворец наполняется шумом и приглушенными смешками.

Не выпуская Флер, кидается к Аштруд, подхватывает ее и тащит за собой.

Нить времени продолжает разматываться.

Fleur, Аштруд и S.S. очень быстрым шагом, а потом бегом скрываются в переходе, успевая заметить, что в зал с другой стороны вливается стайка девушек с обнаженной грудью, которые принимаются играть с Минотавром, плескаться вином, танцевать и выкрикивают что-то на явно давно уже мертвом языке.

Все трое покидают Кносский дворец и, оглянувшись, видят правильные руины, принадлежащие ХХ веку. Перед ними расходятся в стороны четыре потока, они стоят на мосту, который перекрывает их все.

Вход в Лабиринт заложен камнем.

To Astrud:

Извини, Добрая Душа. Пришлось и мне тебя уловить.

S.S.

Протягивает руку Astrud. Замечает кровь, быстро прячет ее за спину. Немного виновато:

Это... обычно не так.

Вернее, нет. Это обычно в большой степени именно так. Почти до самого конца.

Снова протягивает руку, на этот раз – уже чистую.

Fleur.

Fleur Delacour

Мотает головой.

Потом берет Fleur за руку и оборачивается к S.S.

Это было... испытание?

Не выдерживает взгляда S.S. и снова смотрит на Fleur, быстро отнимает свою руку, рассматривает ее.

И оно закончилось?

Astrud De Amaral

Машет рукой:

Закончилось, Добрая Душа, совсем закончилось.

Разворачивает руку, разглядывает полный набор пуговиц на манжете.

Больше мне нечем тебя вызывать, да и незачем.

Деловито:

У тебя все хорошо? Это видно. Прости, пожалуйста, за сегодняшнюю неожиданную встречу.

Наконец отпускает Fleur, делает шаг к Аштруд:

На тебе нет ран, царапин, вмятин, каких-нибудь переломов? Если есть, говори сейчас, Mlle Delacour отвернется, а я тебя поправлю.

Вздыхает:

Извини. Извини, пожалуйста, Добрая Душа. Наверное, можно было как-нибудь еще. Наверное, к вечеру я уже даже догадаюсь, как.

S.S.

Не может удержать себя и отстраняется немного, когда S.S. шагает вперед, но сразу же подается всем телом к нему.

У меня... все хорошо.

Кладет руку себе на шею, вздрагивает.

Начинает беззвучно плакать, одними глазами, поворачивается и медленно идет по мосту прочь.

Astrud De Amaral

Легким движением посылает Аштруд в руки цветок полевой ромашки. Осознав, что держит цветок, Аштруд исчезает.

Возвращается к Флер.

А перед вами, детка, мне не извиниться, наверное, никогда. Давайте постоим немного на этом мостике – интересно понять, какая из этих рек как называется.

S.S.

Это одна и та же река.

Нетерпеливо:

Скажите мне – это и есть... Это и было – "мы все отменим"? Она живая, эта девушка? У нее есть работящий муж из соседней деревни?

Fleur Delacour

Не отрывая взгляда от потоков:

Нет, не одна. Скорбный Ахерон, Ненавистный Стикс, Забывчивая Лета и Кипящий Флегетон. Будем считать, что так. Будем считать, что Плаксивый Коцит немного дальше по течению.

Ведет Флер влево, сходя с нею с моста.

Разве это интересно – об этой девушке? По-моему, нет. У нее есть работящий муж, но они уже живут в городе. И потом, она вовсе не такая дурнушка, как мы тогда с вами мечтали. Вы же видели. Она вам понравилась? Мне – очень.

Fleur and S.S. оказываются на берегу.

Ну, вот. Кажется, ирландский период в вашей жизни на этом закончился. Может, это и к лучшему.

Оглядывается.

Я все понял.

S.S.

Мне интересно. Потому что это все равно – о вас и обо мне. Я видела, как вы ушли. А она – как вернулись?

Зябко поводит плечами.

Останавливается, подходит вплотную к S.S.

Закончился, я знаю. Расскажите мне, что поняли вы.

А я бы хотела жить... в маленьком городе.

Fleur Delacour

Крайне почтительно укутывает Fleur просторным темно-синим бархатным плащом с песцовым подбоем, но не дотрагивается до нее.

Еще две минуты. Две минуты, и вы окажетесь в небольшом городе, совсем рядом с домом, и под окнами у вас будет мощеная старым камнем площадь. Все будет там достаточно древним, чтобы удовлетворять вашу любовь к истинному, и, надеюсь, недостаточно архаичным, чтобы не напоминать об этом конкретном приключении. И будет замок на горе. Вы будете смотреть на него иногда. И, конечно, вы встретитесь, наконец, с матушкой. Думаю, она по вас скучает.

Я понял все об этом острове. Вообще, когда-нибудь я пойму все обо всех островах. Но вот этот, конкретный, – остров Крит, и этот старейший дворец, и все то, что наговорили те креатуры, которые встречались по пути к вам, – это Критский старец.

Смотрит куда-то сквозь Флер, потом, опомнившись, на нее, но довольно рассеянно.

Аллегорически – а должен заметить, что нет ничего более полезного в практическом смысле, чем аллегории, – он олицетворяет собой Великана, опирающегося на хрупкие глиняные ноги, и близок час его конца. Старец этот обращен спиной к долине Нила, к Востоку. Ибо Восток, якобы, отжил свой век. Заметим в скобках, что это заблуждение. Лицом же он обращен к Риму, где, как в зерцале, отражена былая слава всемирной монархии и откуда – по мнению фантазера-Данте – еще может воссиять спасение мира.

Указывает направление вперед.

Пойдемте. Я могу еще многое рассказать вам об этом, но лучше будет довести вас до нового дома и напоить чем-нибудь горячим.

S.S.

Пожалуйста, и то, и другое. И мой новый дом, и рассказать многое.

Опирается на руку S.S. и шепчет ему на ухо:

D'accord. Я слушаю.

Fleur Delacour

Тем же немного рассеянным тоном:

Так вот. Наш с вами истукан, воплощенный во Дворце, Лабиринте и Чудовище, обладает, как считалось, золотой головой, серебряным торсом и руками, медными чревом и бедрами, голенями и ногами из железа. Ну, частично из железа. Главный его опорно-двигательный аппарат все равно был из глины.

Как будто рассказывая Fleur сказку на ночь:

Так и стоял он, весь сияющий и очень страшный, пока некий таинственный камень (видимо, метеорит) не сорвался откуда-то сверху "без содействия рук", не ударил в нашего истукана, во все его железные и глиняные ноги, и не разбил их. Этот камень означает последнее царство, которое сокрушит все предыдущие, а само, заметьте, будет стоять вечно.

Убеждается, что во время его монотонного рассказа Fleur закрывает глаза и отключается. Через минуту они находятся уже в небольшой уютной гостиной. Флер сидит в кресле, S.S. ворошит угли в камине.

Но и это еще не все.

S.S.

Устраивается в кресле поудобнее, осматривается.

"Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,
И капли слез сквозь трещины струятся".

Что же? Там содержится новое пророчество?

Fleur Delacour

Одобрительно:

Вы хорошо учились. Но нет, это не пророчество, это просто глупая аллегория, очередное порождение фантазии впечатлительных людей, пытавшихся вырваться мыслью из темных веков. Разве что вот: то, во что люди верят, существует. Вы спросите, каков выход? Что делать, чтобы не попадать в ловушки этих чужих верований? Наверное, выход один: не верить вовсе или верить во что-нибудь безобидное. В реальность.

Подходит и становится напротив Fleur.

Может быть вам уже пора – хотя бы после сегодняшнего очередного ужаса – поверить в эту реальность?

S.S.

Улыбается.

Снимает серебряный браслет с правой руки и надевает снова на запястье левой. Поднимает глаза на S.S.

Я хорошо училась. Вы учили меня. Мы начали с того, что можно сопротивляться. Это было очень давно.

Да, пора, и именно в реальность. Я хотела бы вам в этом помочь.

Fleur Delacour

Отрицательно качает головой.

Плохо. Это плохо. Вас так и будут похищать и подвергать вашу жизнь разнообразным опасностям. Я так и буду пытаться выстроить вокруг вас стену до небес. Это когда-нибудь надоест. Вам. Или мне. Кому-нибудь это надоест. И захочется... простоты.

Подумайте об этом. Мне пора.

Наклоняет голову, открывает дверь в холл.

S.S.

Вы хотели принести мне апельсин.

Но сейчас мне нужно корицы и шафрана. Мексиканского шафрана.

Fleur Delacour

Scene:

Roma

Oct 1955

Озабоченно оглядывает площадь перед базиликой Св. Петра, немного морща нос при взгляде на стайки туристов. Вполголоса:

Semplici... Как же их много.

Старается держаться уверенно и не особенно выделяться из толпы, однако, получается так, что там, где она идет, люди расступаются, глядя на нее с некоторым удивлением.

Идет дальше. Все так же себе под нос:

А вот и пойду в музей. Куплю билет и пойду. Там кто-то из наших заведует Великим Архивом. А я пойду в простой человеческий музей. Для Semplici.

Внезапно ее взгляд притягивает человек, продающий мороженое у стены. Подходит и покупает шоколадный рожок. В приподнятом настроении направляется ко входу в Gregorian Etruscan Museum и протягивает билет контролеру. Контролер указывает на рожок с мороженым и не пускает ее. Стоит, задерживая очередь и прожигая контролера взглядом.

K.B.

Выходит из одной из низких, почти незаметных дверей в каменной стене, тянущейся от палат Рафаэля до Этрусского музея, и направляется к площади. Из попадающихся навстречу ему людей некоторые за шаг до него спотыкаются, некоторые вдруг останавливаются, многие отходят немного в сторону и продолжают идти.

На ходу вынимает из воздуха обрывок пергамента, пробегает его глазами и тут же, не выпуская из рук, сжигает. Смотрит злобным взглядом прямо перед собой и прибавляет шаг.

Останавливается резко.

T. M. R.

Высоко подняв голову, оглядывается на очередь. Люди за ней немного пятятся. Медленно оборачивается к контролеру снова, показывает ему рожок с мороженым, потом разжимает пальцы той же руки и демонстрирует пустую ладонь. Смотрит на реакцию контролера, немного наклонив вбок голову. Контролер отступает, пропуская ее внутрь.

Катарина берет билет и рвет его на мелкие клочки, которые выбрасывает веером в воздух. Презрительно фыркает и уходит от дверей музея, восстанавливая свой шоколадный рожок и потихоньку к нему подступаясь. Идет к стене, прислоняется к ней, невесело смотрит на площадь.

K.B.

Вытряхивает из рукава палочку себе в ладонь, так, что ее конец чуть выдается из его вытянутых пальцев.

Криво улыбается, разлепляет губы и собирается сказать что-то. В последний момент останавливается, левой рукой убирает с дороги зазевавшегося пешехода. Негромко произносит заклинание.

Рожок твердеет, начинает отблескивать на солнце всеми цветами радуги, а вместо мороженого в нем оказывается головка черной розы.

T. M. R.

Встряхивает головой, разглядывая розу в рожке. Затем встряхивает бывшим мороженым, крутит розу в пальцах. Осторожно ведет глазами вправо и влево. Отделяется от стены и оглядывается.

Уверенно поворачивается влево и идет вперед.

K.B.

Подождав, пока K.B. преодолеет большую часть расстояния до него, делает несколько шагов вперед и кланяется.

Вы выделялись бы в этой толпе, даже если бы ваш облик и не выдавал внимательному наблюдателю безукоризненность вашего происхождения. Что же до местных увеселительных заведений...

Раздраженно дергает головой в направлении стены.

...они недостойны вас втрое.

T. M. R.

Останавливается перед высоким темноволосым человеком лет двадцати семи, смотрит на него с интересом.

Спасибо за розу. И за комплимент.

Вкалывает бутон себе в волосы.

Приятно встретить в нашем многолюдном городе мага, который не боится выйти на улицу. Но вы ведь приехали? Откуда?

Машет рукой в сторону входа в музей.

А! Ерунда. Это я так бунтую.

K.B.

Cмеется.

Превосходно. Вполне совпадает с моим настроением. Но необходимо все же различать. Здесь – развлекаться...

Одного из прохожих приподнимает в воздух, и он неловко падает.

...а бунтовать – на Via Veneto, среди своих. Вы позволите? Я собирался уезжать прямо сейчас, но теперь хотел бы задержаться до вечера.

Предлагает K.B. руку.

T. M. R.

Чуть поднимает бровь, глядя на упавшего прохожего.

Но, право же...

Берет T.M.R. под руку.

Это немного слишком... Пойдемте, пожалуй. Только не к своим, о, ради Родриго, нет! Видеть не могу больше их, смотреть на них, слушать их, жить с ними, – ничего не могу. По крайней мере до вечера.

Продолжает идти с незнакомцем.

Все-таки, знаете, ночевать среди Semplici, – это не для девушки из приличной семьи.

Смотрит на T.M.R.

Так же как и идти под ручку с незнакомым, по-видимому, английским, магом, не узнав, как его зовут.

K.B.

Похоже, что у меня перед вами преимущество. Я-то уже понял, кто вы.

Thomas Marvolo Riddle, если угодно. Если не угодно – я приму от вас любое другое наименование.

Теперь все в рамках приличий, как и подобает гордым властителям этого города?

T. M. R.

Улыбается.

Угодно, да. Are you a marvel, Thomas? А меня зовут Катарина. Да, фамилию вы угадали. Я из них, из великих и ужасных.

Останавливается, снова смотрит на T.M.R.

Что же вы здесь делаете, Томас? Если вам нужен доступ в какие-то магические святыни Вечного города, вы должны были бы появиться у нас. Все приходят к нам. А вы...?

K.B.

I certainly am, lady Katharina. До такой степени, что решил положиться на собственные силы, прежде чем "прийти к вам". А теперь вот – пришел.

К каким святыням выписывают пропуск ваши прелестные руки?

T. M. R.

Смеется:

Какая же я леди? Я синьорита!

Оборачивается вокруг своей оси, улыбаясь.

Вы, Томас, меня не видели летом, с веером в руках, с высоким кастильским гребнем в волосах и с красной розой на корсете.

Вздыхает, разглядывает свои руки.

Пока мои прелестные руки выписывают всем одни и те же пропуска, на которых написано: "Спасибо и до новых встреч!" Но если вам нужно, скажем, в Великий Архив... смеется, расширяет глаза... "обращайтесь"!

K.B.

Останавливается. На мгновение одевает Катарину поверх ее платья так, как она описывала – гребень, мантилья, веер, кружевные оборки, потом возвращает ей прежний облик. Качает головой.

Смертоносно. Хорошо, что я не попал сюда летом, я бы никогда не уехал, и все мои труды и исследования пошли бы прахом, книги – покрылись пылью, а инструменты – ржавчиной.

Пока же разрешите встать в очередь получающих надежду на новые встречи? Или мне в самом деле позволено – обратиться?

T. M. R.

Вспыхивает, оказавшись в испанском наряде, потом берет себя в руки.

О, Томас.

Все же непроизвольно содрогается.

Никогда не одевайте тех женщин, которых вы предварительно не раздели.

Закрывает глаза.

По-моему, это сказала не я.

K.B.

Останавливается, кладет руки на плечи K.B.

Еще сегодня утром я считал, что проникнуть в Великий Архив – это все, что я могу взять от Рима.

Какое счастье, что я ошибался.

T. M. R.

Кладет руки крест-накрест на свои плечи поверх рук T.M.R.

Тихо:

От Рима – да.

Быстро:

Кажется, девушка из приличной семьи готова сегодня бунтовать не только с помощью мороженого и обескураженных маглских служителей музеев, в которые обычно проходит изнутри, а не снаружи.

Отводит взгляд и смотрит на какого-то светловолосого туриста, которые уставился на них с T.M.R. Туриста относит назад. Снова поднимает глаза на своего спутника.

Ух. Все-таки, Борджа – сильные маги.

Разглядывает лицо T.M.R.

K.B.

Выдерживает взгляд K.B.

Из самых сильных. И родители наверняка озабочены этим – и исторической силой, и своей относительной слабостью...

Привлекает K.B. немного к себе.

...и тем, как явно на голову выше их собственная дочь.

T. M. R.

Высматривает что-то в глазах T.M.R. Похоже, думая совершенно о другом:

Родители озабочены только тем, чтобы побыстрее эту дочь прилично пристроить. Нет, они хорошие. Только слегка устали – и от обязанностей по этому городу, и от меня.

Чуть приподнимается на цыпочки.

Вот так я буду немного выше, Томас... А вы расскажете мне о трудах, исследованиях, книгах и инструментах? Я, видите ли, только с виду такая легкомысленная. На самом деле... принимает серьезный вид... на самом деле я умная и образованная.

K.B.

Все в свое время, Катарина. Постепенно. Сначала вид, потом легкомысленность...

Обнимает K.B., прикрывает полой летнего плаща и вместе с ней отрывается от земли.

...потом ум и образование, потом снова легкомысленность, а там дело дойдет и до книг.

T. M. R.

***

...И наконец, Sir Howard перестал допускать в замок вообще кого-либо, кроме торговцев книгами. Вполне естественно, что всем моим друзьям, и старым, и новым, сколько их ни было, пришлось менять профессию, если они хотели как-то добраться до меня вне школьных занятий. На время, разумеется.

Anthony Winter

Серьезно хмурится, но, не сдержавшись, начинает смеяться.

Ах, эти ваши английские строгости, Энтони! И что же, вас совсем-совсем не выпускали из дому? Пока вы не доделаете уроки?

Берет из греческой вазы с фруктами гроздь черного винограда, отщипывает ягоды и кидает их в сторону Энтони; ягоды на лету превращаются в бабочек, потом, покружившись вокруг него, собираются обратно в гроздь и укладываются на тарелку возле него.

K.B.

Не подумайте, леди Катарина, что слова "английский" и "строгости" – синонимы.

Осторожно берет одну ягоду и неуверенно подкидывает ее вверх. Ягода подлетает невысоко и шлепается обратно на тарелку.

Смеется.

Итальянская природа меня не слушается. Но в свое время мы с ребятами... вели себя вполне невоздержанно.

Anthony Winter

Вздыхает.

Какая же я леди, Энтони? Давайте без приставок к именам, хорошо?

Мимолетно задумавшись о чем-то, вручает Энтони засушенный цветок вереска, который достает из странно выглядящего молитвенника.

А английская природа вас слушается?

Отходит и садится на высокий пуф, кутаясь в цветастую испанскую шаль.

K.B.

Донна? Синьора?

Сжимает цветок между ладоней. Из его рук вылетает стрекоза, но крылья у нее не прозрачные, и на них рассыпаны буквы. Сев на запястье K.B., она складывает крылья и превращается в клочок пергамента, на котором написаны две стихотворные строчки:

"For nothing this wide universe I call,
Save thou, my rose; in it thou art my all."

Anthony Winter

Ахает, подносит стрекозу к глазам. Поднимает голову, глядя на Энтони.

Вспоминает:

Have eyes to wonder, but lack tongues to praise?
When tyrants’ crests and tombs of brass are spent...

А начало – о родителях. О Семье. Мы уходим в прошлое... Вы будете настоящим книжником, Энтони. Если бы не вы, не знаю, как бы я пережила последний месяц в Риме.

Поводит плечами, сбрасывая шаль, чуть вытягивает вперед руки.

То, что конечности еще при мне, – просто чудо. Иначе при попытке затащить меня в какой-нибудь династийный брак, мне бы их оторвали. Но я не Лукреция Борджа. Лукреции нашему роду вполне хватило.

Строптиво:

Пусть рожают себе других дочерей и выдают из всех замуж, хоть по пятнадцать раз.

Смотрит на Энтони.

Извините. Но во время этой сегодняшней вечеринки я еле удержалась, чтобы не сделать программное заявление и не выставить всех за порог. Без шума. Просто... показав им какой-нибудь семейный перстень.

K.B.

Наверное, мне нужно было бы все время помнить о вашей фамилии, Катарина. Признаюсь, это сложно, глядя на вас. Руки Борджа всегда виделись мне... пусть и красивыми, да, но холодными, прежде всего расчетливыми... не такими, как ваши. На ваших пальцах я совсем не могу представить себе тяжелое, фамильное борджианское золото.

Anthony Winter

Разглядывает свои пальцы, не украшенные драгоценностями.

О, Энтони, все это в прошлом. И внутри нас. Снаружи все очень чинно, в хорошем вкусе, никакого лишнего золота, помимо того, которое досталось нам вместе с недвижимостью.

Смотрит на Энтони.

А ваша помолвка...?

K.B.

Моя?

Она протекает как-то. Насколько я понимаю, так, как ей и подобает. Когда я вернусь на Остров, _чинно_ наступит следующий ее этап.

Если я вернусь на Остров.

Anthony Winter

Немного удивленно:

"Если"? Вот контраст! В один момент вас запирают в доме, не пуская друзей, а в другой вы можете просто не вернуться? И что же? Осядете на каком-нибудь греческом острове? Вам выстроят капище, буду подносить инжир и оливки, а вы раз в месяц будете выбирать себе самую аппетитную девушку?

Нет уж, Энтони. Не забывайте ваш чудесный, дождливый, чопорный, холодный, туманный, зеленый и веселый остров, пожалуйста. А я как-нибудь приеду в гости к вам с... с вашей милой молодой женой.

K.B.

Качает головой. Серьезно:

Мы, Винтеры, добиваемся своего обычно не прямой атакой, а длительной осадой. Иногда на нее уходит вся жизнь. Я легко могу продлевать свое... предсвадебное пребывание за границей почти до бесконечности, ссылаясь то на одну, то на другую причину, различной степени вздорности. Мои мотивации никак не будет подвергнуты сомнению – обратная сторона чопорности, лучше отвернуться, если заранее знаешь, что увиденное может тебе не понравиться.

Большим успехом в наших кругах также пользуется прием постановки перед фактом.

Anthony Winter

Внимательно слушает.

Это все очень интересно, Энтони. Как хорошо, знаете... что мы с вами друзья, а не... кто-нибудь еще. Я бы не выдержала взгляда на оборотную сторону вашей чопорности, да мне и кажется, что ее в вас нет!

А за постановку перед фактом...

Встает, берет со столика веер, делает страшное лицо, которое, если подумать, действительно немного страшно.

Договорить не успевает: в дверях появляется горничная и делает странный знак себе за спину.

K.B.

С отчаянием:

Катарина!

Хорошо. Я скажу так прямо, как могу. Я...

Прослеживает взгляд K.B. и замолкает.

Anthony Winter

Оборачивается от двери к Энтони, улыбается ему, делая горничной знак подождать.

Не уходите, Энтони, хорошо? Прошу вас. Вы собирались скоро уезжать... я не могу проститься с вами так скоро. Пожалуйста, сходите, утешьте родителей. Вас они полюбили гораздо больше, чем мои выходки последнего времени.

Протягивает открытую ладонь по направлению к Энтони, легко дует на нее. Его щеки касается что-то нежное и теплое.

K.B.

Закрывает глаза, судорожно втягивает воздух и кивает. Встает, поворачивается к двери и хочет что-то сказать, но K.B. уже скрылась из виду.

Прикладывает пальцы к щеке, уходит в дальнюю дверь.

Anthony Winter

Входит в ту же комнату, держа K.B. за руку. Осматривается, взмахом руки от двери сметает гроздь винограда с тарелки Anthony Winter; упав на пол, она расползается в стороны крупными черными муравьями, которые быстро исчезают.

Еще один смотр женихов?

T.M.R.

Качает головой, то ли улыбаясь, то ли неодобрительно.

О, Томас, мы же не в Колумбии... Зачем муравьи?

Отъединяется от T.M.R., идет вглубь комнаты, подходит к зеркалу, поправляя волосы.

Смотр женихов? Смотрины невесты!

Разворачивается к Т.M.R.

Невозможно представить, что один только факт принадлежности к женскому племени делает из нас в остальном настолько ненужных магическому миру существ.

Продолжает ровно:

Зачем было все? Великий Архив, книги об элементах и составах, путешествия, полевые исследования, музыка, рисование, верховая езда, и все то, чему я с удовольствием училась... чтобы сложить это к ногам какого-то мужчины? Чтобы заведовать кухней в его доме?!

Оглядывается в поисках подходящей вещи.

Я сейчас что-нибудь разобью.

K.B.

Улыбаясь:

Но конечно же, не для этого. А для того, чтобы складывать мужчин к своим ногам.

А разбивать – только вот это.

На столике появляется поднос, на которые навалены реалистично выполненные фарфоровые сердца. Берет одно, нарочно роняет на пол, оно раскалывается вдребезги, рассылая звездой красные брызги по мрамору.

Смеется.

Красноватая водица. Как обычно. Ни в ком не осталось настоящей крови.

T.M.R.

Следит за разлетающимися осколками.

Разбивать фарфоровые сердца неинтересно, Томас.

Cмотрит на Т.M.R. испытующе.

И вообще, разбиение – не самое интересное, что можно сделать с сердцем. Можно ведь его и взвесить.

Чуть задирая подбородок.

Но на это способен только действительно великий маг. Или ведьма.

Подходит к T.M.R., упирает указательный палец в левую сторону его груди.

Какая же кровь в тебе, Томас? Расширяет глаза: Пусть не голубая, но ведь и не белая, м-м?

K.B.

Я и есть великий маг. Я способен на все, что ты говоришь, и на многое другое.

Подхватывает левой рукой кисть K.B., приставляет острый ноготь на мизинце правой руки к ее запястью.

Моя кровь, та, которая была дана мне, ничего не значит. Но... Хочешь посмотреть, что получится, когда она смешается с твоей? Я уже знаю.

T.M.R.

С ужасом смотрит на руку, затем поднимает глаза, вглядываясь в его зрачки. Тянет пальцы к его запястью, легко дотрагивается до кожи, подносит руку к лицу, как будто разглядывает кровь. Медленно:

Я не боюсь крови, Томас. Ни чужой, ни своей. Только вот... я не уверена, что готова ее смешивать.

Снова проводит рукой по его запястью. Мягко:

Не надо. Немного сжимает его руку. Я, конечно, экспериментатор, но получится не со мной, и не с тобой. Получится... улыбается: ничего у тебя со мной не получится, Томас. Ты ведь пока не разбил моего сердца.

K.B.

Как бы ты ни сопротивлялась, строптивая Катарина, ты все же женщина. Мы замечательно провели с тобой последние несколько недель, но ты должна понимать, что наш ребенок будет не просто великим магом.

Крепче сжимает руку K.B.

Я могу не успеть завершить то, к чему я иду так уверенно. Мне могут помешать. Соглашайся, гордая Катарина. Перед тобой – такая жизнь, какой увядающие Борджа не могли даже и представить для тебя. Соглашайся сейчас, и я больше не стану тебя торопить, и беззаботные отношения смогут продолжаться так долго, как ты захочешь.

T.M.R.

Достает из воздуха простое золотое кольцо, разглядывает его.

Ты делаешь мне формальное предложение, Томас? Это большая честь для меня, потому что я уверена в твоем великом будущем.

Смотрит на T.M.R. через кольцо.

Но нет. Ответ – нет, без лишнего кокетства и без ненужных слов. Найди себе кого-нибудь, кого эти перспективы смогут соблазнить. Меня – нет. Извини, Томас.

Приподнимается на цыпочки и целует T.M.R. в губы.

K.B.

Жестко берет K.B. за подбородок и удерживает ее лицо у своего.

Я – не соблазнитель. Никто другой мне не нужен. И я не поверю, что ты не хочешь великого будущего для себя.

Отпускает K.B.

Или весь твой бунт – просто ребячество? Послушная девочка готова подчиниться родителям?

Мы можем уйти прямо сейчас. Вдвоем. Иначе – я уйду, и вернусь, и буду возвращаться.

T.M.R.

Холодно улыбается:

Возвращайся, Томас. Be my guest.

Шепотом:

А о том, чему и кому готова подчиниться послушная девочка, я тебе напишу.

K.B.

Напишешь, любовь моя. Кровью.

Смеется.

Завтра у Треви, как обычно?

T.M.R.

Открывается дверь из внутренних покоев Палаццо Боргезе, очень чопорный лакей докладывает: "Prince Aurelius Tepes".

Катарина замирает, оглядывается. Делает T.M.R. знак остаться. Лакею:

Просите, пожалуйста.

K.B.

В проеме двери делается темно, из этой тьмы появляется высокий черноволосый человек примерно одного возраста с T.M.R., то есть лет 27-28-ми. Немного прикрывает глаза от яркого света, охватывает быстрым взглядом комнату, на полу которой по-прежнему валяются алые осколки, учтиво наклоняет голову.

Доброй ночи, синьора. Приветствую вас, сэр.

Чуть поигрывает тонкой золотой цепочкой от часов, пересекающей жилет его безупречного вечернего одеяния.

Вежливо, но неуловимо небрежно:

Ваши уважаемые родители прислали меня засвидетельствовать вам свое почтение. Право же, мне не хотелось. Улыбается. Не хотелось – вам – помешать.

A.T.

Хватается за шею и с трудом делает вздох. Дергает головой.

Роскошное появление, князь. В приличном обществе принято придерживать немного свою силу. Со старыми Борджа вы ведь сумели договориться мирно, насколько я понимаю?

T.M.R.

Тоже вдыхает глубоко и бесшумно, но легко, а не с трудом. Делает примирительный жест в сторону T.M.R., заодно заставляя тем же движением исчезнуть осколки с пола.

Немного растерянно улыбается A.T.

Вы вовсе не помешали, князь. Располагайтесь, пожалуйста. Это мой добрый друг Thomas Marvolo Riddle. Вас нам представили. А я...

K.B.

Чуть удивленно скользнув взглядом по T.M.R.:

Я знаю, как вас зовут, синьора. До наших диких краев доходят столь важные сведения, поверьте.

Задерживает немного более внимательный взгляд на Катарине.

Но эти слухи жестоко преуменьшены.

Снова смотрит на T.M.R.

Вы должны простить меня, мистер Риддл. Я не всегда вижу грань между мирными и немирными способами договариваться с людьми.

A.T.

Простить? За что же, князь? Вы не нападали на меня. Вы безукоризненно вежливы... и даже галантны с хозяйкой дома. Вы раскрыли свои карты при входе, это правда, но по некотором размышлении это вряд ли можно поставить вам в вину.

Кланяется.

Польщен нашим знакомством.

T.M.R.

Переводит горящий взгляд с T.M.R. на А.Т.

Мне кажется, господа, что наша беседа, конечно, вполне могла бы стать светской, но... сейчас слишком поздний час. Для нас с Томасом. Вернее, для Томаса. Борджа давно, начиная с Чезаре, привыкли превращать ночь в день. И если я правильно понимаю, князь, вас такой режим должен устраивать.

Давайте же воспользуемся этим совпадением.

K.B.

Проходит по комнате, за ним тянется длинная непроницаемая тень. Берет со стола одно из фарфоровых сердец, с усмешкой взвешивает его в руке, чуть сжимает пальцы. Видно, что сквозь его руку начинает пробиваться живой алый свет, а сердце пульсирует. Подносит руку выше к глазам, которые на миг загораются красноватым блеском, возвращает сердце на место. На блюде оказывается горка нежнейших персиков.

Чуть разводит руками и возвращается к двери.

Вы совершенно правы, синьора. Мой образ жизни как-то традиционно сводится к бурной ночной активности. И времени в Риме у меня мало. Только сегодняшняя ночь. Поэтому... если вы хотите воспользоваться какими-либо совпадениями, прошу, давайте покажем друг другу тот Вечный город, который мы оба знаем.

Делает шаг к Катарине; чуть насмешливо:

Вечность – не пустой звук для нас всех.

A.T.

Вздергивает подбородок.

Приятных развлечений, мисс Борджа. Вечность длиной в одну ночь – что может быть увлекательнее.

Подходит к двери. Тихо:

Ваше бессмертие для меня – пустой звук. Искренне желаю здравствовать. Как умеете. Как можно дольше.

Выходит.

T.M.R.

Flash-back

Mapledurham, Berks.

Caversham Heath Club

October 16, 1966

C прилежанием и интересом разглядывает сложный многоцветный коктейль, который гордо ставит перед ней официант. Отпивает совсем немного. Жалобно:

Да-да. Ну, теперь я знаю. Теперь верю, конечно. А может быть, это просто неправильное место? Энтони, ведь не может же быть у меня такой неразвитый вкус.

Кидает лукавый взгляд на A.T., который смотрит на нее вежливо-выжидательно.

Ты знал. Ты знал, что я не умею пить ужасные алкогольные смеси.

Упрямо поднимает голову:

И все равно. Я бы попробовала. Я бы даже хотела пойти в закрытый мужской клуб.

Молчит. Мужчины тоже молчат.

Katharina Borgia

Все так же вежливо, но, похоже, сдерживаясь:

Это в другой раз, Катарина. В другой приезд. Для этого приезда вполне хватает вот этого...

Смотрит на коктейль странным взглядом.

Только не надо рассказывать об этом ребенку. Я думаю, путешествия по греческим островам будут немедленно забыты, и тебе придется выписывать ему состав и рассказывать об ощущениях.

To Anthony Winter:

Энтони, вы ведь, наверное, знаете, какое у них здесь лучшее вино? Наша дама принуждена будет стерпеть его, если уж любви с вот этим...

опять не находит названия для коктейля

...у нее не вышло.

А.Т.

Heidsieck. Коллекционный, если я правильно помню, еще времен маглской Виктории. Но... он, возможно, суховат... для дамы. Нашей дамы.

Смотрит на Katharina Borgia.

А вот настоящих, правильных итальянских вин, красных, густых, как вы привыкли, здесь совсем не держат.

Делает движение, чтобы встать.

Я прикажу принести?

Sir Anthony Winter

Останавливает Anthony Winter жестом. Немного смутившись:

Ну что вы, что вы. Мы ведь не спешим. Сейчас этот человек подойдет, и мы закажем. Спасибо вам, Энтони, это были совершенно незабываемые дни. Мне даже удалось совсем не волноваться за ребенка. Мы как-то решили в этом году, что ему надо получить возможность утолить ту тягу к самостоятельности, которой в нем стало слишком много... и отправили с одним доверенным человеком в путешествие. Aurelius его хорошо подготовил... И я тоже, кажется, старалась.

Делает еще глоток разноцветной жидкости.

Поделилась с ним всей той немногой мудростью, которая была мне доступна. В ускоренном и сжатом режиме. Но я бы все равно очень волновалась, если бы не эта феерическая поездка. Вы оба совершенно вскружили мне голову осенней Англией. И мне даже не хочется уезжать.

Katharina Borgia

Cмотрит куда-то в глубину зала, откуда вскоре быстро прибывает давешний официант, споро демонстрирует сидящим за столиком бутылку Heidsieck, дожидается кивка A.T., откупоривает и разливает по бокалам.

Сдержанно:

Вся феерическая часть – заслуга Энтони. Наши с тобой прогулки по ночному Лондону больше похожи на исторические разыскания другого англичанина. Или он был ирландцем?.. Впрочем, он почти все переврал.

Переключаясь:

И тем не менее, злосчастный предок тоже успел полюбить этот город. И даже, как я понимаю, встретил некоторую взаимность.

Снова устремляет взгляд куда-то в другой конец зала.

А.Т.

Поднимает хрустальный бокал.

Не уезжайте. Английская зима – превосходна, особенно вне большого города. Библиотека, камин, буря за окном, не сильная, но достаточная для того, чтобы почувствовать уют... Потом, когда ее устанешь ждать – весна, запах, всепроникающий запах, который так...

Останавливается, с трудом отводит взгляд от лица Katharina Borgia.

Простите. Конечно, уезжайте. У каждого человека всего один дом. Уезжайте, и возвращайтесь. У нас еще достаточно времени.

Sir Anthony Winter

Слушает Anthony Winter завороженно.

Зима? Да... Это интересно. Мне очень интересно все то, что позволяет почувствовать себя человеком Острова. Вы совсем другие, особенные.

Странно улыбается:

Но и мы другие, вы правы, Энтони. Поэтому нельзя, наверное, тратить жизнь на возвращения на один и тот же остров... даже – Остров, когда в мире осталось так много всего, что надо увидеть и испытать. Aurelius научил меня любить наш замок на горе, но и тяга к перемене мест у нас, кажется, тоже в крови.

Переводит взгляд на мужа:

Куда же дальше? В Латинскую Америку?

Katharina Borgia

Немного поднимает руку, как будто ловит какой-то поток воздуха, смотрит на ладонь. Скользит взглядом по Katharinа Borgia.

Я думаю, в Австралию. Кажется, по концентрации опасных гадов это самое выдающееся место на Земле. Вот станет совсем холодно, и поедем ходить вниз головами. И Северусу будет, кстати, хорошая практика.

Переводит взгляд на Anthony Winter:

Энтони, вы не будете против, если я поручу вам последить за Катариной недолго? Не давайте нашей естествоиспытательнице заказывать fish and chips, пожалуйста, боюсь, это плохо кончится для этого заведения. У меня странное ощущение, что меня кто-то зовет. Извините.

Встает, чуть кланяется и отходит от столика, пропадая где-то в темноте в углу зала.

А.Т.

Коротко кивает, глядя вниз.

Когда А.Т. отходит:

Вы... Вам действительно понравился мой... наш... этот... Лондон, леди Катарина?

Я пытаюсь понять... Мне кажется, я завидую вам. Вы свободны так, как мне не суждено быть – никогда.

Sir Anthony Winter

Проводив А.Т. взглядом:

Мне нравится любой Лондон, Энтони. И пожалуйста... не надо титулов, или мне тоже быть с вами такой же официальной? Мне так хочется, чтобы мы все, все трое, могли быть всегда такими же друзьями, как сейчас, в этот наш приезд. Ну... улыбаясь ...хотя бы мы с вами – можем быть друзьями? С моим мужем довольно трудно дружить, я понимаю.

Тихо:

Его можно только любить.

Смотрит на Энтони с нежностью:

Свобода. Стоит только захотеть, Энтони. Просто придумайте что-нибудь. Книги ведь не убегут из вашего хранилища. Разве вас что-нибудь держит? И прошу, очень прошу вас, приезжайте к нам. Обещаю показать вам такую Центральную Европу, которой вы никогда еще не видели. Она вскружит вам голову не меньше, чем мне ваш Лондон.

Katharina Borgia

Поворачивается на стуле у стойки, обращаясь лицом к комнате, и встряхивает коротко стриженой головой. На ней короткая замшевая курточка, подпоясанная выше талии, кожаные бриджи и высокие сапоги с маленькими, но острыми шпорами.

С улыбкой смотрит, как А.Т. пересекает зал.

Elizabeth Battery

Приближается к девушке возле стойки, останавливается перед ней.

Княжна Батори, как я понимаю? Вы умеете быть настойчивой.

А.Т.

Оглядывается, потом смеется радостно.

Предков хватил бы удар.

Но какое счастье, что мне не придется представляться вам – своим надуманным, глупым именем.

Что же привело вас сюда, господин Дракон? Что бы это ни было – с возвращением. Вы принимаете участие в охоте?

Elizabeth Battery

Немного поизучав девушку, опускается на стул рядом с ней. Неторопливо:

У вас ко мне какое-то дело? Или вы случайно проходили мимо, и почувствовали родственную душу? В любом случае, приятно видеть, что великий род Батори не вымер окончательно, после того как вашу славную прабабку там бесславно ославили на всю нашу неумирающую породу.

Немного откидывает голову, разглядывая девушку получше.

Вы похожи на нее. Может быть, вас и назвали в ее честь?

А.Т.

Неотразимый комплимент.

В ее честь, но на здешний выхолощенный манер, князь.

Приоткрывает губы и облизывает их едва заметно.

Род с тех пор так и не оправился. Уж лучше бы вымер, чем смотреть каждый день на этих...

Сдерживается.

Селекционеров. Но со мной у них все равно ничего не получится. Мне уже скоро восемнадцать.

Elizabeth Battery

Холодно:

Я не говорил комплиментов, леди. Более того, подошел к вам, как бы это повежливее... по старой памяти, а также с тем, чтобы порекомендовать вернуться к своим селекционерам и подождать сначала, пока вам исполнится двадцать один год, затем двадцать восемь, и так далее, пока...

немного наклоняется и говорит девушке на ухо

...пока вам не перестанет хотеться облизывать губы в присутствии представителей рода Tepes.

А.Т.

Придвигается ближе, потом преувеличенно резко отстраняется.

Вот как.

Значит, дело у меня – не к вам, представитель рода Tepes?

Смотрит исподлобья. Тихо:

Отказаться от дара? Пытаться вытравить его из крови? И этому же вы будете учить своего сына?

Elizabeth Battery

Смотрит на девушку прямо:

От дара нельзя отказаться, княжна. Можно отказаться от того, что ему сопутствует. А дело у вас, безусловно, не ко мне, я очень сожалею.

Встает, ненадолго кладет руку на шею девушке там, где распахнут воротник ее куртки. Коротко улыбается:

Действительно, сожалею...

наклонив голову:

...о роде Батори.

Случайно упирается взглядом в зеркало за барной стойкой, что-то там находит.

А.Т.

Глаза ее закрываются, когда рука А.Т. ложится ей на шею.

Не открывая глаз.

Рога трубят. Счастливой охоты. Покажите им, что такое настоящий мужчина.

Улыбается, поводит плечами, слезает со стула и направляется к выходу, постукивая невысокими каблучками сапог и не оглядываясь.

Elizabeth Battery

Очень серьезно:

Вам достаточно только позвать. Я приеду. Не ради Европы, разумеется.

Заставляет себя улыбнуться.

На самом же деле, умение дружить с женщинами – фамильная гордость Винтеров. Отец... Sir Howard очень долго, практически до самого конца, брал уроки фортепиано у одной из самых прекрасных дам, которых мне приходилось видеть.

Услышав звук рога, вздрагивает.

Мы... мы, кажется, задержались. Нам пора.

Sir Anthony Winter

Радостно:

Так я зову, Энтони! Приезжайте к нам с Уилбертом, конечно же. Да вот хоть прямо этой зимой. Вы не представляете, какой слалом на санях можно там устроить. Смеется: Местные маглы, правда, во время этих диких охот Тепешей прячутся кто куда, но скачка от этого делается только привольнее.

Куда же нам пора, Энтони?

К.В.

Прячутся? Я их, кажется, понимаю.

Винтеры были членами этого загородного клуба с незапамятных времен, и разумеется, именно на мою долю выпала первая в его истории охота. До этого как-то обходилось.

Сейчас здесь станет шумно. Придет толпа мужчин, которые умеют кое-как держаться в седле, но в жизни не держали охотничьего ножа. Они будут безукоризненно одеты. Они будут старательно кричать и пытаться показать, что их возбуждает перспектива гнать через лес за собаками, преследующими какого-то местного хищника, а потом, окружив его...

Пойдемте. Иногда мои соотечественники наполняют меня глубокой мизантропией.

Встает.

Sir Anthony Winter

Возвращается к столику, улыбаясь.

О, Энтони, как все удачно складывается. Местная охота, это же так интересно. А не могли бы мы с вами поучаствовать? Поставить, скажем так, выразительную красную точку в нашем пребывании в Англии.

Катарина...

Смотрит на жену.

Для дам здесь, наверное, тоже предусмотрено что-нибудь увлекательное.

А.Т.

Поднимается.

Впору мне ставить нолики напротив пунктов, обозначающие желания, которые мне не суждено исполнить никогда. Не войти в мужской английский клуб. Не поучаствовать в английской маглской охоте. Не поездить в этой стране верхом.

Вздыхает. Поднимает глаза на мужа:

Anthony, Aurelius, не беспокойтесь.

Весело смеется:

Езжайте, покажите им, что такое настоящие магические мужчины. А я уж тут... как-нибудь... займусь вышиванием.

Не сдержавшись, презрительно фыркает.

К.В.

Вздергивает подбородок.

Считайте, что вы приглашены, князь.

Смотрит на Катарину, пытаясь что-то разглядеть в ее глазах, потом касается пальцами своей груди и оказывается в черном с зеленью охотничьем костюме.

А у вас я вынужден нижайше просить прощения. Боюсь, мне никак не удастся изменить правила клуба.

В дверь входит пара охотников, они немедленно направляются к стойке. Publican машет полотенцем куда-то себе за спину, из задней двери немедленно выскакивают два его помощника и занимают места за стойкой, изготовившись к действию.

Sir Anthony Winter

Целует К.В. руку, отходит чуть назад, оказываясь в черном охотничьем костюме с тончайшей золотой отделкой по воротнику и манжетам. Мельком оглядывает себя. Отделка меняется на серебряную.

To Anthony Winter:

Sir Winter, на кого же охотятся в ваших краях в это время года?

А.Т.

Когда А.Т. наклоняется к ее руке, глаза ее вспыхивают непонятным огнем; когда он отходит, Katharina чуть прикрывает веки и молча делает в его сторону легкий прощальный жест.

Взмахнув ресницами Anthony Winter, улыбается и выходит из зала.

К.В.

В комнату продолжают вваливаться шумные, разгоряченные мужчины. Большая их часть осаждает стойку, где хозяин непрерывно принимает заказы на двойные и тройные виски.

Один из них хлопает Sir Winter по плечу и, смеясь, вталкивает ему в руки большой нож в кожаном чехле.

Кланяется Катарине, поворачивается к А.Т.

Это, кажется, так и не удалось выяснить в точности. Местные жители жаловались на то, что в округе появился волк, и кого-то сегодня удалось затравить. Впрочем – волк, кабан, олень, не все ли равно. Кровь льется одинаково.

Shall we?

Sir Anthony Winter

***

Оглядывает смешанный желтеющий лес, кажется, с удовольствием прислушивается к звукам охотничьих рогов, похлопывает по шее своего гнедого жеребца, который поначалу испуганно храпит и дергается, потом затихает. Проверяет кинжал за поясом. Видно, что это гораздо более старинная вещь, чем те охотничьи ножи, которыми собираются орудовать охотники.

To Anthony Winter:

Ну что ж, Sir Winter, кажется, все дороги здесь ведут к дичи. Все же, хотелось бы, чтобы это был не волк. Иначе я слишком быстро его найду. Желаю вам приятной охоты, и спасибо за эту возможность.

Направляет жеребца от развилки влево.

А.Т.

Коротко кланяется.

Не за что. Пусть ваша добыча попадется вам ровно тогда, когда вам этого хочется.

Пришпоривает свою лошадь и бросает ее в галоп по другой развилке, где дорога ведет на небольшой холм. Поднявшись на него, оглядывается и пытается сориентироваться. Крики и лай раздаются в ближнем подлеске с разных сторон. Постояв, съезжает вниз и углубляется в лес по одной из тропинок.

Sir Anthony Winter

Выезжает на тропинку, поправляя черную блестящую охотничью шляпу. Что-то говорит коренастому мужчине в алом камзоле, который указывает стеком вперед в гущу леса, где трубят рога, направляет свою серую в яблоках кобылу к холму. Некоторое время кобыла идет ровной чинной рысью, потом, подчиняясь посылу всадника, переходит в галоп.

Останавливается на вершине холма, оглядывая лес, пытается высмотреть хоть какое-то шевеление в кустах. Не обнаружив ничего, спускается с холма на другую сторону, едет вперед.

Всадник в темно-синем охотничьем костюме

Слышит за собой мягкий стук копыт, останавливается, поворачивает лошадь и заставляет ее отступить немного вбок.

Когда из-за поворота появляется всадник в синем костюме, натягивает поводья, лошадь дергает головой и пятится с тихим ржанием.

Sir Anthony Winter

Вежливо притрагивается к полям шляпы, поравнявшись с Sir Winter, хочет проехать дальше.

Всадник в темно-синем

Катарина?

Sir Anthony Winter

Тихо вздыхает, натягивает поводья, останавливая лошадь. Поворачивает голову к Anthony Winter.

Ну вот. Что же вы не сделали вид, что не узнали меня, Энтони? Теперь я решу, что не могу прикинуться даже самым захудалым английским сквайром. Надо было мне, видимо, наклеить усы.

К.В.

Я... я не видел вашего лица. Простите.

Но зачем вы здесь? Это же не разрешено... то есть, не принято... то есть...

Совсем смешавшись.

Зачем?

Sir Anthony Winter

Подъезжает ближе к Anthony Winter, кладет руку в перчатке на его предплечье.

Извините, Энтони. Я как-то, наверное, слишком резко это сказала. Но если вы не видели лица, как же вы узнали? Неужели я так плохо держусь в седле? Не может этого быть.

Драматическим шепотом:

Мне же интересно! Здесь совсем другие ароматы, в ваших лесах, другой ветер, другие звуки... У вас такие смирные, пугливые лошади. Не то что наши трансильванские звери. Так, может быть, у вас здесь хотя бы загоняют кого-то особенного?

Сверкая глазами:

Оборотня.

К.В.

Вы правы. Вы женщина, но вам это всегда... шло.

Нет-нет, вы едете безукоризненно, даже вдохновенно. Так, как здесь не умеют. Вся ваша жизнь, с тех пор, как я вас знаю, не подходит к тому, как умеют здесь. Вокруг меня.

Осторожно гладит перчатку Катарины своей и отстраняется.

Вы спешите, наверное. Мы спешим.

Sir Anthony Winter

Проезжает чуть вперед, разворачивает свою лошадь, возвращается, проезжает вперед мимо Anthony Winter, снова разворачивается, встает перед ним.

Энтони...

Некоторое время смотрит на Anthony Winter, затем опускает голову.

Я виновата. Это было жестоко, приезжать к вам. Простите меня. Скажите, что вы можете это простить, пожалуйста. Станем переписываться. Или не станем. Сделаем так, как лучше. Для вас.

К.В.

Качает головой.

Просить у меня прощения за самые счастливые мои дни за последние много лет?

Я обещал быть вам другом. Винтеры от своего слова не отказываются. А вы – вы достойны всего, что только может дать вам мир, и любимый вами человек.

И ваш сын.

Sir Anthony Winter

Поднимает голову чуть резче, чем хотела. Шляпа слетает, волосы падают ей на плечи.

И вас, Энтони. Я буду достойной вас. А вы – берегите себя, пожалуйста. Для меня и для моего сына.

Улыбается и восстанавливает прическу. Щелкает пальцами, шляпа возвращается к ней, сорвавшись с ветки. Аккуратно снимает с полей шляпы изящную веточку дуба с желтым листком и двумя желудями, подумав, не выбрасывает, а затыкает ветку за ленту на тулье.

Поедемте же. Встретимся в конце пути.

Дает лошади шпоры и срывается с места, быстро скрываясь впереди.

К.В.

Гнедой жеребец стоит, не шелохнувшись, посередине небольшой поляны, нервно прядая ушами. А.Т. обводит взглядом заросли вокруг, но, кажется, никуда не торопится. Что-то шепнув жеребцу, заставляет его медленно повернуться вокруг своей оси. Еще помедлив, немного вытягивает руку вперед и через несколько секунд принимает на нее неизвестно откуда взявшегося сокола. Сажает его себе на плечо. Наконец, видимо, что-то чувствует, направляется в гущу леса.

А.Т.

Тропу пересекают две бешено лающих собаки. Вслед за ними прямо через подлесок вылетает взмыленный конь, на котором амазонкой сидит Elizabeth Battery. Почти наткнувшись на А.Т., конь резко осаживает, сбрасывает свою всадницу, дико ржет и прыгает в сторону, потом исчезает в лесу.

Куда?!

Вскакивает, выхватив из-за пояса нож, поворачивается, но вскрикивает и опускается на землю, ухватившись за лодыжку. Из глаз у нее текут слезы. Злобно втыкает нож в корень дерева перед собой.

Elizabeth Battery

Осаживает своего гнедого, спешивается, подходит к Elizabeth, немного наклоняется, затем опускается рядом на колено, но не трогает ее.

Ой, ой, ой. Княжна Батори. Что за встреча.

Кто же вас пустил на эту запретную мужскую территорию? Вы были в удобной одежде и вполне могли бы ехать по-мужски, а ехали боком. Может, позвать распорядителей с носилками? Вас вынесут.

Смотрит на больную ногу Elizabeth, потом ей в лицо.

А.Т.

Я училась ездить именно так, князь. Потому что мне приходилось делать это тайком, и мужской одежды у меня не было.

Я вполне крепко сижу в этом седле. Оно женское, и я – женщина. Если бы вы не спугнули коня, я сейчас была бы гораздо ближе к жертве, чем вы.

Поднимите меня.

Elizabeth Battery

Поднимает поврежденную ногу Elizabeth себе на колено, слегка придерживает ее больную лодыжку. Спокойно:

И не подумаю. Более того, если вы не скажете, зачем и как здесь оказались, буду сжимать вам больную ногу до тех пор, пока вы не попроситесь обратно к маме, а потом не поступите работать медсестрой в приют для китайских сирот.

Чуть сжимает больную ногу Elizabeth.

Что вы тут делаете?

А.Т.

То же, что и вы. Это моя охота. Моя добыча. Моя кровь. Ай!

Elizabeth Battery

Сжимает ногу Elizabeth еще сильнее, потом слегка похлопывает по ней и спускает ее обратно на землю. Поднимается.

Ах вот как. Тогда можете ловить свою пугливую лошадь Пржевальского и продолжать погоню. Нога ваша в порядке.

Отходит к своему жеребцу.

А.Т.

Знаменитая галантность Тепешей.

Тянет левой рукой за рукоять своего ножа.

Бросить раненую девушку в лесу.

Тянет сильнее.

На растерзание диким зверям.

Дергает изо всей силы и падает вместе с ножом на спину.

Elizabeth Battery

Качает головой в удивлении, разглядывая Elizabeth.

Мне что – надо накинуться на вас, милая княжна, чтобы вы перестали разыгрывать здесь эту комедию? Что-то у меня впечатление, что вы спутали дичь. Смотрите, в подобных ситуациях жертва и охотник часто меняются местами.

Подходит, протягивает руку Elizabeth, предлагая помочь ей подняться.

А.Т.

Затыкает нож за пояс, осматривает левую руку и коротко закусывает ее у основания большого пальца. Глядя снизу вверх:

А вы можете?

Подает руку А.Т. и встает.

Это моя охота. Никого другого на свое место я не пущу.

Elizabeth Battery

Немного наступает на Elizabeth, заставляя ее упереться спиной в дерево. Повествовательно:

Могу. Во всех смыслах. Но не хочу. Почти ни в каком.

Берет и разглядывает левую руку Elizabeth, разочарованно отпускает.

Да. Дурная кровь, княжна, вы правы. Батори потеряли это.

Усмехается:

Да, впрочем, они всегда довольствовались вторыми ролями.

А.Т.

Кладет ладонь на грудь А.Т.

Они потеряли. Старательно женились и выходили замуж, рожали, как простые, часто и помногу, воспитывали, меняли фамилии, умалчивали и скрывали. Надеялись, что дети, ну, может быть, внуки – освободятся.

Я – выродок. Последняя надежда. И я выцарапаю свою кровь ногтями и зубами.

А что сделали для своего рода вы, князь?

Elizabeth Battery

Тихо:

У кого выцарапаете, княжна? Если у меня, то и царапать особо не надо. Попросите... вежливо... и я вас верну туда, откуда Эржбета начинала.

То же, что я сделал для своего рода, дитя мое, вам не понять. Вы, похоже, настроены на то, чтобы брать, а не на то, чтобы отдавать. Я обогатил свой род лучшей магической кровью в Европе. Но...

подносит руку Elizabeth к глазам

...честно говоря, мне нет никакого дела до того, что было раньше. Мне важно то, что будет после. Поэтому... княжна... если бы вы не были так хороши собой и настойчивы, я бы порекомендовал вам отправиться в Будайский дворец.

А.Т.

Брать.

Если я пойду туда, то не униженной просительницей, а равной среди равных. Первой среди равных.

Изогнув руку, проводит пальцами по щеке А.Т.

Только у вас я готова просить.

Вы обогатили род чужих, пусть и магический – своей кровью. Лучшей кровью.

Я хороша собой, Дракул?

Чуть улыбается, приподнимая верхнюю губу.

Elizabeth Battery

Прикрывает веки, опуская взгляд на губы Elizabeth; видно, что зрачки его отливают красным.

Хороша...

Проводит пальцами по линии губ Elizabeth.

Если бы ты встретилась мне семь лет назад, княжна, все могло бы быть по-другому. Но семь лет назад ты была ребенком. Ты и сейчас ребенок.

Отступает на шаг назад, не выпуская руки Elizabeth.

И ты хочешь бессмертия. А я уже семь лет как не хочу его.

А.Т.

Значит, нам обоим есть, что восстановить. Исправить.

Нет никакого дела до того, что было раньше. Мы здесь. Я хороша, и буду хороша. Сейчас и всегда.

Тянет А.Т. за руку к себе, другой рукой проводит по его губам, повторяя его жест.

Elizabeth Battery

Отрицательно качает головой.

Нет. Только ты.

Проводит рукой по одежде Elizabeth спереди от ямки между ключицами до пояса; одежда на ней расходится. Наклоняется к основанию ее шеи, задерживается там некоторое время. Отстраняется. Проводит рукой по ее коже ниже; кожа расходится так же послушно, как и ее одежда. Проводит рукой по своей шее, потом пальцами, красными от крови, по разрезу на груди Elizabeth.

Глядя ей в глаза:

Это то, что называется "крещением", дитя. Ты скажешь свое настоящее имя, но больше уже никогда не скажешь ничего. Такова плата за услугу.

Говори.

А.Т.

Я...

Тоже проводит рукой по груди. Откидывает голову, втягивает воздух. Оскалившись, хрипло:

Эржебет.

Вздрогнув всем телом, закрывает глаза и сползает по стволу дерева вниз.

Erzsebet Bathory

Извлекает платок, вытирает кровь с Erzsebet, проводит рукой по ее груди и шее, кожа и одежда на девушке сходятся, не оставляя никакого следа. Машинально убирает платок обратно в карман. Отходит чуть в сторону, через секунду возвращается, держа под уздцы лошадь Эржебет. Без особых усилий поднимает ее с земли и устраивает в седле, что-то шепчет на ухо лошади, та послушно везет девушку куда-то в чащу.

Возвращается к своему жеребцу, влетает в седло. Жеребец снова шарахается, А.Т. опять приводит его в чувство, похлопав по шее. Некоторое время стоит на месте. Опомнившись, проводит тыльной стороной ладони по губам, смотрит на руку. Видит на ней кровь. Натягивает перчатки, бьет жеребца плетью, впервые за все время, что участвовал в охоте, заставляет жеребца пуститься галопом.

А.Т.

Photo © Evgeny Onegin

Erzsebet Bathory by Evgeny Onegin

Слышит неподалеку в кустах какие-то звуки, осознает, что загонщиков поблизости нет. Крепко сжимает в руке итальянский стилет, решительно поворачивает лошадь в направлении звуков. Спешивается, подбирается к кустам.

Всадник в темно-синем

Приближается к зарослям орешника, слышит настигающие его звуки рогов загонщиков. Возле зарослей останавливается, осознав, что в гуще находится какое-то животное. Слетает с лошади, выхватывает свой старинный кинжал.

А.Т.

Выходит к источнику, неглубокому, но очень чистому. Над водой стоит странное животное, покрытое золотой чешуей, со сложенными крыльями, с львиной гривой и с двойным рогом на лбу. Животное бьет себя по бокам хвостом; приглядевшись, Всадник видит, что вместо хвоста у него – змея. Взглянув на Всадника в синем диким желтым глазом, животное сгибает передние ноги в коленях и опускается к воде.

Застывает, прижав руку ко рту.

Всадник в темно-синем

Выходит к ручью с другой стороны и видит, что животное, в котором он узнает виденного на старинных китайских гравюрах льва-единорога, как будто гипнотизирует Всадника в темно-синем, поднимается с колен и разворачивается к Всаднику.

Кидает кинжал в животное, попадает ему в ногу. Выхватывает из-за пояса другой клинок, в несколько скачков оказывается возле Всадника, отшвыривает его в сторону, застывает, глядя в глаза чудовищу.

А.Т.

Падает, шляпа снова слетает с нее, пытается встать и помочь А.Т., но, поскользнувшись, снова падает. Кричит:

Aurelius, не надо! Это единорог! Не трогай его!

К.В.

Сквозь орешник ломится лошадь, совершенно обезумевшая от долгой скачки; ее всадник продолжает настегивать ей круп. С другой несется стая собак на сворках, которые держит человек в егерской форме на более свежем коне.

Первый всадник дико кричит и валится с шумом в озеро. Собаки пытаются броситься врассыпную, но веревки не дают им этого сделать.

Слышен приближающийся топот многих копыт.

Охотники

Цилинь, вскинувшись на крик Катарины, мощно всплескивает крыльями и, резко развернувшись, кидается на нее. Катарина пытается поразить его стилетом, но клинок скользит по золотой чешуе и только вводит единорога в бешенство.

А.Т. кидается к чудовищу, издает странный возглас на непонятном наречии, заставляющий льва-единорога повернуть к нему голову, и всаживает кинжал ему в левый глаз. Немедленно отпускает кинжал, бросается к Катарине и вытаскивает ее из-под падающего чудовища.

А.Т.

Выносится к озеру во главе группы охотников. Оценив ситуацию, делает властный жест ладонью назад. Спешивается и подходит к поверженному цилиню, ведя упирающегося коня в поводу.

What's all this, then?

Вы, сэр, кажется, гость лорда Винтера? Вас... c холодным бешенством: позвольте поздравить. Этот... Эта уродливая рысь оказалась отличной добычей, и теперь ваша по правилам охоты.

Но женщина – это никуда не годится. This is just not cricket. Я вынужден просить вас покинуть пределы клуба.

Достает из-за луки седла старинный пистолет и стреляет в воздух.

Джентльме-ены-ы!

Поворачивается спиной к А.Т. и вскакивает в седло. Вслед за ним охотники разворачивают лошадей. Упавший в воду поднимается, смотрит еще раз в сторону единорога, валится снова, встает и утаскивает своего коня за уздечку.

Охотники уносятся, уводя собак.

Lord Forsyth

Провожает лорда-распорядителя странно остановившимся взглядом, делает какой-то знак своему соколу, который отправляется вслед за умчавшейся группой охотников. Приподнимает Катарину, видит, что она без сознания. Не делает никаких попыток привести ее в чувство.

А.Т.

Выбегает на поляну, держа в обеих руках чехол с ножом.

Катарина! Нет!

Останавливается и роняет нож.

Это... откуда?

Обращается к А.Т.

Ей надо к врачу. Срочно. Я ничего не умею. Идемте.

Sir Anthony Winter

Поднимает голову, глядя на Anthony Winter.

Нет, Sir Winter, не беспокойтесь. Нам будут нужны только наши лошади, они ведь, наверное, испугались.

Наклоняется, легко целует Катарину в губы. Смотрит на нее. Она открывает глаза.

Извините. Я просто не успел это сделать раньше.

А.Т.

Да.

Приседает рядом с единорогом.

Я говорил ему, что их нельзя держать в клетке.

Встает.

Больше нам здесь не бывать. Нет для англичанина более страшного преступления, чем знать правила и нарушить их.

Но все было не зря. Поставьте крестики во всех графах.

Убедившись, что Катарина смотрит ясным взглядом, хотя и не говорит ни слова, делает легкое прощальное движение рукой и уходит, шлепая по воде.

Sir Anthony Winter

Scene

Somewhere deep inside

Some time ago

Идет по тропинке в зеленом лиственном лесу, прислушиваясь к щебету птиц. Осторожно смотрит вверх и видит в просветах между деревьями небо. Проходит еще немного, снова смотрит наверх, на этот раз уже более уверенно. В следующем просвете между деревьями понимает, что с небом какой-то непорядок, через несколько шагов осознает, какой. Облака не движутся.

Кажется, принимает это как данность, продолжает свой путь и выходит из леса.

За кромкой леса расстилается бескрайняя пустыня – изжелта-черная, растрескавшаяся и недвижимая под палящим солнцем, которое выглядит настолько безжизненным, что тоже кажется черным и растрескавшимся.

Стоит некоторое время, думая, не вернуться ли назад в лес. Оборачивается: лес на месте, листья шелестят еще более уютно и влажно, птицы, кажется, чирикают с удвоенным усердием.

Смотрит на тяжелую книгу в кожаном переплете, которую держит в руке, вступает на территорию пустыни и еще раз оборачивается. Как и следовало ожидать, лес пропал.

Пустыня окружает его со всех сторон.

S.S.

Над головой пролетает одинокая чайка, а сразу за ней бесшумно несется призрачный, местами просвечивающий насквозь тяжелый вертолет. Реактивные самолеты чертят где-то высоко узкие белые следы, которые медленно осыпаются скрипучей тончайшей пылью. Конница, в перемешанных костюмах всех возможных эпох одновременно, скачет в отдалении, почти не двигаясь с места.

The desert

Сам себе:

Вот такой у нас получается научный туризм. Однако же в to do list можно уже, кажется, поставить некоторое количество галочек. Если бы только мой смятенный разум был полностью уверен в том, что пункты идут по порядку, а не вразброс. Что было раньше, а что позже? Может быть, вся эта последовательность последовательна только для меня, и чем больше я пытаюсь нанизать дурацкие бусины на одну нить, тем более издевательской бессмыслицей все это является. Мне когда-то показалось, что настоящий Ад – это фарс. А может быть, настоящий Ад – это глупость? Отсутствие упорядоченности? Простая помойка, которая тянется везде и вечно?

Алигьери, при всей его вдохновенности, был слишком систематичен. Нет никаких кругов. Нет даже мозаики. Есть просто нагромождение случайностей.

Пройдя какое-то время вперед, снова оглядывается.

Но все-таки надо попробовать пересечь пустыню. Без воды и без компаса.

S.S.

Большой пласт потрескавшегося грунта впереди вздыбливается, поднимается в воздух, неторопливо переворачивается, как на шарнире, и укладывается. С обратной стороны он выглядит совершенно так же.

The desert

Подходит к перевернувшейся части грунта и вглядывается в кромку. Из нее начинает расти трава. Наклоняется, хочет дотронуться до травы, но его пальцы проходят сквозь нее.

Тихо, на всякий случай обойдя кусок-перевертыш:

Если бы всякий раз, когда мне это хочется, я бы открывал рот, моргал глазами или пожимал плечами, меня можно было бы выставлять на конкурс жевунов, мигунов и...

отвлекаясь:

и... пожимателей плечами.

Стоит, оглядываясь.

Направо пойдешь...

S.S.

Длинная цепочка людей, связанных между собой веревкой, бесцельно бредет, извиваясь, как бесконечная змея. Потом несколько десятков из них отрываются и отбегают в сторону. Остальные сразу смыкают ряд. Постояв, беглецы встают гуськом и отправляются в другом направлении – столь же случайном, что и основная масса. Их цепочка начинает прирастать неизвестно откуда берущимися новыми путниками.

У всех людей – одно и то же лицо.

The desert

Понаблюдав за людьми:

Меня, похоже, здесь балуют. Интересные представления и никого пока не жаль. Эти, без лиц, они же даже не души.

Оживляется:

Вот еще что. Все, кто здесь "мучается", они же ведь бестелесны и испытывают бестелесные муки. А вот после... страшным голосом: Судного Дня... мечтательно: вот тогда-то они и начнут терзаться по-настоящему.

Снова теряя вдохновение:

Перестань сам себя развлекать. Получается недостоверно.

S.S.

Появляется неподалеку от S.S. Он практически обнажен и бос; из одежды на нем только набедренная повязка в пятнах высохшей крови. Шедшие следом таинственные существа с бичами при виде S.S. убирают бичи и молча ретируются. Он идет один и шепчет разбитыми губами:

And this is life eternal, he said; and what is this, if not life--and what is this life, if not eternal. Yet how I loathe everything, for lo! I can't die, which I am used to, but why, oh why would He leave me the thoughts and the speech? This capacity to talk to oneself is really misleading... makes one think some motion is possible, some disturbance in this barbarically uniform fabric of nothingness--whereas this is untrue. Despair, despair, despair... They used to say I was not human; yet this here is as far from my misanthropy as it is from hottest, most perverse compassion ever felt by man. This is Hell indeed, and I shan't tire of repeating this. Hell, Hell, Hell. I wish I could perish in a battle with the Darke Lord himself, but that honour he will never grant me.

Замечает S.S. и широко раскрывает глаза.

И ты! Ха! И ты здесь! Ты убил меня!

Смеется; кожа на худых ребрах натягивается так, что, кажется, сейчас разойдется.

Но и сам погиб, значит, и попал сюда же. Рассказывают... впрочем, нет, здесь никто ничего не рассказывал мне, особенно же эти мрачные уроды с бичами – вероятно, это я сам удумал... так вот, будто бы здесь есть и другие места, леса, поля, моря с кораблями – не правда ли это, не видел ли ты их?

Почти умоляюще:

Ну... или какой-нибудь родник? что-нибудь?.. или... хотя бы другие уроды, с кнутами, возможно?..

Lord Voldemort

Как будто по привычке застывает при виде Voldemort.

Задумчиво, обращаясь по-прежнему, скорее к себе, чем к нему:

Ah, вот это настоящая забава. Если бы я был хуже воспитан, я бы подошел и вложил персты в его раны, но это было бы кощунственно со всех точек зрения. Поэтому будем считать, что этот бывший человек тоже мираж.

Поворачивается и идет вперед, продолжая говорить:

Если бы я знал, отчего ему будет хуже, я бы немедленно это сказал. Если ему было бы хуже оттого что здесь есть что-то другое, я рассказал бы ему о том фальшивом лесочке, из которого вышел, о реке и водопаде кипящей крови, о Steel Lords с Ужасными Мечами и еще много, много интересного. Но это его развлечет. Поэтому надо сказать так: здесь только эта пустыня... медленно: My Lord. Здесь только эта пустыня.

Оборачивается, не рассчитывая увидеть кого-то сзади.

Но и она мираж.

S.S.

Идет рядом, пытаясь подстроиться под походку S.S.

Мираж она... Я так и думал. Я подозревал также и то, что всё здесь – эта пустыня. Но откуда же тогда угрюмые демоны, которые следуют за мной по пятам с опостылевшими бичами? Я уже даже не чувствую боли. Мне кажется, их удары предназначены в первую очередь для того, чтобы отвлечь меня от мыслей, но даже это им последнее время перестало удаваться, настолько я привык к их молчаливой и бесконечной расправе. Но где же я на самом деле? И где... а, впрочем, бесполезно. Все теряет смысл здесь, в пустыне, в черных трещинах, под нескончаемым солнцем. Хочется пить, однако пить тоже бессмысленно. Глотка пересыхает, я заметил, каждые три дня до такой степени, что говорить с самим собой становится невозможно; но затем чудесным образом я просыпаюсь... а сплю я тоже на ходу, кстати... и рот мой вновь полон слюны, и я опять могу говорить. Да.

Некоторое время по-стариковски бормочет что-то себе под нос, затем сплевывает как бы в доказательство того, что во рту у него слюна, а потом замолкает и некоторое время идет молча. Затем:

Тебе, наверное, отрадно видеть меня таким. А что ты сам здесь делаешь? Я ведь, знаешь, вовсе не держу на тебя зла за то, что ты меня убил. Ведь и я бы убил тебя, если б смог.

Lord Voldemort

Не замечает, как машинально замедляет шаг.

Значит, вы не мираж. И не ментальная проекция. И не очередной закоулок моей коматозной совести. Вы – это вы. Хорошо.

Пройдя еще сколько-то:

Кто знает, может быть, если вам разрешили пересечь эту пустыню вместе со мной, вы ее пересечете? Или, напротив, если мне позволили пересекать эту пустыню вместе с вами, я останусь здесь, и только здесь? Это задача.

Окидывает Lord Voldemort ничего не выражающим взглядом:

Мне не отрадно видеть вас таким. Мне даже не отрадно слышать то, что вы говорите. Потому что я нормален... My Lord... а вот состояние вашего разума я всегда хотел бы понять. С самых давних времен, о, как это было давно, столько люди не живут.

Без выражения:

Особенно некоторые.

S.S.

Рассеянно:

Главное свойство этого места заключается в том, что здесь ровным счетом ничто не означает ровным счетом ничего... как правило, но бывает и по-другому.

Ритмически хрипит – это, по-видимому, негромкий смех.

Кстати, бросив однажды взгляд назад, я увидел тебя на крыше Святого Сердца, а вокруг с тобой клубилась и искрилась тьма. Вот, пожалуй, единственное видение, которое явилось мне здесь. Что бы это значило? Пожалуй, ты все же не мертв. Ты убил меня и явился сюда проверить, достаточно ли я умер.

C непонятным выражением в голосе, пугающе похожим на нежность:

Ах, убийца. Но я не в обиде. Каждый человек убивает вещь, которую любит. А ведь ты любил меня, признайся. Хоть внешне это было настолько же далеко от обычного понимания любви, насколько водопад далек от гейзера. И что же интересует тебя? Давай говорить, пожалуйста, пока ты здесь – ведь потом ты уйдешь, и я... ничего.

Lord Voldemort

Останавливается и смотрит на Lord Voldemort. Затем медленно обходит его, разглядывая, возвращается и становится перед ним.

Высматривает что-то в глазах L.V., которые кажутся такими же потрескавшимися, как и весь он, и пустыня вокруг.

Медленно:

Зачем идти? Зачем пересекать? Можно стоять и надеяться провалиться. Надейтесь.

Неожиданно валится назад и оказывается в глубоком кресле, обитом кожей. L.V. тоже относит назад и кидает в такое же кресло. На них продолжает безжалостно светить солнце.

Ласково:

Поговорим о любви. Не стоит судить о ней по популярным стихам Оскара Уайльда, My Lord. В рамках вот такой любви убивают возлюбленных, а не тех, кого любят другими видами любви. В вашем случае это было больше похоже на искоренение какой-нибудь отвратительной болезни. Черной оспы или не менее черной чумы. Если бы вас можно было убить, просто полив бриллиантовой зеленью или искупав в скипидаре, я бы это сделал.

Кладет ногу на ногу, книгу устраивает на подлокотнике кресла.

S.S.

Некоторое время машинально сучит ногами, затем останавливается.

Как это ты так ловко управляешься со всем здесь. Не иначе, у тебя специальные привилегии. Пожалуй, я верно решил, ты здесь в качестве визитёра, а не постоянного пациента... Я боюсь подумать даже, кто мог наделить тебя правом использовать магию здесь, где это невозможно никому, даже мне.

Глаза его загораются.

А ведь я по-прежнему силен. Я не забыл ничего из того, что умел. И если бы мне дали волю... о, как бы вы все пожалели, как бы содрогнулись.

Вдруг вспоминает что-то. С ожесточением, быстро:

А ты не учи меня тому, что такое любовь, бессмертный мальчишка... ты ведь получил бессмертие, я уверен! – не учи, ибо никто не любил твою мать так, как я. Я любил ее, как любят свое сердце, свои глаза, словом, все то, что позволяет видеть, ощущать, накапливать жизнь. Она же обманывала меня. Она была с кем угодно, но не со мной... с жалким унылым стариком из Зимней Крепости, с диким кровожадным румыном с горы...

Внезапно монотонно:

Я мог бы дать ей все – абсолютно все – а она предпочла насмешку и оскорбление – тогда я взял у нее всё... абсолютно всё. Ты же в отместку убил меня. И правильно сделал.

Lord Voldemort

Прикрывает глаза и сидит так некоторое время. Странным тоном:

Этого я не знал. Не знал того, что именно поэтому вы ее и убили. И, похоже, всей этой истории тоже не знал. Спасибо, что сказали мне.

Кресла пропадают, они снова стоят посреди пустыни, затем начинают двигаться вперед.

Но раз это так – а я вам почему-то верю – мне нужно будет обязательно пересечь эту пустыню, и обязательно вернуться. Или найти ее, снова, еще раз, хотя бы и последний.

Улыбается:

И вы, значит, тоже стали жертвой этого заблуждения? Тепеши не были румынами. Они только правили этими областями, My Lord. Великие и ужасные На-Кол-Сажатели были добропорядочными немцами, пока по ним не проехало веселое словечко drive. Впрочем, незнание истории... в вашем случае, видимо, освобождает от ответственности.

Снова оборачивается к своему спутнику:

Так что же, вы всегда были сумасшедшим? Как я и думал? Одаренным сумасшедшим, по Ломброзо? Не с капелькой безумия, присталой любому великому уму, а великим сумасшедшим с капелькой ума? Скажите мне это. Вот здесь... указывает на свою голову: это не умещается.

S.S.

Привычно перебирая ногами:

Какая разница, были они румынами или не были, бесовское семя... Все это было так давно. Но я помню все так, будто это случилось минуту назад. Вот он входит в комнату... вот он сжимает в руке фарфоровое сердце... а ее взгляд, взгляд, взгляд, черт побери. Что бы я ни делал, я не удостоен был ни одного такого взгляда, которым она награждала его за одно только появление, поворот головы, а ведь он мог даже и не поймать его, не поймать этот взгляд, и не ловил, я уверен, он вообще был странный человек, как будто отсутствовал все время, даже когда стоял перед тобою – и тогда бы взгляд пропал, но я, я ловил этот взгляд, они у меня все здесь, вот здесь, все эти взгляды. Все выражения её лица. Все звуки её голоса. Всё – вот здесь...

Указывает на голову. Меланхолически:

Должно быть, он все же любил ее. Я допускаю это. Интересно, что, твой отец до сих пор жив там, за стеною? Так должно быть, если только кто-то не освободил его; ведь я вернул ему бессмертие, я был щедр, я сделал его настоящим Undead. Но по крайней мере я точно знаю, что теперь никто не придет к его стене плакать, никто не станет любить его, отгороженного толщей кирпичей. Катарина мертва, и я мертв, но даже мертвый я продолжаю ненавидеть всех вас, потому что я любил вас, а вы убили меня.

Молчит.

Lord Voldemort

Вздрагивает при упоминании стены, и одновременно с этим на пустыню налетает холодный сырой шквал ветра, который завывает вокруг L.V. и S.S., однако, не мешая слышать все слова L.V. совершенно отчетливо, как будто они выбиты в камне и окончательны. Под конец его речи с небес падает ливень, который можно было бы назвать тропическим, если бы он не был ледяным.

Говорит еле слышно, так, что L.V., по-видимому, его не слышит:

Вы вернули ему статус Undead. Этого я тоже не знал. Поэтому позволил своему сыну там жить. И все же нет ничего более ненадежного, чем статусы. Живой-мертвый-живой-мертвый-бессмертный-неживой-мертвый... Какая разница. Лучше всего было бы, если бы в мире не было любви. Или чтобы она огибала, растекаясь всепоглощающим смертоносным потоком, хотя бы некоторых. Вас. Или меня. Или моего отца. Или мою мать.

Мне жаль вас. Жаль. У меня не осталось к вам ни ненависти, ни отвращения, ничего. Только жалость. Вы когда-то сказали, что я приду к вам. Из всех тех разов, когда я приходил к вам по долгу службы, в этот раз я пришел по велению сердца, чтобы сказать, что мне – вас – жаль.

Я бы хотел, чтобы нас услышали.

Ливень прекращается, словно кто-то выключил кран. Вольдеморт мокр, как будто его достали из воды. S.S. с беспокойством оглядывает себя и книгу, осознает, что тоже вымок до нитки, привычно дотрагивается до лба, чтобы вернуться к норме, но это не помогает. Лезет в карман, достает носовой платок, видит, что платок в крови. Смотрит на него в ужасе.

S.S.

По мокрому песку, оставляя смешные круглые следы, навстречу путникам вальяжно движется гигантский, размером с журнальный столик, черный кот. Не дойдя до S.S. и Вольдеморта, кот останавливается и не без труда встает на задние лапы, после чего подносит к глазам бинокль и тщательно разглядывает в него вначале S.S., а затем – Вольдеморта. Медленно:

Вас обоих услышали.

Совершенно по-человечески глядит, прикрыв глаза лапой, куда-то вдаль.

Ну и мерзок же мокрый песок, да на шерсти. Расстрелять бы того, кто такое придумал. Но слушайте.

Обращается к Вольдеморту.

С запада... для верности, пожалуй, укажу лапой – вон там запад в нашей картографии; так вот, с запада движется тень, ибо существуем мы здесь как бы, мнэ-э-э... под качающимся фонарем. Продолжаю. Попадешь в эту тень – не будет больше тебе ни бичей, ни сухой пустыни, ни мрачных уродов, а будет только покой и безмятежность. Решайся.

Поворачивается к S.S. и опять наставляет на глаза бинокль. Некоторое время молчит, изучая лицо Профессора, затем:

А вам, уж не обессудьте, со мной. Такое предписание.

Поворачивается и удаляется по песку.

Behemoth

Заставляет себя забыть о Lord Voldemort и больше не смотреть на него. Снова проводит рукой по лбу, теперь добиваясь того, что одежда на нем высыхает. Автоматически идет вслед за котом, бормоча:

Это место скучно тем, что в нем нет никакого смысла бунтовать против чего-нибудь... Будешь послушно идти за мокрым черным котом, усыпанным песком, и даже не будешь считать это унизительным. Будешь считать это наградой.

Усмехается крайне скептически. Продолжает держать окровавленный платок и разглядывать его.

Это не мой платок. Не мой.

Пройдя еще несколько шагов, или миль:

Erzsebet.

S.S.

Поворачивается и, не оглядываясь, движется на запад, навстречу наступающей тьме.

Lord Voldemort

***

Сидит в кресле перед догорающим камином. По стенам – полки с книгами. Может создаться впечатление, что он спит, но глаза его зажмурены, а не закрыты, а губы находятся в постоянном движении, беззвучно повторяя одни и те же несколько слов, как будто он пытается затвердить стихотворение.

Маятник напольных часов в углу мерно покачивается. Стрелки на циферблате не движутся никуда, застыв где-то между 11 и 12 часами.

Подносит руку ко лбу, потом вторую. Сидит, обхватив ладонями голову, потом резко встает.

Подходит к столу, на котором разложены листы бумаги, стопками валяются какие-то толстые фолианты. Некоторые из них открыты.

Останавливается перед одной из книг. На странице – длинные столбцы цифр, занимающие ее всю.

Кончиком пальца водит по столбцам, сначала следуя какой-то одному ему видимой системе, потом бесцельно. Берет чернильницу, стоящую рядом. Бесстрастно опрокидывает ее над книгой. Красная тушь стекает по странице на пол, не оставляя следа.

Двадцать... Двадцать восемь и еще два.

Не забыть. Не забыть.

Повторяя эти слова, идет к двери и открывает ее. За дверью – точно такая же комната, только без столика и кресла. Проходит ее насквозь, входит в следующую, там делает поворот налево и проходит через другую дверь. Идет так, бормоча что-то и выбирая путь. Один раз ему приходится возвратиться.

Наконец, останавливается и подходит к одной из полок.

Стоит, качаясь слегка с пяток на носки, с закрытыми глазами, и шепчет какие-то формулы.

Даже если случайно, то все равно что-то значит. Но ведь не случайно. Я же понимаю. Это не было бы наказанием, если бы искать было нечего. Значит, я должен найти. Значит, я могу найти. Расшифровать. Ключ. К ключу. К еще одному ключу. Не бесконечно, кончится, когда-нибудь кончится... И там, в конце, будет... Видимо – все. Должно быть.

Ведет пальцами по одинаковым корешкам.

Слева двадцать. Сверху два.

Вытаскивает книгу. Жадно раскрывает ее, перебрасывает несколько страниц.

Пустая. Верно. Значит...

Бросает книгу в камин, где она присоединяется к уже лежащим там еще нескольким. Угли продолжают спокойно тлеть.

Резко поворачивается, почти бегом бросается к противоположной стене, отсчитывает корешки, выхватывает книгу. Не открывая ее, быстро выходит и возвращается прежним путем в комнату со столом.

Потеснив немного книги, лежащие на столе, пристраивает свое новое приобретение. Открывает книгу. Она заполнена нотными знаками, рассыпанными в полном беспорядке.

Погружается в какие-то подсчеты, закрывает и открывает книги, перелистывает страницы. Один раз подтягивает к себе кусок пергамента и начинает что-то рассеянно царапать на нем, не отрывая взгляда от книг. На пергаменте не остается никаких записей. Поймав себя на том, что именно делают его руки, отбрасывает пергамент.

Привычки. Это временно. Времени много. От этого я избавлюсь. Уже. Почти. И тогда...

За окном, за которым царит сероватый полумрак, вдруг на мгновение темнеет, как будто мимо него пролетела большая птица.

Некоторое время продолжает работать. Потом медленно разгибается и осматривается.

Откладывает книги. Несколько раз повторяет какую-то последовательность цифр, убеждается, что она осталась в его памяти. Подходит к окну, раскрывает его. Пламя свечей даже не вздрагивает.

Постояв у окна, подходит к одной из полок, приводит в движение знакомый ему секретный механизм, отодвигает секцию, спускается по лестнице и выходит на порог своего дома. Делает несколько шагов. Впереди, в густом тумане, вырисовываются оплетенные вьющейся лозой фигурные ворота. Подходит к ним, со скрипом раздвигает створки и вглядывается.

Постояв немного, пожимает плечами. Продолжает движение и снова оказывается у порога.

Sir Anthony Winter

За оградой дома с земли поднимается небольшой ветер, который, кажется, не решается захватить пространство внутри ограды. Створки ворот начинают ходить вперед и назад, затем распахиваются наружу. Ветер крепчает и поднимает к небу песок и камешки.

Туман неохотно отступает.

За оградой

Стоит спиной к воротам у двери своего дома. Несколько раз хочет повернуться, потом, наоборот, берется за ручку, собираясь войти. Потом замирает.

Наконец поворачивается. Прикрываясь рукой, смотрит в направлении ворот.

А это зачем? Я же не вчера умер. Да и при жизни не особенно обманывал себя надеждой.

Не разглядев ничего, устраивается на ступеньках.

Спектакль. Spectacle.

Забавно. Это я уже думал – что по крайней мере, какая-то часть построена именно на этих поворотах. На неполном совпадении. Не false cognates, разумеется, нет! Но...

Замолкает, отсутствующим взглядом смотрит вперед. Губы продолжают шевелиться.

Sir Anthony Winter

Ветер поземкой вползает в ворота и обметает сначала края ограды, потом подкрадывается к Sir Winter, винтом поднимаясь от земли к его плечам и голове.

Через секунду дыхание пустынного ветра делается холодным, он опадает и снова утягивается в ворота. Внутри ограды делается трудно дышать, как будто из сада выкачали воздух.

За воротами видны сполохи света, которые через некоторое время начинают отдаляться.

Outside

С трудом встает и идет к ограде. Последние шаги делает, уже спотыкаясь, и обвисает, ухватившись за створку ворот.

Уже... Уже время? Я ничего не успел. Здесь не должно быть времени.

Делает несколько глубоких вдохов. Успокаивает дыхание. Негромко:

Входите. Втекайте. Водворяйтесь. Не знаю, как еще.

Sir Anthony Winter

Песок снаружи шепчет что-то невразумительное, потом в его звуках можно угадать слова:

...For what is liberty but the unhampered translation of will into act?..

Молчание. Затем из-за ворот доносится глухой голос:

Сделайте шаг наружу, Sir Winter. Хотя бы один раз – один шаг. Наружу.

Голос

Прислушивается, не скажет ли голос еще что-нибудь.

Здесь... нет и этих понятий тоже. У ограды и есть дальше всего. Вы же сами так придумали. И, показав ему, велели написать эти издевательские слова о желании и свободе. Я...

Замолкает.

Медленно открывает створку ворот настежь и ступает вперед.

Sir Anthony Winter

Стоя прямо напротив Sir Winter, cмотрит на него, а, скорее, даже сквозь него.

Негромко:

...What's in a name? That which we call a rose by any other word would smell as sweet...

Наверное, именно потому и не дано вам здесь письменное слово, Sir Winter, что слово – условность.

Помолчав:

Прогуляемся? Или позволите зайти?

S.S.

Бесцветным голосом:

Этого... не может быть. Вы же бессмертны.

Sir Anthony Winter

Оживившись:

Да что вы, правда? Это было бы здорово. Только, прошу вас, Sir Winter, не говорите слов "не может быть". Знаете, я столько всего насмотрелся, гуляючи по тутошним лесенкам, коридорчикам, ущельям, пустыням и болотам, что уверен твердо: может быть всё.

Даже это.

Достает из-за спины толстую книгу в старинном кожаном переплете без тиснения и показывает ее Sir Winter.

Еле слышно вздыхает:

Если бы вы знали, в компании с кем я пересек пустыню, которая вела к вам, и как долго я это делал, вы бы немедленно предложили мне войти.

S.S.

Я не знаю. Я не знаю, ни зачем вы здесь, ни что случится, если вы войдете. Или если я возьму... это.

Впрочем, я не знаю, что случится, если вы – не войдете.

Если это вообще происходит.

Зажмуривается. Открывает глаза.

Входите, конечно. Вы же видите – ключи на этот раз не у меня. Впрочем, вот что: уже четыре раза подряд пустая была в том месте, где я ожидал, и два-двадцать восемь-двадцать повторяется, если следовать последней схеме. Хотите, покажу?

Sir Anthony Winter

Убирает книгу за спину, осторожно обходит Sir Winter и входит в ворота, которые тихо и без скрипа закрываются за ними.

Легко:

А и не надо ничего знать, Sir Winter. Во многом знании не меньше печали, чем во многой мудрости, иначе – что бы мы с вами здесь делали?

Оглядывается:

А вас здесь хорошо устроили. Delicious solitude...

Пропускает Sir Winter вперед в дом:

Почту за честь, если покажете, Sir Winter. Разнообразие очень освежает.

Кажется, прикусывает язык и замолкает.

S.S.

Входит в комнату. Книг на столе нет. Вместо них стоит поднос с накрытым чайным прибором на двоих.

Ah.

Разнообразие. В самом деле. Что-то не так. Вы снова что-то сломали.

Поворачивается.

Знания не будет. Мне придется начинать сначала. Будет, видимо, чай и приятная беседа.

Указывает S.S. на второе кресло.

Вы надолго ли к нам?

Sir Anthony Winter

Дожидается, пока Sir Winter усядется, и с видимым удовольствием садится напротив него, устраивая книгу на подлокотнике своего кресла. Некоторое время прислушивается к звукам, доносящимся из открытых окон. Кажется, что в этот момент мимо домика проносится на большой скорости поезд, отчего шторы на окнах взмывают вверх и трепещут, а домик сотрясается.

Свечи гаснут. Когда поезд проходит, свечи загораются снова.

Повторяет:

Знания не будет? Можно и так сказать. Хотя знание о здесь – это тоже знание, и им не смог бы похвастаться ни один из живущих, будь он хоть трижды знаток Мильтона или Данте.

Разливает чай в чашки.

...То есть, вы все-таки настаиваете на том, что я здесь временно?

Улыбается.

Да что вы, Sir Winter, я точно так же мертв, как и вы.

S.S.

Качает головой.

Если и так, то, видимо, совсем недавно. А раз вы можете пересекать пустыни и открывать ворота, которые ничего ни от чего не отделяют – то сможете умереть куда-нибудь и отсюда тоже.

Молчит, пока в комнате темно, и еще некоторое время после этого.

Это знание, о котором вы говорите, – нагромождение уровней, когда теряешь из виду не только понятия, но и слова, и их определение другими словами, и так далее. Дверь приоткрыта ровно настолько, чтобы не оставить надежду. В этом ведь и заключается наказание, это вы должны понимать. Что надпись над входом – не совет, не пожелание, а недостижимая цель.

Sir Anthony Winter

Незаметно разглядывает Sir Winter.

Смешно, что в любом утверждении умещается одновременно по двести процентов правды и неправды. И еще где-то сто пятьдесят процентов тщеты.

Если позволите, Sir Winter, я бы не хотел говорить с вами о надеждах. Этот разговор похож на беседу с наркоманом, который не может думать ни о чем, кроме как о необходимой дозе. Увы, на эту тему я уже набеседовался до самой своей новой смерти – да воспоследует она поскорее.

Делает глоток из своей чашки.

S.S.

О чем же тогда?

Может быть, о достижениях? Итоги жизни. Я не построил дома, он достался мне. И за деревьями следил кто-то другой. Но я родил сына.

Рассеянно потягивает чай, обжигается. Вскакивает, роняет чашку. Она разбивается.

Но...

Смотрит внимательно на S.S.

Кажется, вы и в самом деле – не я. Удивительно. Видите ли, я был уверен, что это...

Садится.

Я хотел бы посмотреть на эту книгу. Если вы позволите.

Sir Anthony Winter

Раскрывает книгу, достает из нее маленькое круглое зеркальце на длинной ручке и держит его перед Sir Winter, который видит в нем себя. Остается сидеть, машинально сделав пасс рукой в сторону чашки, которая собирается в целую, порождает свою копию и исчезает из виду.

Снова закладывает книгу зеркальцем, наливает чай в свежую чашку, двигает ее по столу ближе к креслу Sir Winter.

Задумчиво:

О чем говорить? Да так, ни о чем. Зашел вот просто проведать. Мне почему-то казалось, что я вас сильно подвел, Sir Winter. Если бы я не оказался здесь раньше вас, я бы не дал вам умереть. Теперь уже поздно... Но, право же, стоило пересечь пустыню, чтобы хотя бы выпить с вами чаю.

Встает.

Я оставлю вам эту книгу. Прошу вас... Вам будет неприятно ее читать, но это – настоящая книга. Все-таки здесь свои законы. Я сумел раздобыть настоящую, но не сумел заменить ее ни на какую другую.

Кладет книгу на стол.

S.S.

Не беспокойтесь. Мне будет приятно – читать. Конечно, лучше было бы, если бы она была полна выписанной мелким шрифтом японской поэзии. Или же шахматных задач.

Я понимаю, о чем вы говорите. И зеркало это только подтверждает. Я достиг того, к чему стремился.

Смотрит на S.S.

Я знал, что вы не придете – там. И, пожалуй, догадывался, что встретите меня здесь. С этой книгой.

Sir Anthony Winter

Опускает голову; тихо:

Зря. Все могло бы быть иначе. Она этого не сказала, но...

Подходит к Sir Winter и что-то очень тихо говорит ему.

Отходит:

Работайте, Sir Winter... Работайте. Мне кажется, что здесь иногда разрешают свидания.

Подходит к дверям.

S.S.

В дверь стучат.

Knocking on the door

Делает шаг назад, прижав пальцы к губам.

Услышав стук, быстро подходит к двери, отстраняет S.S.

Кладет руку на ручку двери, но, вместо того, чтобы открывать, вынужден ее сдерживать, чтобы она не распахнулась слишком быстро. Не справляется с этим и отступает.

Sir Anthony Winter

Склонив голову набок, смотрит в дверь.

S.S.

В дверь, свистя, врывается холодный ветер со снегом. После того как он чуть утихает, становится видно, что на пороге стоит The Landlord. Он одет в длинное черное ритуальное одеяние из тяжелого бархата, расшитое странными серебряными письменами. Справа одеяние разорвано на ровные полосы, так, как будто его обладателя пытались зарубить. Волосы и брови его опалены.

Радушно:

Беспокойные настали времена! В моих же собственных владениях я вынужден соблюдать меры предосторожности, как какая-нибудь румяная институтка на улице, где пролетарии предусмотрительно расколотили все фонари!

Недовольно фыркает и тут же спохватывается.

Простите. Я оскорбительно невежлив. Мои переживания вовсе не должны мешать мне поздороваться с присутствующими.

Учтиво наклоняет голову, произнося:

Сэр Винтер... Профессор... Сэр Винтер...

Итак, давайте же, пожалуй, выпьем чего-нибудь успокаивающего – все четверо... В конце концов, всем нам надо будет потом возвращаться к своим делам.

Wolfgang Woland

Смотрит куда-то за плечо WW, отступает в сторону, беззвучно повторяя "Четверo?", мельком оглядывает не вполне человеческую ногу The Landlord, выглядывающую из его разорванного одеяния.

S.S.

Мессир.

Коротко кланяется.

Настали времена. Indeed. Прежде их не было. Прошу вас. Мы...

Останавливается.

Четверо? Сэр Винтер?

Sir Anthony Winter

Тщательно разыгрывает удивление:

Но...

Делает движение рукой, указывая на что-то за сэром Энтони Винтером.

Ведь тут ваш сын, сэр Энтони. Вон он. Прямо у вас за спиной.

Недоверчиво смеется.

Вы что же, не знали?

Поворачивается к S.S.

И вы, Профессор? Вас-то, кажется, я наделил достаточной остротой чувств... – вы тоже не видели сэра Винтера-младшего? Притом, что сами же и отправили его сюда?

Одеяние Воланда вспыхивает и пропадает, а вместо него появляется твидовая тройка и белая рубашка с накрахмаленным воротничком. Из кармана жилета свисает цепочка часов Breguet. Если присмотреться, можно заметить, что на них есть маленький циферблат, стрелки на котором движутся в направлении, противоположном обычному.

С другой стороны, очевидно, что сейчас вы не можете об этом знать.

Со вздохом щелкает звонкой крышкой от часов и убирает их обратно в карман. Одновременно всем становится виден сэр Уилберт Винтер.

Wolfgang Woland

Кривит рот, оглядывая обоих Винтеров.

С непонятным выражением:

Какой восхитительный family reunion вы организовали, Мессир. Живые, мертвые, полумертвые, бессмертные... И все друг с другом как-то связаны.

Бросает быстрый взгляд на краешек зеркальца в книге на столе.

Право же, как в старые добрые времена, не хотел бы мешать Хранителям, если вы позволите.

S.S.

Смотрит, не отрываясь, на S.S.

Отправили? Вы? Когда? Мой сын, вы не могли...

Осознав что-то, поворачивается к сыну.

Sir Anthony Winter

С милой улыбкой, не выпуская из виду отца и сына-Винтеров:

Вы хотите уйти, Профессор? Так скоро?..

Внезапно, кажется, приходит к какому-то выводу.

Впрочем, я, пожалуй, соглашусь с вами. Бывают моменты, когда следует проявить деликатность.

В комнате становится совершенно темно. Уилберт Винтер и Профессор застывают на своих местах. В движении остаются лишь Воланд и Винтер-старший, и в темноте видны только их лица, отсвечивающие странным лунным сиянием. Воланд обращается к Винтеру-старшему, совершенно оставив свой светский тон и говоря страшным свистящим шепотом:

Вскоре за тобою придет корабль и унесет тебя на другую землю. Не пропусти его, потому что второго такого случая тебе не представится. К порогу твоего дома приближается море. Ты же, как услышишь его шорохи, двигайся на знаки прилива; и не забудь, пожалуй, взять с собою книгу – тебе еще долго придется развлекаться ею, уж я об этом не забуду.

Со вспышкой бросает недобрый взгляд в сторону S.S., после чего вещи приобретают свой обычный вид. Говорит, обращаясь ко всем присутствующим:

Так что, уважаемые гости, я вынужден распрощаться с вами. А вы, Профессор, не откажитесь составить мне компанию.

Выходит в дверь.

Wolfgang Woland

Умело изображает заинтересованность, слушая WW, но похоже, что лелеет какие-то странные мысли.

Не глядя на обоих Винтеров:

Не откажусь, Мессир. У меня сегодня вообще большой урожай на приятные компании.

Старательно улыбается.

To Sir Winter:

Уилберт, кажется, сломал ключик в замочке, Sir Winter. Я горжусь им.

Присоединяется к Woland.

S.S.

Смотрит в пол перед собой, не поднимая взгляд, даже когда за ушедшими закрывается дверь. Помолчав.

Двадцать восемь, два.

Пожевав губами, встряхивается, осторожно дотрагивается до рукава сына.

Помнишь, я сказал тебе... То есть, не я, конечно, и видимо, не тебе, да и как ты можешь здесь это помнить. Хотя – вот я могу. А может быть, это мне только кажется. Или...

Останавливает себя.

Так. Это нужно прекращать. Наступили времена, а они могут и отступить.

Я сказал, что пережил их всех? Я ошибался.

Только уж ты расскажи мне, что произошло и что тебе известно.

Sir Anthony Winter

Задумчиво, негромко:

Я не знаю даже, с чего начать! Я вообще потерял ощущение реальности – не понимаю, чему из того, что я вижу, можно доверять, а чему нет. Вот ты, например, – значит, жив? Но ты же умер у меня на руках... и все же я говорю с тобой. Может, ты какой-нибудь призрак, созданный им, чтобы смутить меня, чтоб я выболтал что-нибудь. Впрочем, что? Он и так всё знает.

Беспокойно ходит туда-сюда.

С чего же мне начать? А, скажем просто – это наказание мне, даже двойное, пожалуй – я сказал кое-что, чего не должен был (хотя и по незнанию), и за это был отправлен в прошлое Северуса... им самим, то есть, а там встретил еще более, если это возможно, конечно, странного человека, и он-то и показал мне дорогу сюда. Что это за место, отец?

Wilbert Winter

Место?

Что это за место... Хотел бы я это знать.

Поднимает палец, призывая Wilbert молчать.

Но главное – вот в чем. Он не здесь. Его место – не здесь. А вот она где-то рядом. Более того, возможно, он ее видел.

Место – неважно. Сколько времени прошло с тех пор, как я... Как мы виделись в последний раз – и до твоего наказания?

Sir Anthony Winter

Пожимает плечами, не переставая шагать туда-сюда.

Не знаю. Два, три месяца. Полгода. Год. Я не могу ответить, но совершенно точно помню, что всё началось с того страшного разговора с его сыном в Дурмштранге. После этого все только рушилось. Или даже не рушилось, но менялось каким-то странным, причудливым образом.

Удивительно, что он не убил меня. Пожалуй, это было бы логичным окончанием всей эпопеи.

Wilbert Winter

Два или три. Месяца. Хорошо, хорошо. Очень хорошо.

Откуда ты знаешь? Ты здесь из-за него, так же как и я, и она. Кого из нас он не убил? Слова нужно очень, очень крепко удерживать, стегать их, держать в наичернейшем теле, иначе они так быстро начинают означать что-то совсем незнакомое, что через какое-то время перестаешь понимать сам себя. Через это я тоже прошел, когда не был уверен, что говорю на том же языке, на котором думаю.

С его сыном.

Мальчик мой, у меня будет для тебя задание. Я сейчас пойду... а тебя попрошу об одном одолжении. Когда ты вернешься туда.

Оглядывается, находит глазами "Соколиную охоту", берет ее и крепко прижимает к себе.

Sir Anthony Winter

С облегчением и разочарованием:

Как... как пойдешь? Куда, зачем? Мы ведь толком ни о чем не поговорили. Ты хочешь дать мне эту злополучную книгу? Как знать, может быть, я не смогу ее принести с собой туда, откуда пришел. Но всё же. Что это за одолжение? Хотя я не хочу даже повторять это слово – что я могу сделать для тебя, отец, скажи мне?

Глаза его становятся прозрачными:

Нет никого, кто был бы более виновен перед тобой, чем я, твой скучный, тусклый сын. Давай же я сделаю для тебя хотя бы что-нибудь.

Wilbert Winter

Нет!

Нет, книгу я не отдам. Она предназначалась мне.

Вдруг улыбается.

Какое счастье, Уилберт... Что ты вырос именно таким. Никому другому я не смог бы оставить ни дом, ни библиотеку, ни так поздно сожженный мной дневник.

С удовольствием отмечает, что снова овладел вниманием сына.

Ты должен найти одного человека. Девочку. Женщину. Спроси у него. Спроси и не отступай, пока он не ответит. Пусть он убьет тебя, трижды, тысячу раз, возвращайся и стой рядом, как...

Он не может тебе отказать. Ты выдержал испытание.

Узнай у него, кто она. За дальнейшее я не беспокоюсь.

Sir Anthony Winter

В ступоре:

Э-э... Счастье, что я вырос именно таким? "Счастье"?

Как-то медленно молчит. Затем:

Ага. А...

Мокро откашливается и чересчур внимательно смотрит на что-то сбоку.

То есть... я... как много женщин, оказывается, во всей этой истории... я хотел сказать. Я узнаю, конечно. А что это за девочка-женщина? Узнать, "кто" кто?..

Wilbert Winter

Твоя сестра. Всё сходится.

Твердо:

Я бы хотел, наверное, взять тебя с собой, чтобы мы могли спросить вместе. Но тебе придется узнавать у него.

Понимаешь, Уилберт, я тебе больше не нужен. Меня нет, а есть теперь – ты.

Останавливается и прислушивается.

Я еще не слышу наступающего моря, но нужно торопиться. С тобой ко мне пришло время. Проводи меня до ворот.

Sir Anthony Winter

Бледно:

Моя сестра? Какая еще сестра?

Подходит к отцу и берет его за руку, как будто чтобы поддержать, но похоже, что поддержка нужна в первую очередь ему.

Пойдем... пойдем до ворот. Откуда ты знаешь про сестру? От кого она? Чья она? Моя? Или его?

Останавливается, и глаза его становятся безумными.

О нет. О, скажи мне, что это неправда. Или... Или так лучше? Кто рассудит? Я не знаю. Но это страшно. Мне почему-то не хочется верить. Это как веревочный мост, перекинутый между двумя вершинами. Ну и что, что одна выше другой. Но независимость? А узы крови... Правда, она и не нужна... Подумать только, он – и я – и эта девочка... теперь уж девушка, наверное? Какова-то она?

Бормочет что-то, потом останавливается.

Прости меня, отец. Глупо говорить так. Наоборот, свершилось то, что должно было. А я теперь узнал об этом, и рад.

Wilbert Winter

Кивает в продолжение речи сына.

В этом, кажется, и состояло твое наказание? Узнать всё и еще немного, увидеть, запомнить – и выдержать?

Не выпуская руки Wilbert, подходит к двери и открывает ее. Туман рассеялся. Оказывается, дом и в самом деле стоит на высоком, скалистом мысе, далеко выдающемся в океан, который теперь лежит по левую сторону – вернее, то, что было когда-то океаном; дно его обнажено и иссушено. Приоткрытые фигурные ворота стоят у начала укатанной дороги, никакой ограды по их сторонам нет.

Кровь, Уилберт. Иди за кровью, пока можешь, и, если не окажешься при этом там, где хотел, то, по крайней мере, придешь туда, куда нужно было прийти.

А мне пора.

Sir Anthony Winter

Молча кивает.

Прощай, отец. Впрочем, нет. До свидания.

Мрачно смеется.

Не сомневаюсь, что мы еще увидимся, и у нас будет довольно времени, чтобы обсудить все не по одному разу.

Коротко сжимает локоть отца, а затем отпускает его.

Wilbert Winter

Я намереваюсь встретить прилив задолго до этого. И я буду не один.

Вдруг быстро целует Wilbert в лоб и сразу отстраняется.

Живи долго, мой сын.

Идет к воротам. За то время, пока он проходит несколько шагов, начинается дождь, который почти сразу же переходит в ливень.

Недовольно дергает плечами, создавая на себе плотный макинтош, перекладывает книгу, которую держал под мышкой, за отворот плаща. Его почти не видно за стеной воды.

Скрипят ворота, и вместе с ними кричит чайка, так, что не разобрать, где кончается один звук и начинается другой.

Sir Anthony Winter

Провожает взглядом исчезающего в стене воды Sir Winter, затем видит, как из ворот выходит Wilbert Winter, растерянно оглядывается, видит, что за его спиной исчезает обиталище его отца, а сам он стоит на бесконечной дороге. Перед ним сидит большая чайка, и на груди ее что-то блестит. Wilbert, подумав, тоже шагает вперед, а чайка бежит рядом с ним.

Чувствует, что снова, второй раз за день, промокает под холодным дождем до нитки. Обхватывает себя руками и ворчит:

Непривычность отключения таких простых вещей очень оссввежает, да...

Недовольно:

И плащ не восстанавливается. И не восстановится. Пусть, пусть. Я готов даже заболеть простудой. Каким бы еще способом поизмываться над Dark Lord в изгнании?..

Оглядывается, догадываясь, что Wolfgang Woland где-то неподалеку. Тихо:

Уже, кажется, пора на меня наступить в очередной раз.

S.S.

Оказывается рядом с S.S. Тоном, подозрительно напоминающим добродушие:

Ну-ну. Зачем же сразу "наступать". Кстати, вам нравится твид? Я нахожу, что это достаточно практичная ткань. К тому же она вполне достойно смотрится. Вы не против, если мы с вами немного прогуляемся, Профессор? Мокнуть под холодным дождем – прерогатива юных влюбленных, а мы с вами, кажется, не годимся на эту роль, что бы там ни говорил о любви ваш незадачливый знакомец со змеиным зрачком.

Wolfgang Woland

Покладисто:

Не против, не против, Мессир. Разговоры во время прогулок всегда напоминают мне окончание одного русского романа, в котором вы принимали некогда живейшее участие.

Твид? Нравится. На ком-нибудь еще. На Sir Winter, например.

Где же мы сегодня будем гулять? Моя личная фантазия почти исчерпалась.

S.S.

Понимающе кивает, рассеянно оглядываясь по сторонам:

Я заметил за собой: ничто так не освежает фантазию, как возвращение к знакомому, кажется, до боли; а вернее, взгляд на знакомое до боли под новым углом. Чтоб не было слишком уж больно. Иногда открываются чрезвычайно интересные вещи.

Они идут полутемной аллеей, обсаженной какими-то высокими лиственными деревьями. Аллея освещается фонарями причудливой формы. Задумчиво:

По возвращении, хотя оно состоится еще нескоро, вам предстоят трудные дела, Профессор. Многое придется чинить, многое менять, ну и, конечно, строить. Собственно, теперешняя наша прогулка имеет целью немного помочь вам в строительных замыслах, а также дать вам немного отдохнуть от той утомительной череды откровений и гибелей, через которую вы прошли.

Wolfgang Woland

Кивает головой.

А я уже понял про то, что будет по возвращении, Мессир. Заклятие будет сломано, а Уилберт Винтер сделает что-то настолько ужасное, что я буду изображать из себя вас и накладывать на него непосильные задания. Если, конечно, все пойдет по вашему плану. А оно по нему, безусловно, пойдет.

Делает над собой усилие, расслабляется, вдыхает довольно глубоко и выдыхает. Через несколько секунд оказывается в сухой одежде, осознает, что ему не холодно. Немного встряхивает головой.

Я готов, Мессир. Одна таблетка аспирина, одна чашка кофе, и я буду готов надеть на себя твидовую пару и заняться активной умственной работой. Потому что единственный упрек, который нельзя вам бросить, – это упрек в том, что вы повторяетесь. Try me.

Помолчав:

Насчет таблетки и чашки я пошутил.

S.S.

С улыбкой:

А единственный упрек, который нельзя бросить вам – это упрек в том, что вы с пиететом относитесь к старшим, дорогой Профессор. Уверяю вас, кстати, что аспирин и кофе для вас в ближайшие дни будут не так уж важны; спасаться от бессонницы вы будете другими методами, которые, возможно, вам покажутся довольно непривычными.

Жестом фокусника извлекает откуда-то из-под плаща записную книжку и маленький карандаш. Перелистывает книжку до тех пор, пока не останавливается на нужной странице.

Я должен сообщить вам, что вы успешно прошли три испытания. Они различались не только временем и ситуационным оформлением вашего присутствия, но также и качественным применением ваших сил: например, когда вы были Сократом, ваша судьба и судьба всех вокруг вас была предрешена заранее, и вы могли лишь остроумно изъясняться, а также посеять некоторое сомнение в душах ваших слушателей. Будучи кардиналом Ришелье, вы уже влияли, хотя и в незначительных рамках, на ход истории. Что уж говорить о Мерлине. Там, признаться, я позволил себе некоторую вольность, и допустил в игру не только вас, но и еще кое-каких персонажей из вашего круга общения. Но вы, я уверен, поняли это и не держите на меня зла.

Делает паузу. Аллея тем временем постепенно становится прямее, а фонари приобретают более строгие и привычные очертания. Где-то вдалеке слышны голоса и цокот копыт по камню. Woland делает какую-то отметку в книжечке и прячет ее обратно в складки плаща.

Надеюсь, по итогам вашего следующего приключения вы сами мне расскажете о своих впечатлениях, Профессор.

Wolfgang Woland

Смотрит, как W. Woland подходит к стене в подворотне и исчезает в гротексном рисунке, начерченном на стене мелом.

Разводит руки, видит, что они в перчатках, а в правой руке у него трость. Оглядывает себя, обнаруживает на себе плащ с крылаткой по моде конца XIX века. Поднимает голову, видит, что по улице мимо него едет кэб. Пытается что-то сказать, но не может. Проходит несколько шагов вперед, останавливается.

Но... Это ведь книга.

Оглядывается.

Это Стрэнд. Лондон. Боже всемилостивый. Хорошо же. Книга.

Идет, озирая знакомые и незнакомые дома и людей.

Персонажи... Я знаю. Не надо бы больше допускать персонажей.

Останавливается перед освещенной витриной и оглядывает свое отражение.

Значит, книга. Спасибо, что он не запихнул меня в какую-нибудь картину.

S.S.

***

Дорогой сахиб!

Пусть Вас не смущает обращение, оно имеет в этом контексте буквальнейший смысл. Чем дальше, тем больше мне дорого то, на что Вы столь успешно и изобретательно посягаете. Чем дальше, тем больше дорого мне то время и те усилия, которые приходится тратить на то, чтобы разбираться с последствиями, чем дальше, тем больше мне дороги, как результатат, – Вы. Мы с Вами не можем друг друга убить. Какая жалость. Тем не менее, Вы можете делать мне гадости через моих подопечных, а я вам ответные гадости делать не могу и не хочу. Во-первых, я взглянул на Вашу старую кормилицу, единственное живое существо, которое уцелело в процессе формирования Вашей кушанской карьеры, и понял, что не смогу Вас шантажировать ею не только потому, что обычно не люблю шантаж как метод, но и потому что мне мечталось бы сохранить для Вас хотя бы какое-нибудь утешение в вашем одиночестве на будущее.

И все же, как бы мне ни хотелось сохранить Вам свободу действия и передвижения с целью предоставить Вам возможность и в дальнейшем устраивать для меня и моих подопечных веселые развлечения в ключевых точках Земного шара, я понял: дорогое надо лучше охранять. Да. Вас, сахиб. Вас надо хорошенько охранять, пока я буду занят.

Это письмо принесут Вам два уцелевших кушанских воина (ребенок пока останется при мне), которые и будут Вас сторожить. Они же переправят мне оставшуюся у вас исписанную бумагу, ибо архивами нынче заведую я, особенно своими. Таким образом, договор, к которому Вы так стремились в Барселоне, будет действительно заключен. Между нами устанавливается мир, дружба, взаимовыгодное сотрудничество. Вы не мешаете мне выправить Ваших Новых выкормышей, а я даже отстрою Вам когда-нибудь исторический комплекс в пустыне и организую туда раскрученный туристический маршрут, свободный от претензий Талибана.

Это все. До новых встреч.

Шлю Вам открытку с видом Кносского дворца.

Sincerely,

S.S.

Дорогая детка,

Надеюсь, Вы хорошо обжились в Вашем новом доме. Надеюсь так же, что Вам понравится все то, что Вы найдете в своей личной хлебопекарне, после того как прочтете эту записку. Надеюсь, что этого запаса экзотических пряностей Вам хватит до того самого момента, когда во всем мире победит мир, и Ваш покорный слуга (это я, если Вы вдруг усомнились) выйдет на заслуженную пенсию.

Кажется, мне временно удалось выстроить вокруг Вас достаточно высокую стену, и кажется, она охватывает уже достаточную территорию, для того чтобы Вы могли выходить на улицу и не бояться того, что Вами вновь попытаются играть какие-то проходимцы.

Пишите мне.

Yours,

S.S.

Act Drop

To those in Hell

***

И опять на круг,
Ну а с круга
Все метет в глаза
Пыль ли? Вьюга?

Все метель метет
Задувает
Знаю, милый, так
Не бывает

Не звенит, не бьет
Под ключицей
Кровь уже не льет –
Так, сочится

***

Давай, распахни навстречу
Потом оглянись, попробуй
Куда тут смеяться. Вечер.
И ведь говорили – не трогай.

Давай, разбросай на сером.
Потом собери на желтом.
Удар принимать всем телом
Расхристанной настежь аортой.

Давай, разотри руками,
Упершись в холодный кафель
И счастье свое кусками
Отхаркивать. Просто кашель.

S.A.

Что-то мне захотелось вне очереди пару слов написать об этих двух сценах – перед обретением бессмертия (вернее, в момент его обретения, но перед разменом должностей с Вольдемортом) и во время бесполезных разборок с Раваной.

Порадовали меня какие-то кучки ассоциаций и смыслов, которые вдруг повылезали из этой заколдованной деревни, как в игрушке Экстатика, с девушкой-донором, как в "Парфюмере", которая получилась почти христианской девственницей (т.к. крестообразная рукоятка стилета все-таки выступила неким кощунственным субститутом креста). Порадовал взгляд в глаза, которых почти нет, и, собственно, шарахание. Поразило то, что после всего этого Профессор и Бабушка Жонкиль встретились и помирились. В который раз согрело то, как поплыла девушка, и как мгновенно полез из Профессора и его медленный садизм, и его опасная для окружающих ирония. И то, что девушка не была, помоги ей Мерлин, тем человеком, которому он бы захотел "доставлять неприятности", т.е. не была настолько к нему близка. А то ведь мог магию и не вернуть. Или как-нибудь еще воспользоваться, да так, чтобы ей при этом еще больше захорошело.

В Барселоне же... ощущение у меня довольно жуткое. Ощущение доведенной до абсолюта ситуации "диктата слабого". Не по "силам" слабого, – мы уже знаем, что они ничего не могут друг другу сделать в face to face combat, разве что обмениваться прямолинейными ударами, которых у мужчин, слава богу, отнять нельзя никогда, если не вязать их заговоренной колючей проволокой. Мне было мило, что Профессор не дал вовлечь себя в обсуждение мотивов и вообще в кухонную бабскую перебранку, и заскучал. Мне было классно видеть, что Равана его уронил (физически), и что Равана сосредоточен до крайности, а Профессор смотрит на башни и бормочет цитаты из герметических трактатов. Мне было приятно осознавать, что каждый раз, когда Профессору просто хочется дать ему в морду, он понимает, что в морду можно дать только тому, об кого не противно запачкаться. И от этого вот мне и хорошо, и печально.

Момент же истины, по-видимому, еще впереди.

А да. И еще, конечно, то, что Равану сделали прекрасной дамой корриды, преподнеся и ухо и цветочек.

В-ма

Потрясающе! Как, как выразить словами эту умопомрачительную картинку? Как умудряются наши Актеры и Сценаристы выстроить, отснять(?) этот материал, что просто веришь: так, и только так все и было? Теперь и эта часть Древнего Мира вплетена намертво в сознание, стрелки часов сделали свое рваное движение, пазы замка сошлись и захлопнулись. Все. Проросло и закрепилось.

Совершенно снесло сценой сдуваемого пространства. Повествование невообразимым образом сочетает дискретную, компьютерную манеру рисования в отношении веков "иных" и непрерывную, по-настоящему ручную выписку событий текущих. Еще немножко и мне снова будет казаться, что и я тоже когда-нибудь "все пойму". Вряд ли, конечно. Но это одна из самых сладких иллюзий, самое затягивающее и многообещающее направление. Ни свернуть, ни уклониться.

Как много. И хочется вернуться к письмам. И к образам, которые встают, выпутываются из этой черной ленточки. И хочется прикоснуться к молодой Катарине, и встретиться взглядом с Аштруд.

Спасибо!

Ssis

НазадNaviget! | Плывет! | Оглавление | Contents | A Study in British | Этюд в британских тонах Вперед

He's watching

(RPG | Игра) | (Timeline | Хронология) | (Characters | Персонажи)

Назад(Site Map | Карта сайта) | (News | Новости) | (Serve Detention (Snape-Chat) | Снейп-чат) | (Fanart | Иллюстрации и рисунки) | (Статьи | Articles) | (Картинная Галерея Профессора | Professor Snape's photos) | (Картинная Галерея А. Рикмана | Alan Rickman's photos)Вперед


Click to visit Top X Snape sites!