The Vatican
Role-Playing Game "Professor Severus Snape's Seminar"

(Played in the Globe
Играется в Театре)

Scene 6-11: The World Is Not Enough
Сцена 6-11: Мира недостаточно

Scene:

S. Pietro, Roma,

Feb. 25, 1998

Выходит из-под колоннады под мелкий, почти невесомый дождь, который висит в воздухе, как будто его распространяют по всей пьяцце два фонтана по бокам. Подняв голову, с удовольствием вдыхает влажный, прохладный воздух.

За ней выбегает торговец мороженым, который сует ей в руку рожок, объясняя, что "для прекрасной донны – бесплатно". Улыбнувшись, достает из кармана плаща несколько монет и отдает ему.

Направляется наискосок к собору, задумчиво глядя на мороженое и, видимо, пытается решить, есть его или нет.

F. Delacour

Отделяется от колонны, возле которой стоял, некоторое время идет с внутренней стороны колоннады чуть позади F. Delacour, незаметно оглядывая ее, потом обгоняет, выходит на площадь и идет ей навстречу. Немного не дойдя до Флер, машет рукой в сторону стелы с крестом на вершине в центре площади.

Простите, синьора, вы случайно не знаете, что это за памятник? Я, видите ли, только что приехал в этот город.

S.S.

Останавливается и поворачивается к S.S. После полусекундной, практически незаметной паузы, дружелюбно:

Я сама здесь недавно, и знаю об этом месте только по книгам. Это египетский обелиск, очень старый, такой старый, что никто уже не помнит, почему вдруг решили, что ему здесь место.

Мы, значит, с вами туристы. Не так-то их и много в это время года, меня всегда пугали большие толпы, и я готовилась к худшему.

Опускает глаза и замечает, что все еще держит в руке рожок.

Хотите? Я могу с вами поделиться, мне нельзя так много.

F. Delacour

Удивленно:

Египетский? Поразительно. Надо будет съездить туда в следующий отпуск. Говорят, там тоже есть что посмотреть.

Перемещается так, чтобы находиться рядом с F. Delacour.

Утомительное какое занятие этот туризм, синьора. Хорошо, что сезон еще не самый высокий. Не могу себе и представить, что случилось бы, если бы я прошел мимо вас в толпе.

А...

Поворачивается к F. Delacour:

Вы ведь не итальянка, правда? Вы, наверное, из Швеции?

Перебивает сам себя:

...Нет, спасибо, мне никак нельзя мороженое. В такую погоду можно схватить ангину. Съешьте, сколько можете, а остальное выбросим.

S.S.

Как жаль. Но вы, видимо, уже опытный и много повидавший турист. А я только начинаю, и мне пока очень нравится.

Откусывает довольно значительный кусок мороженого.

М-м-м... Gelato di nocciole, мое самое любимое.

Нет, что вы, я не итальянка, конечно же, нет. Черные волосы, черные глаза – разве я на это похожа?

А вот вы, наверное...

Морщится, зажмурившись, и подпрыгивает несколько раз невысоко на месте. Машет свободной рукой.

Ай.

Прикладывает пальцы к переносице.

F. Delacour

Обеспокоенно:

Что? Что случилось? Ангина, так быстро? Но ангина находится не там! Давайте, я вызову врача.

S.S.

Мотает головой.

Медленно приоткрывает один глаз.

Да нет. Это сейчас... пройдет. Это же обыкновенная боль от мороженого. Я каждый раз стараюсь не глотать его слишком большими кусками, и каждый раз не могу удержаться.

Открывает другой глаз, пару раз моргает.

Вот и все.

Решительно протягивает рожок S.S.

Похоже, что с вами ничего подобного никогда не случалось. Попробуйте. Это того стоит. Сладкая боль, и еще более сладкое избавление.

F. Delacour

С плохо скрываемым ужасом осторожно берет рожок из руки F. Delacour. Держит его на некотором отдалении от себя, глядя на него, как на противопехотную мину. С затруднением:

Н-нет... С вашего позволения я не буду рисковать. Я лучше уж как-нибудь без сладкого избавления, если оно требует перед этим сладкой боли. Нет-нет. Могу его пока просто понести. Может, вам захочется повторить.

Смотрит на F.D.

М-ммм... Может, вы бы хотели чего-нибудь более теплого? Или вовсе – горячего? А то, знаете... в этой Италии невозможно путешествовать, питаясь одним мороженым.

S.S.

Просияв:

Вы меня приглашаете?

Отбирает у S.S. многострадальный рожок, оглядывается.

Стойте здесь. Никуда не уходите.

Дотрагивается кончиками пальцев до плаща S.S.

Никуда не девайтесь.

Легко отбегает в сторону и возвращается уже без мороженого.

Смотрит вопросительно на S.S.

F. Delacour

Слегка разводит руками.

Мне надо было сделать это с самого начала. Выбросить ваше мороженое и отвести вас в тепло, к еде, которая не несет боли. Но я тогда еще не знал, что вы не из Швеции.

S.S.

Я француженка, Monsieur. А вы, наверное, англичанин?

Только вам придется и в самом деле вести меня. Когда я сказала, что недавно здесь, я сказала чистую правду. Весь мой мир совсем недавно развернулся для меня за пределы привычных с детства окрестностей.

Я готова.

F. Delacour

Не двигаясь с места:

Ну что ж. Теперь, когда вы сказали, откуда вы, может быть, скажете, как вас зовут?

S.S.

Подходит вплотную к S.S.

Опускает руки. Шепотом, глядя в глаза S.S.:

Я – Fleur Delacour.

F. Delacour

Roma,

same day, a little later

...совсем не смотрите по сторонам. Вернее, смотрите на камни, а не на людей, но люди – смотрят на вас. А между тем, если вы сможете покорить Рим, весь мир будет вашим. По-настоящему, всерьез. С чистого листа. Вот, взгляните.

Они идут вдоль Via delle Terme к Палатинскому холму. Женщины замирают, некоторые из них почему-то приседают перед Флер в подобии реверансов, что смотрится особенно странно, т.к. многие из них одеты в брюки, а мужчины глубоко кланяются, некоторые даже опускаются на одно колено. Февральский ветер доносит аромат белого шиповника.

S.S.

Рассеянно поднимает глаза и встречается взглядом с молодой девушкой, которая идет, помахивая рукой, сцепленной с рукой молодого человека. Девушка тоже останавливается, прижимаясь спиной к стене дома, и зажмуривается.

Я говорила вам, что боюсь людей, и это в самом деле было так, когда я раздумывала, не оставить ли мне на время найденный мной наконец дом, чтобы увидеть, каков тот мир, который... должен, как вы говорите, стать моим. А теперь... Я смотрю на них, и не вижу, почему избегала их взглядов. Их лиц.

Тихо:

Мне кажется, они покоряются сами.

F. Delacour

Останавливается.

Вас надо развеселить. Этот мир, и вправду, скучен. Он предсказуемо немеет перед красотой – перед живой красотой, а не той красотой, к которой привык среди своих зданий и произведений искусства.

Сосредоточенно:

Нет. Все неправильно. Пусть они думают, что не видят вас, это же ни вам, ни мне совершенно не нужно. Нужно... нужно сделать так, чтобы вы поняли: мир принадлежит вам, но не знает об этом.

Осторожно берет F. Delacour за рукав.

Экипаж.

Рядом с F.D. и S.S. останавливается экипаж, запряженный двумя серыми лошадьми в яблоках. Подсаживает F.D. на сиденье, обходит экипаж и садится рядом с ней.

Начнем с этого.

S.S.

Немного наклонив голову, смотрит какое-то время перед собой, потом встряхивает головой.

Выглядывает в окно.

В том доме на крыльце уже зажгли фонарь. Где мы? Какая красивая дорога, и дома, оплетенные плющом...

Не поворачиваясь, кладет руку на руку S.S.

Смотрите, там...

Медленно отнимает руку, кладет ее на колени и отворачивается от окна.

Там пошел снег.

F. Delacour

Смотрит в свое окно. Не задумываясь:

Пока не знаю. Думаю, это Швейцария. В Швейцарии самый красивый снег. Знаете почему? Потому что он скрывает под собой эдельвейсы и при этом ухитряется терпеть на себе швейцарцев и лыжников.

Поворачивается к F.D.

Собственно, это промежуточный этап. Мне хотелось взобраться с вами на какую-нибудь гору. Но, наверное, все-таки не в Швейцарии. Нам теперь на Крышу Мира.

S.S.

Вы уже бывали там?

Да, и мне хотелось бы. Только... взобраться, а не оказаться. У нас хватит времени?

F. Delacour

Они оказываются на довольно крутой горной тропе в соответствующем одеянии. На Флер теплый, золотистого оттенка костюм с капюшоном, отороченным пушистым мехом, маглское одеяние S.S. сменилось на его обычную одежду.

Без колебания:

Да. Да, конечно. У нас все время во вселенной. Сейчас соорудим нам веревки, крюки, альпенштоки, проводников, заплечные мешки, запасы провизии, камнепады... Все это нужно будет нам, для того чтобы вы хотя бы один раз откуда-нибудь упали, а я бы вас поймал.

Можно, впрочем, сократить промежуточные этапы. Вы можете сразу упасть, а я вас поймаю.

Подумав:

С другой стороны, вам, наверное, обидно будет падать в чьи-нибудь руки, когда вы поймете, что вы – царица мира.

S.S.

Как здесь тихо.

Приседает, кладет руки ладонями на снег.

Встает.

Пойдемте. Я пока не голодна, и тропинка еще вполне проходима. Пойдемте, а то скоро станет совсем темно. Не люблю падать в темноте.

F. Delacour

Пойдемте.

Ведет F.D. вперед, они идут между скальных пород, таинственно мерцающих огоньками кварцевых вкраплений. Через некоторое время им в лицо начинает дуть морской бриз.

Удовлетворенно:

Вот так всегда. Не успеешь обозреть с вершины мира окрестные горы, как перед тобой уже опять океан. Впрочем, мы можем свернуть назад и снова окажемся в горах. И я все время забываю вам сказать – это не просто экскурсия. Города, дороги и горы уже ваши. Если мы выйдем к океану, и океан станет вам принадлежать. А потом и небеса. Ну... определенная их часть, конечно.

Смотрит вверх, на облака.

S.S.

Проходит между скал и в самом деле оказывается на берегу океана. На воде полный штиль, едва заметные волны, почти неслышно шурша, набегают на берег, на горизонте восходит красноватая луна.

Вылезает из мехового комбинезона, под которым оказывается свободное легкое белое платье чуть ниже колен, и идет босиком к линии прибоя.

О... Я знаю это место.

Поворачивается к S.S. Касается лба кончиками пальцев.

Оно всегда было здесь. А весь мир...

Нагнувшись, подбирает камешек.

C другой стороны стекла.

F. Delacour

Подходит к F.D. сзади, берет ее руку, держащую камешек. Тихо ей на ухо:

Мне тоже так кажется.

S.S.

Я хочу вам сказать...

Вы принесли мне чудесный апельсин, полный и круглый, без изъяна, я чувствую в себе, как этот океан, и горы, и города – наполняют меня, радуют, огорчают, занимают, вертят в хороводе и отпускают в изнеможении, этого хватит на тысячи и тысячи лет, жизней...

Мне этого недостаточно.

F. Delacour

Не отпуская руки F. Delacour:

Вы этим особенно дороги мне, детка. Тем, что вам недостаточно целого мира, хотя я так старательно завоевывал его для вас.

Легко прижимает F. Delacour к себе спиной, сжимая ее руку, держащую камешек. Все так же ей на ухо:

Ну, положим, не только для вас, конечно, но и просто потому что его надо было отвоевать. Осталось только понять, что делать с этим стеклом, за которым он находится. У меня странное ощущение, что мы с вами переместились сейчас по одну сторону стекла.

S.S.

Закрывает глаза.

Сейчас – да. Надолго ли?

Я еще не все вам сказала. Не только мира мне не достает, но и времени. Хотя вы и подарили мне все время на свете.

F. Delacour

Закрывает другой рукой глаза F. Delacour.

Надолго ли? О, есть пороги, которые переступаешь раз и навсегда. Это именно тот случай. Помните, когда вы пришли ко мне тогда, давно, перед вашим отъездом из нашей старой Школы, я уже говорил вам. Что вы пришли навсегда. Вот и я пришел к вам точно так же. Навсегда.

Слегка размахнувшись, заставляет F. Delacour кинуть камешек вперед. Раздается звон стекла.

Все. Разбито. Его нет. Есть мир, есть вы. Все, что было прежде, закончилось. Если вы сейчас же не скажете мне, что понимаете это, я умру на месте, не выпустив вас из рук.

S.S.

Открывает глаза и успевает увидеть, как океан, луна, песок и волны рассыпаются множеством мелких осколков; за ними обваливаются и скалы.

Вокруг совершенно темно.

Я это чувствую. Но я совсем не вижу, что впереди.

F. Delacour

Отпускает F.D.

Повернитесь ко мне, пожалуйста.

S.S.

Поворачивается и ощупью кладет руки на грудь S.S.

F. Delacour

Легко придерживает F. Delacour за талию.

Остается что-то еще, правда? То, что впереди, и не видно вам. Посмотрите мне в глаза, может быть – вряд ли конечно – но вы увидите во мне то, что впереди?

Какое-то время молчит.

Или, может быть... вы сами покажете мне дорогу. Больше ведь некому.

S.S.

Отстраняется. Берет S.S. за руку и ведет вперед. Ее шаги гулко отдаются в каменном коридоре, стен которого по-прежнему не видно.

Останавливается и открывает дверь. За ней – небольшой кабинет, стены уставлены книжными полками, на столе лежат письменные принадлежности и бумага, к нему наполовину придвинуто кресло, как будто кто-то только что работал за ним, но вышел ненадолго.

Закрывает эту дверь; пройдя еще немного, открывает еще одну – в детскую, где, похоже, живет маленькая девочка. В комнате беспорядок.

Следующая дверь открывается на балкон над шумной городской улицей, теплый ветер отдувает легкие занавески, рядом стоит дорожная сумка. Еще одна показывает тихий ночной пейзаж близко к вершине небольшой, лесистой горы, журчит ручей.

Захлопывает дверь и поворачивается к S.S.

Ничего из этого я не вижу. Я представляю себя на любой из этих дорог, но не с вами. Значит, ни одна из них мне не интересна. И в ваших глазах я не могу различить ничего, кроме света и тьмы.

Если вы пришли ко мне, навсегда, так быть не должно.

F. Delacour

Глухо:

У нас с вами просто разные... разные дороги, и разное навсегда, детка.

Вздыхает.

Давайте сядем, я вам объясню.

S.S.

Притягивает S.S. за руку к себе и обнимает его.

Объясните. Прошу вас. Объясните наконец.

Не отпуская его руки, тянет за собой вниз, на теплый песок, и садится, подобрав ноги.

F. Delacour

Oпускается на песок напротив F. Delacour. Вокруг уже не темно – над океаном светят звезды, а из-за горизонта поднимается неяркое серебристое сияние. Берет в руку немного песка и пропускает его между пальцами.

Видите ли, детка, не знаю, как у вас, а у меня – по опыту – жизнь состоит из некоторого количества состыкованных между собой навсегда. Я не верю в то, что можно достичь некоего пика счастья, и оставаться на нем потом вечно. Понимаете, пики – всегда выше, чем плато. Поэтому...

смотрит на F. Delacour, не вполне уверенный в том, что объясняет хорошо

Поэтому предел, вершина, самая верхняя точка, пик, – это то, что самое важное. А что будет потом – неизвестно. Иначе, моя дорогая девочка, жить нет никакого смысла.

Усмехается довольно весело:

Кажется, я никогда еще не объяснял так неудачно.

S.S.

Вы объясняете превосходно. И вы правы.

Я понимаю и принимаю, что для вас жизнь не может быть другой. Ни ваша собственная, ни чья-нибудь еще.

Но так получилось, что мне удается встречаться с вами на ваших вершинах. Хотя вы и не берете меня с собой в дорогу.

Знаете, почему?

F. Delacour

Внимательно глядя на F. Delacour:

Могу только догадываться.

S.S.

Дотрагивается кончиками пальцев до щеки S.S.

Можете. Догадывайтесь, пожалуйста. И не говорите мне этого. Никогда.

Ласкает его щеку и шею ладонью, едва касаясь.

F. Delacour

Перехватывает руку F. Delacour и легко касается губами ее пальцев.

Поднимает свою левую руку ладонью вверх:

Клянусь. В этом плане ничего не изменится.

Помолчав:

Но вы все же должны помочь мне. Это несправедливая просьба, знаю, но иначе никак нельзя. Вы можете отказаться, конечно. В данном "навсегда" от вашего отказа ничего не изменится: этот пик наш, и нам с него не упасть.

S.S.

Я знаю.

Но это не значит, что я не могу проделать часть пути отсюда, держа вашу руку.

Сжимает пальцы крепче.

Мне не нужен мир. Мне нужны – вы. Я хотела бы помочь вам.

F. Delacour

Мягко:

О, не только часть, что вы. Я вас не отпущу никогда. Я же вам говорил. Знаете, смешно, что все самое важное уже было сказано, и довольно давно. Видимо, вы не помните, потому что никогда не верили, а может быть, потому что мир еще не был завоеван.

Притягивает F. Delacour к себе, снова поворачивает к себе спиной и обнимает ее.

У меня вопросы о прошлом и будущем. Прошу заметить – важные. Вы сможете отвечать в таком неудобном положении?

S.S.

Я никогда не верила. Правда.

Немного наклонив голову вбок, прижимается несильно затылком к груди S.S.

D'accord.

F. Delacour

Улыбается и говорит в волосы F. Delacour. Бормочет негромко:

Now, that's my girl.

Так вот. Вы должны.. вы... м-ммм... должны – постараться закрыть глаза и совершенно отчетливо представить самые ужасные и самые прекрасные мгновения из нашей с вами прерывистой истории. Если это будут одновременно ужасные и прекрасные моменты, цены этим представлениям не будет вовсе. В зависимости от того, насколько удачно это у нас с вами получится, будет видно, переходить ли к будущему. Если вам трудно представить – можете говорить.

А я стану держать вас крепко, и вам будет... наверное – проще.

S.S.

Берет руку S.S., поворачивает ладонью вверх.

Собирается что-то сказать, но останавливает себя.

Закрывает глаза. Одновременно с этим гаснет луна, как будто ее выключили.

Вдыхает глубоко. Снова прижимает руку S.S. к груди и кивает головой.

F. Delacour

Над океаном собираются облака, в их формах различимы огромные фигуры, которые принимают все более четкие очертания.

Сначала они беспорядочны и преходящи, картины, ими образуемые, длятся не более мгновения. Гигантская белая роза осыпается лепестками, их затягивает в воронку вихря, небо еще темнеет. Какое-то время разобрать что-либо невозможно вовсе.

Тихо:

Подождите. Сейчас. Это только воспоминание, след. Сейчас придет...

Две тучи, набегающие с противоположных сторон, собираются в довольно четкие изображения двух людей, которые останавливаются, уперевшись друг в друга ладонями. Губы женщины шевелятся, картина замирает и немедленно исчезает – тучи протекают насквозь, меняются местами, теперь женщина, с очень прямой спиной, сидит в кресле, вторая фигура стоит перед ней, отвечая на только что заданный вопрос. Сцена снова заменяется на первую, и так они перетекают друг в друга.

В голове у S.S. звучит голос Fleur и его собственный, на разные лады, слова повторяются и перекрывают друг друга:

Я люблю вас.
Я вынужден ответить вам "нет".
Никогда больше так не говорите.
Я люблю вас.
Прощайте.
Прощайте.

Когда шум голосов становится невыносимым, налетевший ветер разметывает облака в клочья. Становится тихо, снова выходит луна.

Вы... просили – одновременно...

Закрывает лицо руками.

F. Delacour

Продолжает держать F.D. очень крепко, даже, наверное, еще более крепко, чем раньше.

Тихо:

О, вот как. Но тогда получается, что наши с вами понятия о вершинах полностью совпадают. А вы пугали меня картинами счастливой семейной жизни.

На всякий случай немного отпускает F. Delacour.

S.S.

Я... сама никогда не смогла бы сказать это. Даже себе.

Ближе всего, наверное, я подошла к этому тогда, у нас на вилле, тогда ведь тоже – у океана, даже странно, что сейчас это не появилось, как же мне было страшно, знаете, говорят, "бояться до смерти", а я боялась еще дальше смерти, и никак, никак не могла понять, и кровь, не могла же я признаться, что не это, а...

Останавливает поток слов, который грозит перерасти в бессвязный.

Помолчав, спокойно:

А оказалось, что больше всего я боюсь слова "прощайте", если оно сказано вашим голосом, или моим.

F. Delacour

Не бойтесь.

Легко гладит пальцами правое запястье F. Delacour.

Пожалуйста, не бойтесь ничего. Это как... как боль от мороженого, которую вы мне так наглядно продемонстрировали. Позвольте еще немного помучить вас глупыми вопросами, и мы вернемся куда-нибудь, где есть удобная мебель и огонь в камине. В конце концов, для чего еще людям нужен мир, если не иметь в нем какого-нибудь своего пристанища, хотя бы на ночь.

S.S.

Не это. Другое.

Поворачивает и другую руку запястьем вверх.

Вы опять правы. Хотя и не захотели пробовать.

Вопросов я не боюсь. Особенно сейчас. Это было эхо прошлого, и оно, все же, – одно из тех "навсегда", о которых мы с вами можем рассказывать вместе. А теперь, наверное – о будущем?

F. Delacour

Слегка щекочет левое запястье F. Delacour подушечками пальцев ее правой руки. Думая о другом:

Должно же быть что-то в жизни, чего я не пробовал, детка. Пусть это будет ореховое мороженое, откусываемое большими кусками, как вы полагаете?..

Да. Так вот, о будущем.

Посидев немного молча, поднимается, поднимает и F. Delacour.

Перед лицом будущего пристало стоять и смотреть ему в глаза уважительно.

Разворачивает F. Delacour лицом к себе.

Вы готовы?

S.S.

Закрывает глаза. Обнимает S.S. и прижимается лицом к его груди.

Смотрите за нас обоих, можно? Я... я не боюсь, но мне все равно страшно. Мы не пойдем больше туда, где окна на океан и торф в камине?

F. Delacour

Cлегка придерживает затылок F.D., вплетаясь пальцами в ее волосы.

Конечно, конечно. Если вы хотите туда, то туда. Куда угодно. И конечно, я буду смотреть сам, а вам надо смотреть только на меня, потому что на остальной мир, надеюсь, вы уже нагляделись.

Прошу вас. Еще два слова. Два-три слова, и мы закончим наши путешествия. Посмотрите на меня.

S.S.

Поднимает голову.

Смотрит в глаза S.S. и вдруг тихо смеется.

Brownie написал мне письмо. Я покажу вам.

И прислал новый гребень.

В голове у S.S.:

Я смотрю. И слушаю. Говорите со мной.

F. Delacour

Потрясенно:

Гребень? Зачем мне тогда власть над миром, если вам присылает гребень какой-то brownie? Вы разбили мое сердце, детка; подобной жестокости я от вас не ожидал.

Отпускает F.D., отходит от нее к кромке прибоя. Не в силах успокоиться; сам себе:

Вот так, конечно. Когда голова занята всякими глупостями, дурацкими лабиринтами и красными колоннами, идиотскими играми в шахматы на выживание, разгоном демонстраций и орошением пустошей, у тебя за спиной единственной любимой женщине какие-то ирландские деревянные вешалки будут присылать гребни. Какое коварство. Никому нельзя доверять.

S.S.

Подходит к S.S. и берет его за руку.

Вам ведь всегда нравилось, когда я носила волосы распущенными.

Идемте. Этот мир, этот – ваш – мир, проживет эту ночь без вас.

F. Delacour

Глубоко вдыхает.

Вы должны мне сказать, не отвлекаясь более ни на какие посторонние вещи. Скажите, мне это очень важно знать. Скажите, что бы вы хотели изменить в этом мире. В прошлом, в настоящем, в будущем. Сделайте заказ. Прошу вас, подумайте как следует, так, как будто от этого зависит все. Ну же. Я верю в вас, детка, вы сможете.

S.S.

Качает головой.

Вы уже спрашивали меня об этом.

Нет, подождите. Я понимаю, я чувствую, что на этот раз – все не так, но и я тоже изменилась. Та девочка была – desolant, а я счастлива.

Прошу вас. Оставьте в безумном водовороте, над которым вы стоите, оставьте один дом таким, каков он сейчас. Мой дом. Наш дом. В нем я и стану жить, в том будущем, которое навсегда.

Только разрешите отцу и maman забыть о том, что они виноваты.

F. Delacour

Проводит рукой по лицу.

Вы знаете... нет, вы не знаете. Я впервые увидел вас, когда вам было, кажется, одиннадцать лет. Я приехал встретиться с вашим отцом, и эта встреча была окружена целым рядом неинтересных сейчас обстоятельств. Но главное не это. Главное – то, что я помню, как посмотрел на парк из окна кабинета вашего отца и увидел стайку девочек, и вас в ней. Знаете, если бы этого не произошло...

Замолкает.

Я не буду ни во что вмешиваться на личном уровне, детка. Мне осталось сделать совсем мало, еще совсем чуть-чуть.

Протягивает к F.D. открытую ладонь.

Видите. Здесь сейчас ничего нет. Дайте руку. Перед тем как мне отправляться дальше, делать это свое "совсем мало", пойдемте, внесем посильную лепту в мировую гармонию. Я планирую еще многое увидеть и услышать сегодня ночью – недаром же я вас так долго терзал.

S.S.

Улыбается одновременно удивленно и слегка смущенно.

Вы должны мне об этом рассказать. Одиннадцать? Перед школой? Sophie, и Monique, я помню...

Кладет руку в ладонь S.S.

Нет. Потом. Утром. После ночи, и после того, как я покажу вам, какое в нашем доме утро.

F. Delacour

Scene:

The Winter Keep,

Feb. 27, 1998

Сидит у себя в кабинете за столом и пишет. По левую руку от него стоит чашка чая. Если перегнуться через его плечо, то можно прочесть:

Погружение в прошлое S.T. стало для меня наказанием и вместе с тем очищением; конечно, я до некоторой степени представлял себе, что именно могу там увидеть, и именно поэтому, должно быть, не сошел с ума, а, как некоторые утверждали бы, стал скорее более нормальным, чем прежде. Но эта нормальность далась мне ценой гибели части моей души, ибо я никогда больше не смогу смотреть на него теми глазами, что смотрел раньше. Уверен, это к лучшему – и для меня, и для всех; а раз так, то что же могло пострадать... погибнуть? Не знаю.

Отставляет перо и некоторое время сидит, вперившись в противоположную стену кабинета, затем берет чашку чая и сжимает ее обеими руками, пытаясь согреться. Встает, подходит к окну и оглядывает пейзаж за окном.

Man goes on journeys frequently... pursues goals, finds things concealed; and, to counter the rampant thrust of time, this behaviour is considered most worthy, these quests most noble of spirit. Yet I wonder if anyone ever reckoned what woe this discoveries bring? Verily, had Ulysses sat at home, perhaps a great part of the bloodshed would have been spared.

Возвращается к столу и продолжает писать.

Теперь я знаю, что у меня есть сестра! Но где она? Я должен отыскать ее. Обстоятельства, при которых я узнал это, нельзя назвать менее чем странными... Об этом сказал мне мой отец в доме, на который надвигался прилив моря, не нанесенного на наши карты.

Sir Wilbert Winter

Подходит к воротам Winter Keep и готовится обратиться к привратнику. Потом видит, что его домик выглядит безжизненным, толкает незапертые ворота и входит внутрь. Идет некоторое время хорошо знакомой, но полузабытой дорогой к замку. Возле дверей медлит, но потом стучит молотком по бронзовой пластине, выполненной в виде щита. Сам себе:

Ну что ж, если он не дома, просто вернусь.

S.S.

Открывает дверь. Невозмутимо:

Добрый день, сэр.

Пропускает S.S. внутрь и принимает у него верхнюю одежду.

Хозяин у себя. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Joel Bittings, the butler

Жестом показывает, что ничего не нужно, и проходит наверх, к кабинету Wilbert Winter. Стучит в дверь. Про себя:

Хм. Пока все идет гладко.

S.S.

Подходит к двери и открывает ее. Удивленно:

Ты здесь? Хм...

Чуть отступает, приглашая S.S. войти.

Странно, я бы на твоем месте, наверное, потерял всякий интерес.

Sir Wilbert Winter

Проходит внутрь.

М-ммм... к чему?

Незаметно оглядывается.

Давно же я здесь не был. Какие-то тысячелетия.

С прибытием, Уилберт. Должен заметить, что выглядишь ты очень посвежевшим.

S.S.

С полуулыбкой:

Ever a lover of understatements, Severus.

Чай? Кофе? Что-нибудь крепкое? Партию в шахматы? А может, хочешь просто для разнообразия выпилить что-нибудь из дерева?..

Смущенно замолкает. Затем:

Мне не от чего было особенно плесневеть. Such a wealth of experience, living another person's life. Пожалуй, это именно то, чего мне всю жизнь хотелось.

Sir Winter

Непонятным тоном:

Я, Уилберт, навыпиливался уже из дерева до полного удовлетворения. Как Урфин Джюс. И в шахматы наигрался за всех – не поверишь. Могу посидеть немного у тебя, раз уж ты так любезно меня пригласил к себе, там, в Норвегии. И надеюсь, что ты все-таки не жил ничью чужую жизнь, – это было бы уж слишком здорово с точки зрения теории подмен.

Подходит к окну.

Впрочем, я, кажется, тебя оторвал от занятий. Собственно, ничто не мешает мне продолжить путь дальше, если ты хочешь в уединении заняться своими кофе, чаем, крепким, шахматами и выпиливанием по дереву.

S.S.

Извиняющимся тоном:

Да нет, нет. Я просто, видишь, записывал кое-какие свои впечатления. А так – ничего такого, что нельзя было бы отложить. Всегда придерживался мнения, что тем, чем имеет смысл заниматься только сегодня, не имеет смысла заниматься вовсе.

Что же привело тебя ко мне? Я вернулся, видишь; сижу у себя в замке, никуда особенно не выхожу и ни с кем особенно не вижусь – так, можно сказать, ничего и не изменилось с прошлого. Только, пожалуй, поумнел немного. А ты?

Sir Winter

Немного рассеянно:

Это плохо. Плохо, что не изменилось. Вокруг изменилось очень многое, Уилберт. За то время, что тебя не было, все здесь... как бы это сказать... устроилось, что ли. С некоторым количеством жертв, которых то ли можно, то ли нельзя было избежать.

Так и не дождавшись приглашения сесть, все-таки проходит обратно вглубь комнаты и садится в гостевое кресло.

Но устроилось. Можно начать почивать на лаврах.

Помолчав:

Я? Даже и не знаю. Наверное, остался таким же, каким был.

S.S.

Удивленно:

Устроилось? И что же, ты сам приложил к этому руку? Не могу поверить. Ведь для тебя это равносильно самоубийству, Северус.

Садится за стол и снова хватается за спасительную чашку, но она уже остыла; тогда он вызывает дворецкого и просит еще чаю.

Всё, что я о тебе знал, а также всё, что я о тебе у-знал, свидетельствует, что ты можешь существовать только в условиях неустроенности – чем большей, тем лучше. Ergo, если её нет, её надо создать... Прости, Северус, но ты – легенда, а легенды не возникают на пустом месте; на пустом месте они, напротив, гибнут, как и все с ними соприкоснувшиеся.

Помолчав:

Как мой отец.

Sir Winter

Немного морщится.

Ты преувеличиваешь, Уилберт, и как-то драматизируешь. С сэром Энтони все было действительно очень и очень сложно. Гибель его и вовсе трагична, и если бы я мог, я бы ее не допустил. Но мы, люди, которых учили в классических традициях, не знаем, что такое альтернативная история, хотя бы и семейная.

Во-вторых, я никакая не легенда, и это не "скромность" или что там еще могло бы быть. Легендами окружена сама эта должность, которая мне досталась, а я как раз всегда предпочитаю находиться за сценой.

И в-третьих, что значит "неустроенность"? Устроенность мира – к этому нельзя не стремиться, будучи в здравом уме. Личная устроенность – вопрос иной, но ведь ее все понимают по-своему.

В-четвертых, мне очень хотелось бы, чтобы к нам присоединился книжник Джеффри. Поэтому, если он вдруг тоже будет проходить через твое именье, надеюсь, ты не будешь против.

S.S.

Немного раздраженно и как будто с обидой:

Это ты драматизируешь, Северус, а не я. Именно ты стал превращать – как только научился это делать – жизнь окружающих тебя людей в спектакль стиля noir. Мне нет дела до устроенности или неустроенности, я лишь констатирую факты, пусть в обобщенной форме, а ты не желаешь меня услышать... Ну что ж, пусть будет так.

Закуривает и делает пару сердитых затяжек.

Что же до Джеффри – пусть присоединяется, когда захочет. Здесь хватит места всем.

Sir Winter

Расслабленно откидывается в кресле, вытягивает ноги и закрывает глаза. Достает сигареты, взмахом руки добывает себе из воздуха пепельницу, и закуривает свое верное Sobranie. Мечтательно:

Спектакли... Все вы повернуты на идее игр и игры, Уилберт. И если жизнь просто оказывается не такой, какой вы хотели бы ее видеть, а тот, кто ее живет, вдруг принимается ее, непонятную вам, жить, – вам кажется, что это постановка.

Выдыхает дым.

Дурацкая нация, вспоенная ядом шекспировских трагедий вместо материнского молока. Надоело.

S.S.

С неожиданной улыбкой:

Хотел бы я посмотреть, где мы были бы без ядовитых трагедий Шекспира и убийственно театрального артурианского цикла. Полноте, Северус – это ровно настолько же твоя культура, насколько и моя; твоя, пожалуй, даже в большей степени, потому что ты сталкивался с нею в большем количестве проявлений.

Что толку спорить? Ты говоришь, что эта жизнь нам как будто непонятна – напротив, в ней все ясно, и потому-то все всегда останавливаются, не доходя до последней точки, ведь и так известно заранее, какой она будет. А ты не удовлетворяешься этим, и идешь до конца, и всегда оказывается, что эта точка – совсем не то, что можно было представить себе.

Ты сказал как будто, что все устроилось. Что же ты теперь станешь делать, каковы твои планы?

Sir Winter

Не меняя позы:

А я не спорю, Уилберт. Разве это повод для спора? Нет. Это просто беседа. К сожалению, ни одна нормальная мужская беседа не умеет течь так, чтобы не перерасти в оживленную дискуссию, но это ведь и естественно.

Насчет дальше.

Открывает глаза и смотрит вперед, упираясь в камин.

Пришло мне тут в голову, что пора Книжникам тоже объединить свои усилия. Дотоле мы как-то сидели по своим кельям, копались каждый в своей коллекции, что-то добывали, что-то классифицировали, что-то описывали, что-то писали сами. Порой ездили друг к другу на стажировки. Порой находили в собственных архивах такие книги, которые ставили дыбом небеса и землю. Порой затихали на годы.

Устраивается в кресле каким-то невероятным образом, разворачиваясь боком и глядя на Винтера.

Но это все равно описывается одним словом – разобщенность. А мне хотелось бы интеграции. И с чисто практическими целями.

S.S.

Удивленно:

С какими же? Да и что практически может означать эта интеграция? Оставить только одного Хранителя? Тебя, да?

Sir Winter

Продолжает изучать Уилберта. По-прежнему невозмутимо:

Уилберт, если ты на меня все еще обижен, давай с этим разберемся. И тогда поговорим по делу.

S.S.

Качает головой.

Нет, я не обижен. Я уже понял... пожалуй, это главное, что я понял – что это всё не имеет смысла, обижаться, расстраиваться, хотеть чего-то. Впрочем, всё то, что я напонимал за последнее время, тянет на отдельный и долгий разговор. Я просто предполагаю. Странно было бы, если бы ты пришел объявить мне, что хочешь объединить в моем замке – или, скажем, у Джеффри в Пеште – три главные мистические библиотеки.

Задумчиво:

С другой стороны, наверное, именно поэтому такую возможность не стоит исключать?..

Sir Winter

Странным хрустящим голосом, как будто ломается тонкий лед на реке:

Это хорошо, что не обижен, Уилберт. Это очень полезно для всех.

Снова садится в кресле ровно, тушит сигарету в пепельнице, машет рукой, пепельница исчезает. Разглядывает лепнину на потолке.

Да нет же. Не надо ничего объединять физически, что за... марксизм, честное слово. Нет. Смотри: в каждой из наших библиотек сгруппированы материалы – по определенным уникальным принципам. Но ведь и тебе иногда хочется прочесть что-то, что находится, скажем, у меня в Ватикане, или у Джеффри в Пеште, не только мне хочется, наконец-то, попасть в это ваше хранилище так, чтобы спокойно в нем разобраться, а не просто... войти и выйти. Это раз. Два. Знание постоянно плодится. Как саранча. Во многом оно повторяет само себя, заново открывает старое, перепевает уже петое. Но иногда и делает скачки. Мы же все хотим немедленно это учесть. И учитывать постоянно, пока люди создают знание. Пока поле всей сущей информации расширяется.

Просто:

Вот я и подумал, что если бы мы объединили усилия, мы, может быть, смогли бы что-нибудь с этим сделать.

S.S.

Подумав:

Не вижу, зачем мне противиться твоему предложению. Но, мне кажется, осуществить это будет довольно сложно.

Задумчиво:

Значит, ты хочешь объединить наши библиотеки, скажем так, идеологически, дать им как будто разумный дух – чтоб он следил за развитием мысли и фиксировал его. Вполне достойная задача.

Но как?

Sir Winter

Улыбается со странным блеском в глазах.

Точно. Точно, Уилберт. Хочу зажечь негасимую лампаду разума.

Как? Надо немного порыскать по дому. В свое время мне показалось, что можно поговорить тут еще кое с кем. Например, с доктором Джоном Ди. Поспрашивать его насчет таинственного древа Познания в форме груши, под которым появились тогда его сожженные книги. Но это все возможно только при условии, что я увижу ваше Хранилище, и при условии, что Джеффри сможет появиться.

А пока, Уилберт, давай-ка мы подумаем о том, что мне делать с книжкой под названием Templum, которой ты нынче владеешь.

S.S.

Настороженно:

Тебе? Тебе не надо ничего делать с этой книгой. Она уже тебе не принадлежит, ты сам так решил.

Sir Winter

Озадаченно:

И верно.

Поднимается, принимается ходить по комнате, заложив руки за спину и разглядывая на этот раз наборный паркет пола.

Сам написал, сам уничтожил. Книги нет. Ах, какая незадача...

Скороговоркой:

Я, конечно, помню все, что там было, но мне казалось, что она довольно важна как магический артефакт, как же мы без нее – светильник разума? Tut-tut...

Останавливается.

Неужели... своими руками... могилу собственным планам? Не может быть. Не может быть. Что-то должно придуматься.

В ужасе:

Сесть и написать ее заново? Я не смогу.

S.S.

Осторожно:

Н-нет, Северус, я не совсем это имел в виду... Книга существует, но пользоваться ею можно лишь здесь. А писать ее заново, конечно, не надо.

Sir Winter

С явным облегчением:

Тогда не все потеряно. Тогда эта игра еще доиграется. Тогда... Уилберт, Уилберт... Если бы ты знал, что может быть тогда.

S.S.

Понимающе:

Что-то подсказывает мне, объединение библиотек – не единственный твой амбициозный план, Северус?

Sir Winter

Небрежно машет рукой.

Да нет. Это все так. От нечего делать.

S.S.

Кивает:

Да-да, я понимаю. Положительно, с тех пор, как люди перестали укладывать волосы и носить шейные платки, у них появилось слишком много свободного времени. Все наши беды от этого, я уверен.

Смотрит на S.S.

Sir Winter

Озадаченно поправляет свой шейный платок.

Мы, кажется, отвлеклись, Уилберт. Раз уж ты такой гостеприимный хозяин, покажи уже мне, наконец, ваше хранилище. А то у меня создается странное ощущение, что это единственное место на земле и под землей, где я пока не был.

S.S.

Поднимается.

Конечно. Пойдем. Теперь-то я могу спокойно отвести тебя туда.

Sir Winter

Поднимает палец вверх.

Через пару минут. Кажется, к нам присоединяется первый и основной Книжник.

S.S.

Стучит в дверь и входит. К W. Winter:

Здравствуйте, Хранитель...

Полуоборачиваясь к S.S.

Хранитель.

Снова к Winter.

Ваш дом смотрел на меня сегодня неприветливо, но ворота были открыты, и я вошел без приглашения. Простите.

Тянет через плечо свою извечную сумку.

Зато я принес свежий хлеб и свежие оливки. Хотите?

Geoffrey

С полупоклоном:

Здравствуйте, уважаемый Книжник. Благодарю вас, я не голоден. Северус? Хотите кофе, Джеффри? или чай?

Sir Winter

Наклоняет голову, приветствуя Джеффри.

Рад видеть вас, Джеффри. Надеюсь, со времени нашей последней встречи в Эфесе вы успели побывать дома. Это главное. Тогда давайте оставим хлеб, вино и оливки на потом. У нас троих на сегодня есть важное дело.

Веди, Уилберт.

Наклоняет голову, обращаясь к Уилберту, точно так же, как приветствовал Джеффри.

Хранитель.

S.S.

Вновь открывает дверь и, подхватив стоявшую неподалеку трость, делает приглашающий жест, после чего, мерно постукивая тростью, уходит вперед.

Пожалуйста, следуйте за мной. Я отведу вас в хранилище.

Они минуют крошечную, непонятного назначения закопченную дверку в крошечной арке где-то на высоте колена и подходят к гобелену с изображением Джона Ди и его сына.

Sir Winter

Негромко:

Where the place? Upon the heath.

Надеюсь, чайки будут сегодня более приветливы.

Geoffrey

Смотрит на гобелен очень внимательно, разбираясь в сложной символике предметов и узоров, вытканных рядом с доктором Ди.

Негромко, обращаясь к гобелену:

We need some Enochian Magick here... And a few angelical names to that.

Называет имена ангелов:

Acmbicu, Cadaamp, Ephra, Ozaab, Tplau...

Перечисляет так довольно долго, и при произнесении каждого ангелического имени предметы и знаки на гобелене оживают.

Немного подумав:

Сам доктор, похоже, нуждается в определенном времени, чтобы проснуться. Или его разбудит сын, который примется приставать к нему с вопросами. Так что мы пока можем навестить хранилище.

S.S.

Останавливается и оборачивается:

Ты решил вызвать Джона Ди? Зачем? Хочешь, чтобы он рассказал тебе что-то о том, как работает это место?

Sir Winter

Он смог бы дать, как мне кажется... Общую оценку нашей деятельности. С исторической перспективы. Как, впрочем, и сэр Артур.

Но вы правы, хранилище – прежде.

Geoffrey

Продолжая путь:

Джеффри прав: место уже работает, и понять его механику не так сложно. Это магия. Нам придется выработать для своих целей новую механику. Если она будет противоречить прежней, ничего не выйдет.

Вперед, Уилберт. Мне доселе был неизвестен парадный вход в Хранилище.

S.S.

Кивает и идет вперед. Укрепленные на стенах лампы отбрасывают высокие стройные тени, похожие на силуэты монахинь. Сзади на гобелене движутся фигуры, и слышны тихие голоса. Достает платок и вытирает лоб.

Снаружи зима, а здесь, между тем, становится жарко. Дом чувствует, что мы идем не просто так. Я думаю, дело в тебе, Северус.

Они спускаются по центральной лестнице The Winter Keep и входят в Южное крыло. Где-то слышится тихая музыка, переплетающаяся со звуками ручья, и скрип двери. Удивленно:

Сегодня здесь как будто бы полно жизни. Это неожиданно.

Sir Winter

Неожиданно? Хм... Может быть. Но Библиотека должна же как-то приготовиться к нашему приходу. Я только читал о последней большой встрече Книжников, и описана она была цветистой средневековой прозой, но даже за явной гиперболой угадывалось, что природные силы не обошли ее вниманием.

Geoffrey

Оживляется:

Значит, мы действуем в хороших традициях подобных саммитов. И теперь нас не остановить.

Оглядывается назад.

Только мне надо будет, наверное, посмотреть, что это там у вас за маленькой дверкой, Уилберт. Потом, потом, потом. Идем же.

S.S.

Задумчиво:

Не знаю... Вам виднее, Джеффри – действительно, вполне вероятно, что Библиотека с энтузиазмом ожидает нашего визита. Просто я такое наблюдаю в первый раз.

Они сворачивают налево, в коридор настолько узкий, что им приходится выстроиться в линию и идти друг за другом. Винтер идет впереди. В коридоре темно, однако понятно, что они идут не прямо, а заворачивают, как будто поднимаясь по винтовой лестнице. Неуверенно:

Чрезвычайно странно. В прошлый раз я спускался, а не поднимался.

Впереди показывается свет. Винтер замолкает. Через некоторое время они по ступенькам выходят на поляну, плотно обсаженную деревьями и кустарниками. Винтер оглядывается и видит, что они вышли из длинного и темного подземного хода. В центре поляны растет дерево.

Оторопело:

Я здесь первый раз. Ничего подобного тут раньше не было.

Где-то в кустах пронзительно свиристит какая-то птичка, но в остальном вокруг совершенно тихо.

Sir Winter

Немного запрокинув голову, оценивает угол солнца.

Не могу сказать, что я знаю это место, но оно почему-то кажется мне знакомым.

Поправляет волосы.

Лично знакомым. Не по книгам.

Направляется к дереву, садится, прислонившись к нему спиной, кладет сумку рядом. Глубоко вдыхает.

Говорят, память воскрешает все, кроме запахов.

Geoffrey

Тоже подходит к дереву, осматривается. Поляна укрыта снегом, и пение одинокой птицы полностью диссонирует с этой зимней картиной. Дотягивается до одной из веток дерева, немного поглаживая ее кору. На ветках начинают набухать почки, и из них довольно быстро вылезают листья, которые, впрочем остаются покрытыми снегом.

Пораженно:

Это прямо как в старой детской шутке о том, как распознавать деревья зимой. Надо просто очистить листья от снега.

Оборачивается к Sir Winter:

Что же, Уилберт, это то самое грушевое дерево? Видно, не зря мы разбудили доктора Ди.

Шарит по карманам, извлекает откуда-то желтую ленточку и почему-то завязывает ее на одной из веток.

S.S.

Медленно:

Да. Это та самая знаменитая груша Ди, дерево слез, воскрешающее книги, посаженное ангелами. Но где же мы? Это Мортлейк? Мне кажется, здесь нет ничего, кроме этой поляны, кустов, деревьев и птицы. Я думаю, Библиотека не случайно открыла нам свое настоящее лицо.

Sir Winter

Смотрит снизу вверх на S.S. и Sir Winter.

Зато ничто так полно не воскрешает прошлого, как запах, когда-то связанный с ним.

Я был здесь, но только тогда не было никакого дерева. И у меня тогда еще были собственные волосы и глаза... как, впрочем, и сейчас. Да.

Лезет в сумку, достает оттуда знакомый белый платок, который раскладывает прямо на снегу, и горстями сыплет на него крохотные картонные квадратики. Берет один из них, он превращается в большой in folio.

Вы... продолжайте. Я скоро.

Погружается в чтение.

Geoffrey

Пройдя вокруг груши раза три в одну сторону и пару раз в обратную:

Хм, хм, хм... Уилберт, если можно, вызови сюда мою книжку, хорошо? Мне кажется, она понадобится. А я все-таки вернусь назад. Кажется, за той дверкой есть что-то полезное.

S.S.

Оглядывается по сторонам, совершенно не представляя себе, откуда взять книгу. Внезапно из кустов важно выходит чайка. Она толкает перед собой клювом огромную красную ягоду. Совершенно не стесняясь присутствующих, чайка отпихивает ягоду к ногам Винтера. Тот машинально поднимает её и аккуратно разделяет на две половинки. Густой красный сок стекает по пальцам его рук и загорается беззвучным холодным пламенем у него в ладонях. Винтер стоит недвижно, а в руках у него, окутанный огнем, лежит Templum.

Да... это явно не та библиотека, где можно организовать читальный зал.

Sir Winter

Переворачивает страницы, бормоча что-то ритмичное.

Где же... Из всего этого путешествия я взял только один образ, и поставил в совершенно проходную фразу... А Гесиод стянул потом...

Снег... Снегом... Вот. "Осребренного снегом Олимпа". Я же говорил – знакомое место.

Поднимает глаза.

А... Уже начали?

Откладывает книгу, которая сжимается снова, и встает, потирая руки.

Geoffrey

Смотрит на Джеффри с восхищением.

Истинный философ... и служитель муз работает, даже когда пушки не умолкают. Впрочем, пушек здесь нет.

Уилберту:

Я вернусь через пять минут. Если можно, найдите, пожалуйста, в книге страницу, где впервые упоминается элемент Z. Это необычная страница, она постоянно перемещается внутри книги. Поэтому ее можно будет, разве что, на что-нибудь выманить.

Не обращая внимания на подозрительные выражения лиц Sir Winter и Geoffrey, которых, по-видимому, только доверие к старому знакомству удерживает от того, чтобы усомниться в здравости его рассудка, скрывается на той же лестнице, по которой они пришли на поляну с грушей.

Отсутствует минут пять-семь, возвращается, слегка потирая левой рукой правую и немного помрачневший.

S.S.

Открывает книгу и с тщательно скрываемым подозрением заглядывает внутрь, но с первого взгляда не находит требуемого. Перелистывает несколько страниц, бегло водя по строчкам пальцем, но не видит ни одного упоминания элемента Z. Захлопывает книгу и задумывается, затем неожиданно открывает ее на середине, но разочарованно закрывает, ничего не найдя.

Мне не дается. Джеффри, не хотите попробовать?

Sir Winter

С некоторым сомнением берет в руки книгу.

Вы совершенно верно отметили тогда, Sir Winter, что это в каком-то смысле не его... не ваша, Профессор, книга. Вы ее только закончили. Я бы попробовал подойти к вопросу с позиций истории.

Открывает книгу. Подносит к ней палец, отводит его снова. За пальцем тянутся две едва заметных паутинки.

Прошита. Прошлое и будущее. Нам вперед. Впрочем, я пока не знаю, в каком это направлении.

Перебирая пальцами, как будто играет на сложном музыкальном инструменте, перелистывает тянущиеся к нему страницы, играя ниточками, как кружевница – коклюшками. Коротко моргает, каждый раз, когда страница переворачивается. Вдруг останавливается.

Ошибка.

Показывает на страницу.

Это... на этой странице мой почерк. Я писал под диктовку. Этот лист попал сюда далеко в прошлом.

Быстро движется в обратную сторону, страницы мелькают под его пальцами, открываясь, казалось бы, в случайных местах. Сеть ниточек в его руках становится все гуще.

Кажется, мы близко.

Ему все труднее, руки совсем опутаны. Наконец, его усилий оказывается недостаточно, чтобы перевернуть последний лист. К S.S.:

Простите, Профессор. Это все же ваш труд, мне его, кажется, не поднять. Его вершину, и вместе с тем основание.

Geoffrey

С видимым изумлением наблюдает за борьбой Geoffrey с книгой. По инерции:

М-ммм... но да, конечно... Это вечная книга всех служителей герметических наук, но я все-таки не занимаюсь плагиатом.

С хорошо скрытым трепетом забирает книгу из рук Geoffrey, паутина, оплетшая пальцы Книжника, немедленно исчезает.

Достает из кармана маленький пузырек молочного стекла, капает одну каплю в корешок книги. Ждет. Через некоторое время пролистывает ее снова, несколько раз смочив слюной палец, которым отделяет склеившиеся страницы. Довольно скоро останавливается на одной из страниц, которую ловко закладывает сдернутой с грушевого дерева желтой ленточкой. Удовлетворенно:

Поймали. Отлично.

Кладет книгу возле корней дерева.

Теперь вот что. Я выяснил довольно много вещей, хотя для этого и пришлось применить некоторый нажим. Мортлейк, Winter Keep, – как вы прекрасно знаете, был домом доктора Ди. Именно сюда к нему явился Келли, неся порошки, с помощью которых он, якобы, делал золото. Здесь при помощи хрустального шара, который я успел осмотреть в Британском музее, они переговаривались с ангелами. Здесь был придуман манускрипт, который позже назвали манускриптом Войнича. И шифр... В Праге – там я совсем мельком проследил путь Ди и Келли – наши герои разругались. Ди успел унести ноги, манускрипт Рудольфу они все-таки продали. Келли... попал в заключение, как вы знаете, пытался бежать из окна темницы по веревке, сломал ногу, был схвачен снова, водворен назад и умер.

Только что выяснилось, что все было не так. Ди вызволил Келли, хотя тот был совершенно этого не достоин. Он его выкупил. Манускрипт Войнича не был подделкой. Ди отдал его Рудольфу, и вместе с ним отдал все свое имевшееся на тот момент знание. Келли вернулся с ним в Мортлейк и жил здесь до самой своей смерти. Он похоронен в доме.

И они оба объяснили, что можно сделать.

Уважаемые Книжники: пусть каждый из вас положит на эту несчастную книгу свой Ключ.

Снова подходит к Templum, без колебаний открывает книгу на заложенной странице, выдирает лист, делает из него тугой бумажный жгут и ждет.

S.S.

Извлекает откуда-то маленький серебряный ключ в форме креста анкх. Медленно:

Что ж, негоже разным частям одного знания бродить в одиночестве и не встречаться. Пусть оно будет вместе.

Медленно опускается на корточки и трепетно возлагает ключ на книгу. Негромко:

Правильно ли, что это делаю я?..

Sir Winter

Вы этого достойны, Sir Winter. Вы – Хранитель. А правильно ли мы действуем – мы скоро узнаем.

Достает из воздуха старый, порядком вытертый стилос и осторожно помещает его на обложке книги.

Geoffrey

Достает из кармана весьма старый, длинный и тонкий ключ с рукояткой в форме трехгранного клинка и с головкой сложной формы, в которой угадываются очертания розы с шипами и креста. Бормочет:

Старинный дизайн. Когда простота успела выйти из моды и не успела снова в нее войти.

Бросает взгляд на анкх. Совсем тихо:

Он мало изменился за прошедшие тысячелетия.

Кладет свой ключ на книгу. Направляет в центр трехлучевой звезды, образованной тремя Ключами, свернутую жгутом страницу.

Элемент, названный в честь Зодчего, с подменой кириллической буквы буквой латинской для пущей вселенскости символа, должен показать, что он достоин своего имени.

На конце бумажного жгута вспыхивает огонь, который срывается со свернутого листа бумаги каплей воды, достигает книги переливающимся радугой прозрачным эфиром и сыплется на переплет чистой землей.

К книге подходит давешняя чайка, выхватывает из земли зернышко, взлетает на грушу, и пропадает там. Груша покрывается богатым весенним цветением, но если приглядеться, видно, что в середине каждого цветка горит маленький огонек. Ветви дерева начинают шевелиться, и видно, что оно выхватывает из воздуха потоки, слегка отлично окрашенные. Каждый поток питает отдельный цветок.

Огоньки ведут себя по-разному – где-то пылают интенсивнее, где-то горят еле-еле.

Templum на глазах принимается разбухать, потом становится вертикально, и за ним начинает расти ряд томов – совершенно так же оформленных, тоньше или толще: ясно, что это его наследники.

Отходит немного назад.

Достает из кармана другой пузырек, вытаскивает пробку, пьет его содержимое. Сам себе:

Митридатизм митридатизмом, но это был тот самый яд.

S.S.

Постукивает по ноге тростью.

Да, Северус, это беспримерное мероприятие. Библиотека и так существовала, по словам моего отца, дольше, чем Британия. Но теперь она еще и будет сама пополняться знанием, станет вечным огнем, лампадой торжествующего разума.

Глядя на S.S. c недоумевающим выражением:

Все же я, наверное, никогда не пойму, к чему ты стремишься и чего пытаешься добиться.

Пожимает плечами и вздыхает.

Подозреваю, мне больше не попасть на эту поляну. Вход сюда нам открыли только один раз, только для одной задачи.

Sir Winter

Смотрит задумчиво в огонь, не мигая.

Не совсем. В каком-то смысле, это и есть – вершина. Очень многие попадают сюда хотя бы один раз в жизни. Выглядеть так, как сейчас, она ни для одного из нас по отдельности, разумеется, не будет, и вряд ли мы встретимся здесь втроем. Но я еще намереваюсь здесь побывать. Сам. Да.

Geoffrey

Оглядев всю картину:

Не знаю, дорогие коллеги, что будет, где и как каждый из нас еще встретится с тем самым деревом, которое впервые вернуло доктору Ди сожженные его книги, но знаю, что отныне каждый из нас имеет доступ к этому.

Указывает на продолжающий плодиться Templum.

Как эта доступность будет проявляться на практике – дело ваше, Джеффри, твое, Уилберт, и мое. Этот колодец для нас открыт. Теперь-то можно будет работать с информацией спокойно.

Уилберту:

Спасибо, Sir Winter, за эту возможность. Я, с вашего позволения, откланяюсь.

S.S.

Поднимает руку.

Постой, Северус... Прежде, чем уйдешь, скажи, пожалуйста – зачем ты сжигал Templum? Ведь ты не знал тогда о Хранилище.

Sir Winter

Останавливается, оборачивается.

О. Это совершенно отдельная история. Я не знал, что он не сгорит, это верно. Но я не был уверен, что смогу его уберечь в тот момент. Знаешь, Уилберт, есть вещи, которые если не уметь уберечь, лучше уничтожить самому. Да.

S.S.

Хочет сказать кое-что про Неофита, но потом, поняв, что это было бы в в высшей степени неосмотрительно, просто молча кивает и, бросив последний взгляд на уверенно полыхающую грушу, направляется к подземный вход, стуча тростью. Дойдя до него, оборачивается:

Благодарю вас, друзья мои. Это было неожиданно, и оттого вдвойне интересно. Теперь меня снедает любопытство – какой же я увижу Библиотеку в следующий раз?

Sir Winter

Наклонившись, поднимает свою сумку и прячет в нее платок с миниатюрными фолиантами.

Описывать это для стороннего читателя, видимо, придется мне, как историку. Я постараюсь, чтобы там было как можно больше эпитетов и метафор. Что-то где-то содрогнулось, огнь неугасимый, откуда-то вылез змей о семи ногах, на восемнадцати тронах вострубил. И так далее.

Подбирает стилос, вертит в руках, тот пропадает.

Благодарю вас, Профессор. Вы выполнили мою давнишнюю просьбу в самой полной мере. Я могу теперь читать вашу книгу.

Кланяется Sir Winter.

Хранитель.

Уходит через кусты, декламируя себе под нос гекзаметры, то громче, то тише.

Geoffrey

Молча провожает Джеффри взглядом, смотрит на дерево и видит вместо него огромный камин, в котором передают друг другу книги белые обнаженные фигуры, перетекающие друг в друга, и открывающие рты в немом крике.

Уилберту:

Том 15. Страница 336.

Пропадает. С заснеженной поляны возле груши взлетает ворон и быстро скрывается в небе.

S.S.

Стоит и смотрит вслед своим гостям. Груша пропала, и на ее месте стоит, совершенно бесцеремонно дисгармонируя со снежными деревьями и кустами, беломраморный камин, заполненный духами. На нем написано: Contenti nel foco. Камин как будто уходит в землю, и из земли вырывается огонь, но его тепла недостаточно даже для того, чтобы растопить снег. Сэр Винтер подходит к камину, и осторожно засунув руку между двух фигур, достает книгу; задумавшись, медленно перелистывает ее и доходит до очередной страницы. Перехватив трость в левую руку, читает:

And, as the ravens fly away, so too does my soul flee with them, eager to outrun the onset of the coming storme. Lore says that Merlin himself did turn into a raven.

Произносит еще несколько слов и обращается вороном. В левой лапе ворона зажата маленькая тросточка.

Sir Winter

Scene:

Castalia Flying Island,

Feb. 28, 1998,

Early morning

Заходит в зал в составе десятка других первокурсников, немного нервно оглядывается. Без необходимости поправляет воротничок, подтягивает пониже манжеты, оглядывая класс, который похож на внутреннее помещение какого-то собора. На детей смотрят сверху горгульи на колоннах, столы и скамьи сделаны из массивного мореного дуба, профессорский стол располагается на возвышении, рядом стоит кафедра, на стене за ней имеется черная обсидиановая доска, которая порой произвольно меняется, превращаясь в экран, на котором транслируются ряд за рядом изображения корешков книг и стеллажи с какими-то составами. Дрожащим шепотом, сама себе:

Это что же, все это надо будет прочесть? Или вообще – выучить? А я-то всего только и умею, что шить куклам изменяющиеся платья. Ох... лучше бы я дома осталась. И новое занятие, трансфигурация какая-то... Это что же куда фигурировать? Мамочка...

Betty Butter

Оттопырив немного нижнюю губу, сверху вниз, что дается ему с трудом при его небольшом росте:

Трансфигурация – едва ли не основной магический предмет, мисс. Возможно, вам и в самом деле стоило оставаться со своими платьями.

Michael Wenton-Weakes

Немного надувается, молча отворачивается, вздергивая подбородок, и наливается слезами. Короткая русая коса, в которую вплетена коричневая атласная лента, прыгает у нее на спине.

Betty Butter

Делает вид, что ему все абсолютно знакомо и даже не интересно. Только побледневший кончик длинного носа и потемневшие глаза выдают волнение. Сжимает в кармане пакетик с леденцами, пытаясь ни на чем не сосредотачиваться.

Мамочка, ты этого хотела? А если меня перетрансфигурируют во что-нибудь безвозвратно? Во что-нибудь неодушевленное? Поставишь на полочку и будешь вытирать пыль.

Эта мысль его веселит. Старается представить себя пыльным и улыбается.

Длинноволосый светлый мальчик

Открывает дверь сбоку и выходит в класс, заметно прихрамывая и глядя перед собой. Сосредоточенно добирается до профессорского возвышения, медленно вступает на него и поворачивается к сбившимся в кучку ученикам. Как только она обращается к ним, осанка ее немедленно исправляется, и все следы медлительности и старости исчезают полностью. Сильным, но негромким голосом:

Доброе утро, господа. Рассаживайтесь, прошу вас.

Махнув рукой в сторону грифельной доски:

Потом разверните пергаменты и спишите с доски название предмета, мое имя и имя докторанта, который будет помогать мне на семинарах. Сегодня ее нет, поэтому я буду вести занятие самостоятельно.

С этим вы должны справиться, а дальше – начало положено, будет уже легче.

M. McGonagall

Немного открыв рот, смотрит на профессора. Затем приходит в себя и забирается на неуютную лавку. Долго возится с пергаментным свитком, который норовит скататься в трубочку. Оглядывает детей, но рядом с ней садится развеселая цыганская девочка с бешеными черными глазами, утопающая в массе пестрых юбок. Тихо:

Ну, влипла ты, Бетти, ой, влиииипла...

Betty Butter

Разворачивает пергамент, который ведет себя на удивление послушно. Удовлетворенно хмыкает.

Какая длинная фамилия. Шотландская, что ли? А имя-то. Это что же, на этих типа-факсовых бумажках писать теперь?

Сам удивляется, с чего он взял мысль о фамилии.

Florian Jorg

Вскарабкивается на скамью рядом с длинноволосым мальчиком. Выкладывает перед собой из сумки целую батарею учебников – кажется, до выпускного класса включительно.

Развернув пергамент, начинает каллиграфически выписывать готическое "M" в фамилии преподавателя, высунув язык от усердия. Негромко, не поворачиваясь к соседу:

Это прививает аккуратность и воспитывает характер.

Michael Wenton-Weakes

Без всякого стеснения оглядывает детей и профессора, поет себе под нос:

Sa o Roma babo, е bakren cinen... A me coro, dural besava...

Смотрит на пергамент и замолкает в недоумении. Пихает русоволосую девочку с атласной лентой локтем в бок:

Эй, ты! А я и писать не умею!

Заливается хохотом.

Какая я ведьма? У нас весь табор ведьмы! Не умею я ничего, только карты раскидывать.

Серьезнеет.

Но раскидываю зато так, что сама Лаура ко мне приходит гадать.

Цыганка Аза

Косится на гору учебников.

Ну, ни фига себе! Не надейтесь, я надрываться не собираюсь. Тяжелая атлетика – это не наш выбор.

Тоже начинает писать, стараясь не отставать, но не подает вида, что его несколько шокировало старание соседа. Про себя:

Девочка с косичкой ничего. Надо было с ней сесть. Хотя у этого может и списать можно будет.

Florian Jorg

Miss Аза, прошу вас, внимательнее. Не сомневаюсь, что вашей дипломной специальностью станет Divination, но образование юной ведьмы должно быть всесторонним. Возьмите перо и мысленно проговаривайте то, что собираетесь написать. А ваша рука пусть следует за вашей головой.

Оглядев собравшихся:

Говоря в общем, этому принципу надлежит следовать вам всем.

Итак.

Берет со стола подушечку для иголок.

M. McGonagall

Изумленно открывает рот, азартно сверкает глазами, шипит что-то по-цыгански своему перу и говорит по слогам:

Ми-вре-на Мак-но-га-гал. Тра-сни-ру-га-ция.

Все это записывается на пергаменте шаткими разбегающимися буквами.

Выпрямляется и гордо смотрит на Бетти сверху.

Видала? Вот так!

Цыганка Аза

Концентрируется, прижимает пергамент чернильницей, пеналом, локтем и своей школьной заколкой с бисерным вороненком на серебряном щите, и пишет:

Профессор МакГонагалл. Трансфигурация.

На всякий случай старается не смотреть на цыганку, но почему-то оглядывается на длинноволосого мальчика с немецким акцентом.

Betty Butter

Думает о том, что произойдет, если рука будет действительно следовать за его головой. Спохватывается и в ужасе зажмуривается. Осторожно открывает один глаз и видит на пергаменте жирную точку.

Ф-фух. Надо осторожнее.

С интересом рассматривает Азу, понимая что первый раз видит живьем такую маленькую цыганку.

Похоже, настоящая.

Florian Jorg

Тянет руку.

Mrs. McGonagall! А как вносить поправку на сегодняшнее расположение созвездий?

Michael Wenton-Weakes

Ловит взгляд девочки и неожиданно для себя представляется.

Зорг. Флориан Зорг.

Эк, меня несет!

Только потом обращает внимание на растущее возущение на лице профессора.

Эээ? Ой.

Florian Jorg

Опускает подушечку на стол.

Для того, чтобы внимательно слушать и записывать, Mr. Wenton-Weakes, это не требуется. И на трансфигурацию подушечек...

Превращает подушечку в ежа и обратно.

...звезды никак не влияют. Не обгоняйте события. И не перебивайте. К вам тоже относится, Mr. Jorg. Three points from...

Вдруг замолкает и задумывается.

M. McGonagall

...From Mr Jorg, and Mr Wenton-Weakes, to that.

Входит в класс через открывшуюся в глухой каменной стене дверь, быстро оглядывает детей, слегка кланяется Prof. McGonagall. To Wenton-Weakes:

Professor MacGonagall, Mr Wenton-Weakes. And one more point from you, just to be sure that you memorise it.

Проходит на задний ряд и садится за стол.

S.S.

Расширенными глазами провожает неизвестного человека в черном, не постеснявшись даже развернуться на месте, спиной к доске. Встречается с ним взглядом, цепенеет, ныряет ниже уровня парты, там разворачивается и снова садится, глядя вперед. Перо ее выписывает на пергаменте какие-то значки, подозрительно похожие на обозначения карточных мастей.

Цыганка Аза

Резко вскинув голову, выходит из заторможенного состояния.

Да. Благодарю, Профессор, это было, как всегда, своевременно.

Так вот, то, что я только что продемонстрировала – это ремесло, фактически всего лишь механическая манипуляция. Обучиться этому несложно, само по себе никакого интереса не представляет, годится для того, чтобы развлекать маглов. Но пока вы не постигнете основы, о дальнейшем говорить не приходится.

Mr. Jorg, к доске, прошу вас. Вы будете мне ассистировать.

M. McGonagall

Молниеносно ориентируется в ситуации и решает, что ей повезло. Пишет на пергаменте:

"Директор? Выяснить имя".

Betty Butter

Чувствует, что при взгляде, брошенном на него вошедшим, будто превращается в комод с быстро открывающимися и захлопывающимися ящичками. Готовый вырваться возглас тут же падает обратно в район желудка.

Вытягивается в струнку и молча шагает к доске.

Florian Jorg

В пространство, не спуская при этом взгляда с S.S.

Не беспокойтесь, вас я ни во что не превращу. По крайней мере, до пятого курса.

Поворачивает голову к подошедшему Флориану:

Вы, я вижу, по последней моде тоже решили обойтись без палочки.

Вынимает одну булавку из подушечки.

Держите. Между большим и средним пальцем, не указательным, это распространенная ошибка. Осторожно. Кисть свободнее, не зажимайте.

M. McGonagall

При упоминании "последней моды" машинально шарит по карманам, извлекает откуда-то новенькую, умеренно сияющую волшебную палочку из темного полированного материала непонятного происхождения, кладет на стол рядом с собой.

S.S.

Пересчитывает пальцы, обнаруживает, что внезапно забыл, который из них средний, а который указательный.

Да, профессор. Я буду осторожен, профессор!

Берет булавку с предельной осторожностью. Думает:

Она бы мне еще шило предложила. Или лучше, ледоруб.

Florian Jorg

Ныряет под стол, возится в портфеле, выныривает с плотно зажатой в кулачке палочкой, судя по всему, сделанной самостоятельно. Палочка аккуратно выстругана из орешника и покрыта темно-бордовым лаком для ногтей.

Betty Butter

Кусает губы, глядя на палочку соседки, потом, не удержавшись, снова толкает ее в бок и указывает на горгулью, которая как раз решила пересесть и сложить крылья новым способом. Пока Бетти смотрит на горгулью, прибирает ее палочку, которую споро прячет где-то в юбках.

Цыганка Аза

Неодобрительно смотрит на разводы лака на палочке Бетти. Старательно подавляет вздох при воспоминании о забытой дома на столе новенькой, ровной, как светлый путь, палочке.

Эй, ты что делаешь?!

Направляет на Азу булавку, которая внезапно превращается в копию его забытой палочки, но на всякий случай оглядывается на МакГоннагал:

Думает про себя:

Так, встрял.

Направленная на Азу палочка начинает подрагивать в руке, щекоча пальцы, а взгляд его помимо воли тоже устремляется на горгулью.

Florian Jorg

Сдвинув очки на нос:

Самодеятельность. Дайте это сюда. Никогда не направляйте палочку на человека, если не собираетесь...

Резко оборачивается, в пустоту у себя за спиной.

Что? Нет, я не вам. У меня урок.

Поворачивается снова. Пытается поправить очки, но те медленно растворяются, оставляя черный силуэт вокруг ее глаз.

Находит взглядом S.S.

Snape, вы опять опоздали. И галстук, галстук...

Вытягивает дрожащую руку в его направлении, пальцы сгибаются, медленно обращаясь когтями в кошачьей лапе.

M. McGonagall

Быстро поднимается, незаметно махнув рукой в сторону M. McGonagall, отчего превращения ее прекращаются, но падать она не перестает.

Взлетает на подиум, где стоит профессорский стол, и ловит McGonagall; аккуратно опускает ее на стул.

To Florian:

Mr Jorg, займите, пожалуйста, свое место.

Классу:

Никому не двигаться.

Недолго смотрит на цыганку Азу.

Даже вам. Открыли учебники по Трансфигурации, страница 115, нашли определения трансмутации и трансмогрификации и выписываете их, придумав к каждому определению по шесть примеров. Через три минуты проверю. Начали.

Достает гнутую серебряную фляжку и подносит ее к губам McGonagall.

S.S.

Глубоко вздыхает, медленно выпускает воздух. Левой рукой стаскивает вниз правую, которая уже готовилась подняться.

Расширив глаза, смотрит на подиум; при этом перо его быстро выписывает что-то на пергаменте, ровными строчками, с диаграммами на полях и, кажется, даже сносками мелким шрифтом.

Michael Wenton-Weakes

Не дожидаясь повторного приглашения, направляется на место, стараясь не перейти на бег. Злосчастный пакет с карамельками рвется, но из кармана высыпаются не конфетки, а мелкие желтые китайские хризантемки, которые торопливо семенят к кафедре.

Про себя:

По-моему, с ней не все в порядке. Нет, положительно с ней не все в порядке!

Florian Jorg

Подпирает голову рукой и зачарованно смотрит на того, кого она приняла за директора, и на проф. МакГонагалл. Учебник даже и не открывает. Потом вздрагивает, оглядывается на цыганку и видит, что та тихо плачет, уперевшись взглядом в учебник, открытый на произвольной странице.

Открывает учебник и вглядывается в страшные слова с началом на "транс-"

Betty Butter

Ловит сигналы, свидетельствующие о том, что Prof. McGonagall приходит в себя. Тихо, слышно только ей:

Ну-ну, Минерва... что же вы так? У вас ведь был инфаркт, а не злостный запущенный случай трансмогрификации. Сейчас сюда подойдет Поппи – я вас доведу до дверей. Нехорошо, дети смотрят.

Помогает McGonagall подняться и ведет ее к нормальному выходу из аудитории.

S.S.

Судорожно листает учебник, думая:

Какую он страницу сказал?

Крупной розовой надписью на учебнике высвечивается:

115, болван!

Поднимает глаза, обращаясь в пространство:

Спасибо, что ли… В голове проносится: Это он. Это он ее так. Или нет?

Florian Jorg

Слабо, негромко:

Разреженная атмосфера, Северус. Спасибо за беспокойство, но это ни к чему, я уже вполне, куда вы меня ведете, нет, Директору совершенно необязательно об этом знать, я...

Прикрывает глаза и тяжело опирается на руку S.S.

M. McGonagall

Доводит McGonagall до двери, где вручает ее Поппи Помфри и еще двум странным желтым людям в шапках с колокольчиками, которые постоянно кланяются, не переставая улыбаться. Вслед Минерве, тихо:

Ничего-ничего. Следующее занятие будет ваше, а атмосферу обеспечим.

Оборачивается к классу, не закрывая двери.

Отлично. Господа Van der Heyden, Poirot, De Los Anjos, – получают по три балла за успешно выполненные задания. К следующему занятию принесете каждый по два ежика, сделанного из подушечек для булавок, – белого и черного. Господа Савицкий, Cartier-Bresson и Ли Ваньвэй теряют по пять баллов за то, что с заданием не справились. Ваше расписание будет пересмотрено.

Miss Butter, Miss Аза, Mr Jorg и Mr Wenton-Weakes остаются здесь.

S.S.

При упоминании своей фамилии, остро ощущает твердость сиденья под собой. Поднимает глаза на того, кого назвали Северусом, делая их круглыми, и незаметно пожимает плечами.

Гм?

Florian Jorg

Вытирает нос широким рукавом, захлопывает учебник, в котором не смогла разобрать ни слова, и обреченно достает из юбок палочку Бетти, которую подпихивает к ней.

Цыганка Аза

Благодарно взглядывает на Азу и берет свою палочку. С некоторым ужасом смотрит на "директора". Себе под нос:

Сейчас мы все... в ежиков и в кошечек... говорила мне мама – доиграешься...

Betty Butter

Но я... тоже справился...

Один край пергамента падает на пол и разворачивается. Он исписан метра на полтора.

Michael Wenton-Weakes

Возвращается к профессорскому столу, опирается локтем о кафедру.

Правило первое. Когда вы находитесь в аудитории, вы говорите только тогда, когда к вам обращается преподаватель, или когда идет семинар, и вам это разрешено. Это понятно?

S.S.

Сверкает черными глазищами на S.S., но молчит.

Цыганка Аза

Робко поднимает руку.

Betty Butter

Не сдерживая злорадной улыбки и будто ни к кому не обращаясь:

В задании не было ни слова о фанатизме.

Прикусывает язык.

Florian Jorg

Кивает головой. Пергамент сворачивается обратно и вползает к нему в сумку.

Michael Wenton-Weakes

Не меняя позы, оглядывает четверых студентов:

Правило второе: за воровство, дерзость, нерадивость, тупость или излишнюю старательность студенты будут исключаться из Школы с лишением их магии. Понятно ли это?

S.S.

Вскакивает и направляется к двери. Возле двери останавливает, возвращается и снова садится на свое место.

Цыганка Аза

Опускает руку и пытается понять, какое из перечисленных прегрешений относится к ней. Решает, что "тупость".

Betty Butter

Полагая, что ни одно из перечисленных замечаний к нему не относится, сидит смирно, но несколько расслабленно, чтобы не изобразить излишнюю старательность.

Florian Jorg

Закусывает губу и смотрит прямо вперед, изо всех сил стараясь не реветь.

Michael Wenton-Weakes

С некоторым удовлетворением:

Прекрасно. Мне кажется, что никто из вас пока не готов распроститься с Касталией, а мне не хотелось бы прощаться с вами.

Проходит перед столами в первом ряду, за которыми сидят дети.

Я догадываюсь, что новая обстановка вам непривычна, и что вы пока плохо представляете себе, почему и как здесь оказались. Если у вас есть вопросы, я на них с удовольствием отвечу. Слушаю вас, Miss Butter.

S.S.

Вспоминает, что поднимала руку и смотрит на нее в недоумении. Неуверенно встает.

Э-э-э... профессор... Я хотела спросить, кто вы.

Смешавшись:

Ну, если вы директор Касталии, то надо же знать, что вы директор?..

Betty Butter

Останавливается перед Betty Butter.

Нет, Miss Butter, я всего лишь создатель этой школы. Касталия, одна из трех существующих магических школ, не располагает директором. Но мое слово, тем не менее, имеет в ней решающее значение.

...Еще вопросы?

S.S.

Думает, ждать ли ему, когда вызовут, или все же не выдержать и поднять руку. Несмотря на все старания, движение мыслей вполне прочитывается у него на лице.

Я видел, как она хотела стать кошкой или нет? Видел или нет? И что у них тут с потолком?

Florian Jorg

Оглядывается на Florian Jorg.

Видели, Mr Jorg. Это и была незавершенная трансмогрификация – умение крайне редкое, особенно когда оно контролируемо. Профессор МакГонагалл – один из редчайших магов-shape-shifters, научиться подобному практически невозможно. Ну, или возможно... некоторым.

S.S.

Справившись с собой, выпрямляется и поправляет галстук. Отодвигает немного в сторону стопку книг.

Простите, Профессор, а... Вы будете у нас что-нибудь вести?

Michael Wenton-Weakes

Останавливается напротив Wenton-Weakes. Подумав:

Расписание на все пять лет обучения еще не утрясено, Mr Wenton-Weakes. Так что не могу сказать вам ничего определенного. Но если и буду, то не общие потоки, это совершенно точно.

Miss Аза?

S.S.

Не вставая и разглядывая свои руки, лежащие на столе.

Я хочу понять, как это все тут действует. Я не понимаю. Вы слишком многое видите и слышите, а никто другой этого не видит, или не говорит вслух. Это что – мы тоже так сможем, когда поучимся? Или это какая-то черная магия? Мы будем учить черную магию?

Поднимает глаза на S.S.

Профессор?

Цыганка Аза

Некоторое время смотрит на Азу, затем переводит взгляд на Флориана:

Да, Mr Jorg.

S.S.

Трогает свои губы. Пожимает плечами и с излишне усердно поднятыми бровями мямлит:

Я это…? Я хотел задание уточнить. Ну, про ежиков там.

Про себя:

Ага, значит, видел. А потолок? По-моему, он перемещается. И как ЕГО все же называть?

Florian Jorg

Снова отходит к кафедре.

Видите ли, уважаемые коллеги, то, что вы оказались здесь вместе с теми детьми и подростками, которые с самого своего рождения знали, что в мире есть магия, и что владению ей можно обучаться, делает для вас это обучение довольно сложным.

Есть два выхода. Либо объяснить вам все с нуля – уверяю вас, это не так трудно, как может показаться, даже м-ммм... ну, неважно. Даже в прежнем магическом мире случались подобные казусы. Либо заставить вас забыть о магии и вернуть назад. Это еще проще.

Поднимает свою волшебную палочку, наводит ее по очереди на каждого из четверых детей:

Люди с магическими способностями – дети с подобными способностями – слишком ценны, чтобы ими разбрасываться. Поэтому вы здесь. Вы сделаете усилие, и вырастите в выдающихся взрослых магов и ведьм. Или вы не сделаете усилие, и останетесь... пустоцветами. Только не здесь. Вниз с Касталии, на землю, спустятся только выдающиеся маги.

Поэтому, мисс Аза, вы будете изучать всю возможную магию.

Потолок сейчас движется, Mr Jorg, потому что вся Касталия создана из Плеромы, а плерома слушается своего создателя, и подчиняется своим служителям. Профессор МакГонагалл хотела провести свое занятие в торжественной обстановке, и воссоздала потолок прославленной британской магической школы Хогвартс.

Домашнее задание у всех вас будет индивидуальное. Что-то еще?

S.S.

Решает, что пока не узнает, что такое Плерома, никуда спускаться, а уж тем более возвращаться не будет. Слышит легкую мелодию и пытается ее уловить, накладывая на услышанное.

Индивидуальное. Ежик индивидуальный. Белый. В черную полоску.

Мелодия становится отчетливей:

Спасибо, Профессор. Профессор?

Florian Jorg

Снова смотрит на Флориана.

Да, Mr Jorg. И прошу вас, в моем присутствии оставьте привычку думать так громко и выразительно. Говорите вслух, при помощи слов. Слушаю вас.

S.S.

Как к вам обращаться? И какой предмет будете вести вы?

Florian Jorg

Professor Snape is good enough, Mr Jоrg.

Несколько саркастически:

Выживание.

Все свободны.

S.S.

Забрасывает свои вещи в кожаную торбу, встает, берет ее двумя руками, покачивает перед собой. Перед тем как выйти, подходит довольно близко к S.S., закидывает голову вверх, глядя на него.

А у нас в таборе у Лауры кубок есть. Золотой. С каменьями.

Подумав:

А у вас глаза цыганские, вам не говорили?

Быстро выбегает из зала.

Цыганка Аза

Тоже поднимается, обходит стол и проходит мимо S.S. Нерешительно:

Ну, что это она говорит... Цыганские. Сразу же видно, что вы настоящий англичанин. Вы ее не слушайте, Профессор. Она вообще хорошая, дикая только немного.

Широко улыбается.

Мы с ней сами себе палочки сделаем.

...Что?

Betty Butter

Размеренно:

Miss Butter, Касталия, повторяю, сделана из плеромы. Все студенты здесь получают бесплатно волшебные палочки, учебники и все необходимое оборудование. А также штрафные очки за неумение должным образом разговаривать с преподавателями. Всего вам доброго.

S.S.

Недоверчиво смотрит на S.S., кивает и почитает за лучшее ретироваться.

Betty Butter

Видит, что книги уже давно лежат в сумке, а сама сумка стоит на полу у скамьи, нетерпеливо подрагивая.

Слезает вниз, берет сумку. Наклоняет голову в сторону S.S. Протягивает руку Florian Jorg, тот, обернувшись, немного удивленно пожимает ее.

Глядя на собеседника снизу вверх, но тем не менее с выражением превосходства, негромко начинает пояснять что-то – похоже, что о лошадях, гребных лодках и подобной джентльменской ерунде. Jorg, пытаясь не показать, что заинтересован, выходит вместе с ним, в последний момент всовывая голову обратно в кабинет, чтобы попрощаться.

Michael Wenton-Weakes

***

Выходит из зала, в котором проходило занятие по трансфигурации, у него за спиной закрывается дверь в небольшой домик с белыми стенами и красной крышей. Направляется лесной дорогой к рубленому бревенчатому строению под двускатной крышей, входит и оказывается в коридоре, который снова выглядит слишком длинным для этого дома. Быстро находит комнату, в которой помещается M. McGonagall. Минерва лежит в довольно строго выглядящей кровати, и поверх обычного одеяла она укрыта шотландским пледом. Медсестра-госпитальерка утвердительно кивает головой и покидает комнату.

Присаживается на стул возле кровати Минервы.

S.S.

Не открывая глаз:
Эксперимент провалился, Северус. Но часть вины и на вас тоже. Мне здесь не место.M. McGonagall

Негромко и успокаивающе:

Какой эксперимент, Минерва? Никаких экспериментов. Вся вина на мне, конечно, но это же хорошо. Надо же знать, кто во всем виноват.

Как вы себя чувствуете? Вы, наверное, рановато взялись вести занятия. Эти новые магические дети – совершенные энергетические вампиры.

S.S.

Кроме занятий, я и вовсе ни на что не гожусь. Разве что в завхозы, но здесь, на чудесном острове, они не требуются.

Не рановато, а поздно. И дело тут не в том, что они ново-магические, а в том, что они вообще новые. Во всем. И вы это здесь поощряете и закрепляете. Ни домов, ни школьной формы, ни постоянного расписания.

Увольте старуху. Я – прежней закалки, я вам испорчу воспитательный процесс.

M. McGonagall

Вы не правы, Минерва. Вы никакая не старуха... слышал бы вас Директор!

Встает, отходит к окну, смотрит на лес.

Любое поколение – новое, на то мы и учителя, чтобы каждый год учить новое поколение и учиться у них. Они новые, и у нас все новое. Нет, Минерва, пути назад нет. Если кто-то и может поддержать традиции Hogwarts здесь, в высоте, то это вы. Не я. Я – не смогу.

S.S.

Традиции!

Фыркает как-то совсем по-кошачьи, дернув носом, и закашливается.

Школы больше нет. Нет и традиций.

Я не согласна с тем, что вы делаете, и с тем, как вы это делаете. И я не смогу вам противостоять, Северус, здесь, на вашей территории, уравновешивать, как это делал Директор, я ему не ровня ни по каким меркам.

Хочет приподняться, но у нее это не получается.

О. Вот и решение проблемы.

Рука, лежащая сверху пледа, начинает слабо светиться.

M. McGonagall

Снова поворачивается к Минерве; не успев увидеть метаморфозы ее руки:

Глупости. Не надо мне больше противостоять, Минерва...

Видит свечение, кидается к кровати McGonagall, берет ее за руку.

Так. Сейчас же прекратите это, Professor McGonagall. Немедленно. Прекратите источать сияние, прекратите сопротивляться мне, и начните сопротивляться своему здоровью. Я эвакуировал эту нашу чертову разваливающуюся школу, и если бы этого не произошло, все старые и новые дети лежали бы сейчас в братской могиле на горе в Шотландии.

Если хотите, построим вам новый Хогвартс. И пусть стоит еще десять веков. Но для этого, Минерва, вы должны быть здоровы и функциональны.

S.S.

Молчит какое-то время, не двигаясь.

Вздохнув, открывает один глаз.

Вы хоть знаете, сколько мне лет, молодой человек? А то, что родители у меня были маглы, вы знаете?

Вздыхает еще раз и открывает другой.

Да. Дети.

Да нет, вы правы, не в камнях дело, хотя и жаль их до умопомрачения.

Ну, предположим, я могла бы участвовать в... переходном этапе. Года два, может быть, три. Но уж никак не больше, чем до первого выпуска.

M. McGonagall

Улыбается с явным облегчением.

Да что вы? У вас родители были маглами? Отсюда ваш врожденный демократизм, м-ммм?

Немного постукивает по руке M. McGonagall своей рукой.

Это хорошо, что вы передумали светиться. А то пришлось бы мне попытаться сделать вам аорто-коронарное шунтирование без ассистентов. По учебникам.

С некоторым разочарованием:

Но вам просто на глазах делается лучше. Вот видите, Минерва, а вы все определяете меня в какое-то исчадие ада. Я же лечу инфаркты наложением рук. Наложить на вас руки? Нет?..

Видит, что M. MacGonagall начинает в негодовании приподниматься, но удерживает ее.

Пять лет. Первый выпуск будет через пять лет, а новомагический – на полгода позже. Семь лет обучения – глупость. Нужно нормальное образование, а потом – возможность его продолжения. Мы с вами сядем рядком, Филиуса позовем, министра, кто там еще у нас есть?.. И все распишем. Да вот прямо и завтра. Или даже сегодня, вечерком.

S.S.

Я предпочла бы... в более камерном составе.

Врожденные, Северус, у меня слабое сердце и сильное неприятие того, что я не понимаю. И я совсем не понимаю, к чему вы ведете. С такой настойчивостью. Ну, одной школой меньше, так у нас теперь глобализация, детям прокатиться в пансион в Bois Dormant... или на Северное море – не такая большая по нынешним временам проблема. Вы что-то задумали.

Садится, поправив подушку.

Не могу же я, в самом деле, отдать концы, не узнав, что именно.

M. McGonagall

Chuckles:

Вот это хорошо сказано, Professor McGonagall. А глобализации мы не допустим, слишком уж это... по-новому.

Поднимается:

Слабое сердце – не дело для человека, у которого, как у кошки, должно быть девять жизней. Мы с Поппи приготовили для вас кое-какой составчик, Минерва, будете крепки сердцем, как король британцев Ричард.

Да, а форму, наверное, придется ввести. Сегодня стало ясно – хотя бы студенты первых двух курсов должны уметь завязывать узел двойной Виндзор.

S.S.

Позволяет себе улыбнуться.

Ну, где форма, там и разные цвета. Кстати, этот, с цветочным именем, который отвечал у меня сегодня – я надеюсь, он все еще здесь? И в человеческом облике? У парня талант, но с ним придется поработать.

Микстуры. Терпеть не могу. Давайте.

M. McGonagall

Берет со столика лежащий в лотке шприц, набирает в него немного прозрачной жидкости, ловко обрабатывает руку M. McGonagall, проводит пальцем поперек ее плеча выше локтя, чтобы не терзать ее затягиванием жгута и, не слушая ее протесты о "маглских варварствах", делает инъекцию. Откладывает шприц, снова садится, берет ее за руку.

Mr Jorg? Конечно, здесь. Их, этих детей, Минерва, можно либо обучить, либо... Потому что ни один из них не выдержит исправления памяти или лишения магии. В отличие от взрослых. Вот такая у нас вышла мутация. И придется нам их теперь учить и воспитывать.

Снова устремляет взгляд за окно, не замечая, что сжимает руку Минервы сильнее, чем надо бы.

В сущности... когда Он отправил своих детей из Эдема, Он лишил их и памяти, и магии. И они этого до сих пор не могут пережить.

Совсем тихо:

Но мы все-таки есть. Значит, есть о чем подумать.

S.S.

Scene:

Castalia,

Same day

Сидит за столом в кабинете в своем кастальском доме без коридоров и редактирует учебник по древневосточной магии. Читает:

"In Egypt knowledge of the properties of powerful elements--the sun, the earth, water and fearsome animals--the snake, the crocodile, the scorpion, and therapeutic essences--the poppy, the acacia, and honey, was the province of magicians".

Фыркает:

Надо бы нам открыть здесь не только школу и докторантуру, но и детский сад. Тогда можно будет читать им на ночь подобные сказки, чтобы крепче спалось.

Листает дальше:

"Очень короткий период времени, в течение 17,5 лет, длилась яркая вспышка света, который появился, а потом исчез опять. И именно эта яркая вспышка белого света спасла нашу духовную жизнь".

Хм-ммм...

Читает с большей заинтересованностью:

"Вы можете спросить – если Эхнатон и его близкие были бессмертными, почему же тогда они умерли? Я дам вам определение бессмертия в понимании Мельхиседеков... Он мог выпить яд, но тот не причинил бы ему никакого вреда. Они сделали нечто гораздо более экзотическое. Тот говорит о том, что жрецы подговорили трех черных магов-нубийцев и те приготовили напиток, наподобие того, что и сейчас используется на Гаити, чтобы человек выглядел как мертвый. Этот напиток был поднесен Эхнатону на собрании, созванном жрецами и военными. ...Его поместили в саркофаг, закрыли крышкой, запечатанной магической печатью, и похоронили в тайном месте. По словам Тота, Эхнатону пришлось ждать внутри саркофага почти 2000 лет, пока не отломился кусок печати и не были разрушены чары..."

Задумавшись, достает из ящика стола золотой египетский крест анкх с отломанной частью поперечной перекладинки. Смотрит на него некоторое время.

S.S.

***

Бормочет:

До него в Египте не было фараонов. Слово фараон означает "тот, каким ты станешь". Я уже не стану.

Как будто дождавшись последних его слов, камни пропускают его через себя, и он довольно долго идет через гранитную толщу, оставляя за собой последовательно холод, жар, пустую тьму и какую-то женщину с пером на голове, по мере продвижения, кажется, обретает осознание происходящего. Покидает гранитный массив, который осыпается за ним речным песком, и обнаруживает себя в зеленом лесу, на тропинке. Собирается идти по тропинке вперед, но, не в силах удержаться, опускается на траву и некоторое время сидит, глядя по сторонам и прислушиваясь к пению птиц. Сам себе:

Не может быть. Если меня выпустили оттуда спустя... спустя столько лет... веков... не может быть.

Все-таки поднимается, не осознавая, что держит в руке листок клевера, и идет по тропинке. Через какое-то время видит идущего навстречу черноволосого мальчика лет девяти-десяти. Всматривается в него с некоторым беспокойством.

S.S.

Идет по тропинке, удаляясь от реки, погруженный в глубокую задумчивость и глядя себе под ноги. Вертит в пальцах листок клевера. Останавливается, чтобы поднять пару желудей, разглядывает их, потом отбрасывает в сторону. Углубившись в лес, опускается на траву под дубом и сидит некоторое время без движения.

Если меня поместили сюда... на сколько? Навсегда? Не может быть. Что же я буду делать?

Все-таки поднимается и идет вперед. Сам себе:

Что-нибудь буду делать. Надо будет что-то сделать, чтобы мама себя вспомнила.

Видит впереди на тропинке высокого человека в черном, идущего ему навстречу. Немного подбирается, но все равно продолжает путь.

Mrln

Слегка прибавляет шаг, и приближается к мальчику. Останавливается перед ним, преграждая ему дорогу.

Здравствуйте, юноша. Куда это вы идете по такому глухому лесу совершенно один?

S.S.

С некоторым подозрением смотрит на человека. Вежливо:

Здравствуйте. Вы не похожи на всех тех, кого я видел там...

Кивает назад и вбок

...Вы из прошлой жизни, из моего века.

Оживляется:

Но я знаю ваш голос. Да! Я вас видел. Я разговаривал с вами. В зеркале.

Mrln

Что-то вспоминает:

Да. В зеркале. Верно.

Некоторое время разглядывает мальчика.

Не нравитесь вы мне, молодой человек. Мне кажется, вам здесь не место. Возвращайтесь-ка вы назад, к маме. А то заблудитесь.

S.S.

Медленно разглядывает человека:

Это почему это я заблужусь?

Mrln

Не давая себе отвлекаться:

Потому что девятилетние мальчики из двадцатого века Новой эры неизбежно теряются в промежутке между пятым и двенадцатым веками той же самой Новой эры. Поверьте мне. У меня очень хорошо развито... историческое чувство.

S.S.

Понимает, что непонятный человек разбирается в обстановке лучше, чем он сам. Тихо:

А что я могу сделать? Мама же тоже здесь. Только она меня неправильно узнает. Или вовсе не узнает. Она какая-то другая.

Mrln

Cлегка хмурится.

Я постараюсь вас вернуть. По дороге будет страшно, но вы не бойтесь. Если вы не будете бояться, все получится. А если не получится, то может это и к лучшему. А здесь вам делать нечего.

Не дожидаясь возвражений мальчика, вкладывает ему в руку золотой египетский анкх с отломанным куском поперечной перекладинки. Мальчик что-то говорит, но его уже не слышно, а потом его поглощает гранитный массив, который некоторое время остается видным среди леса, а потом исчезает. S.S. стоит недолго, проверяя свои ощущения. Затем продолжает путь вперед, выходит к реке, знакомой ему по смутным детским воспоминаниям, пересекает мост и идет к отдельно стоящему небольшому каменному дому.

S.S.

***

Стучит в дверь.

Элеанор! Откройте-ка дверь.

Оглядывается вокруг и никого не видит, после чего мягко нажимает на ручку двери, и она открывается.

Что же, на славных берегах Британии больше не радуются незваным гостям? А я, между тем, мог принести – или даже принёс с собой интересные вести.

Входит, слегка нагнув голову, чтобы не ушибиться о косяк двери.

Angus Devon

Порывисто встает навстречу вошедшему, судя по всему, ожидая священника Блеза, который ушел с ее сыном. Увидев вошедшего мужчину, немного подается назад.

Добрый день, господин. Не понимаю, откуда вы знаете мое имя, но, право же, я рада, рада гостям. Званым и незваным. Проходите, пожалуйста. Нечасто такие утонченные гости посещают скромный дом Элеанор, которую считают в этих краях зловещей ведьмой.

Eleanor

Некоторое время сверлит чело Элеанор взглядом, затем поворачивает голову и осматривается.

Вы льстите мне. Я вовсе не утончен, и, уверен, даже если захотел бы, не сумел бы утончиться.

С любопытством:

Я вижу у вас манускрипты. Должно быть, поэтому вас считают ведьмой?

Садится на стул, раскидав вокруг полы длинного черного плаща. Из-под плаща не видно ножек стула, и кажется, как будто незнакомец сидит на куске обсидиана.

Вы сами пишете? Чего... вернее, кого вы ждете? Я вижу, вы напряжены и считаете время.

Angus Devon

Подносит гостю высокий бронзовый кубок с питьем, ставит на небольшой столик рядом с ним.

Отведайте. Это я приготовила сама. Я все выдумываю какие-то рецепты, даже не знаю, откуда они у меня. Я ведь не помню ни матери своей, ни отца, – так это все странно. Как будто я сразу появилась здесь, в этой английской глуши, с непонятными способностями и еще более непонятным сыном.

Отходит и садится, держа спину очень прямо и не облокачиваясь на спинку стула.

Я... ждала своего верного друга, священника Блеза. Он повел моего мальчика на реку, мы хотели его крестить. Но наверное он не придет – летом здесь слишком много дел.

Задумавшись, с некоторым затруднением:

У крестьян – пашня? Или что-то такое... Кажется, да. Сенокос.

Неуверенно улыбается.

Верно. Сенокос.

Окидывает взглядом бумаги и несколько книг.

О, чтение и письмо? Но это же не ведовство. Это просто – иначе ведь вовсе ничего не будешь делать, если не читать и не писать.

Немного беспокойно:

А вы кто, неизвестный гость? Вы и одеты не по-здешнему, и имени своего не назвали. И чем я могла бы помочь вам, пока не хотите сказать.

Eleanor

Пробует напиток.

О. О.

Отпивает ещё.

Хороший рецепт портится плохим изготовлением, а хорошее изготовление – плохим рецептом. У вас же и то и другое хорошо. Вот так отдых для измученного искателя удачных дополнений!

Некоторое время молчит, закрыв глаза, и с отсутствующим видом облизывает верхнюю губу кончиком языка. Выглядит это довольно жутко. С неаккуратно скрываемой небрежностью:

А этот ваш верный друг, священник Блер... то есть Блез. Откуда у него мальчик? И далеко ли он с ним пошел?

Спохватывается и поднимается, тихо крякнув.

То, что я не назвал своего имени, совершенно непростительно. Зовут меня Ангус Девон, происхожу я из старинного рода Девонов. Мальчиков у нас принято называть Ангусами, да вот только нарушается эта традиция очень часто. Так что, по совести говоря, за последние лет сто пятьдесят я в семье первый Ангус.

Проговорив эту бессмыслицу, садится обратно за стол с видом человека, исполнившего обязательный, но неприятный долг. Строго:

И что же вы пишете, Элеанор?

Angus Devon

Подносит руку к голове, на секунду закрывая глаза, затем опускает ее.

Очень приятно, господин Девон. У вас фамилия, как река, а у моего сына имя... тоже... почти как название одной английской реки.

В ужасе поднимается.

Нет. Мне показалось.

Снова гостю:

Когда вы вошли, вы сказали, что принесли интересные вести, мистер Девон. Что же это за вести? Скажите сначала вы, ибо вы идете к нам из большого мира, а моими мелкими домашними заботами занимать гостя не пристало.

Eleanor

С жовиальным видом отмахивается от этого предложения.

Ах, Элеанор! Ну, подумаешь – может, на севере началась какая-нибудь очередная война кого-нибудь с пиктами, или на юге кого-нибудь с саксами, или, для разнообразия, на востоке готов с какими-нибудь лесными жителями. Неужели это вам важно? Очень прошу вас занять меня вашими домашними заботами.

Напускает на себя философствующий вид и далеко вытягивает длинные ноги – они такого размера, что кажется, будто у него две пары колен.

Важность домашних забот недооценивают. Поясню на примере. Женщине важно, чтобы огонь в домашнем очаге горел ровно. А если он чадит и пляшет, женщина волнуется. У нее подгорает ужин. Она раздражена. Она со стуком ставит на стол мужу грубую деревянную миску. Она плохо начищает ему доспех. Муж расстроенный уходит на войну. Голодный, злой, в грязном доспехе. Ему проламывают череп. Он, бедняга, обрушивается на поле брани... не поев даже толком. Кому от этого хорошо? Так вот проигрывают войны, да. А потом – века порабощения, забытые алфавиты, утерянные технологии. Ну и конечно, просто горе – вульгарное, сиюминутное, и оттого только вдвойне острое.

Останавливается.

Что-то я увлекся, простите. Расскажите мне, что вас тревожит. Глядишь, я вам помогу ценным советом.

Angus Devon

С хорошо скрытым изумлением выслушивает гостя.

Это все какая-то дикость, господин Девон. Вы пришли зачем-то посмеяться надо мной, но вам это не удастся.

Сосредоточившись:

Я... не развожу огня в очаге, и у меня нет злого мужа и деревянных мисок. Я вовсе нахожусь здесь не в себе. Где-то там... далеко внизу есть ледяное озеро, и в нем разгадка этих тайн.

Поднимается.

Мой сын ушел. Пора и мне. Извините, я пойду. Забирайте себе этот дом.

Eleanor

Улыбается.

Широкий жест! Но дом мне не нужен, увольте. У меня есть ледяное озеро, полное разгадок.

Немного поворачивается – так, что его бесконечные ноги ненавязчиво оказываются на пути у Элеанор. С грустью:

Вы не оценили моей упрощенной схемы механизмов мироздания. Жаль. А я вам пришел рассказать про сына. Вы не ждите его. В этом месте вам с ним больше не увидеться.

Angus Devon

Останавливается, легко дотрагивается пальцами до плеча Девона.

Я знаю, что вы. Я знаю. Я сама сказала ему "прощай"; пусть хотя бы он расстанется с этим мороком.

Смотрит в разноцветные глаза гостя.

Ваша схема и ваше озеро? Так вот, значит, где мы... И вы – не позволите мне узнать, кем я была до этого дома, до этой деревни, до этого имени? Кем я была, до того как стала матерью Мерлина? Женой Дьявола? Кем я была, пока не умерла?

Eleanor

Встает и оказывается чуть ли не на полторы головы выше отнюдь не низкой Элеанор. От него еле слышно пахнет мятой и жасмином.

Вы не умерли. Какой бы прок мне был от вас мертвой? Я не дам вам умереть. Я обладаю такой властью.

Вздыхает. С интересом:

Зачем вам знать, кем вы были? Это, право, несущественно... человеческое любопытство. Кроме того, весьма сложно будет объяснить вам всё это, пользуясь вашими временными категориями. Но вы были из хорошего и благородного рода. Да.

Ровно:

Кроме того, вы были любимой женой дьявола, но сами не знали об этом. Подозреваю, это было не столь важно вам.

Angus Devon

Смотрит в лицо странного гостя прямо и без страха.

Не надо играть подобными словами, сияющая Звезда. Это для вас непонятны такие вещи, как смерть и любовь, а для нас... для меня – бывает только одна любовь и только одна жизнь, и одна смерть. Я не могу быть любимой женой, я могу быть единственной женой.

Возвращается и садится на прежнее место. С высоко поднятой головой:

Если мой Ад заключается в том, чтобы всегда находиться здесь, я буду здесь находиться. И никогда не увижу сына, и никогда не увижу никого из тех, кто умер и дорог мне.

Ад, Сатана, – это слово "никогда".

Eleanor

С оттенком неудовольствия:

Да неужели? Вот так откровение! Может, рассказать вам, что такое "никогда"?

Отходит к окну.

"Никогда" – это бледное подобие "всегда".

Молчит. Затем:

Я научился делать ад интересным. Вы не хотели бы взглянуть?

Роняет слова, изо рта его тянется дымок:

Я мог бы дать вам власть знать и предотвращать будущее, пусть лишь в определенных границах. Вы не хотели бы увидеть, что будет дальше?

Поворачивается. Раздельно:

Чему и кому вы храните верность? Объясните мне. Я должен знать.

Angus Devon

Негромко:

Senza speme vivemo in desio.

Поднимается.

Мне интересно. Я знаю: все то интересное, что есть на Земле, – ваше творение. Все те крупицы соли, которые вызывают жажду... жажду жить – это вами раскиданные брильянты. И вы, конечно же, все знаете про мою верность, а говорить о ней вслух я не буду.

Неожиданно улыбается:

Тем более что и не помню толком.

Берет со стола небольшое круглое зеркальце на длинной ручке, смотрится в него.

Как странно он сказал – "Мама, ты же Борджа". Наверное, я Борджа, Мессир.

Возвращает зеркало на стол, подходит к гостю:

Что же будет дальше?

Eleanor

Про себя:

A ja se pitam, moja draga...

С грустью и энтузиазмом:

Дальше будет интересно. Заложение основ европейской мифологии, например. А с вами... Я не дам вас в обиду. В конечном счете – не дам.

Еле слышно:

Я же должен хоть кому-то похвалиться тем, что создал. Хотя бы одному человеку.

C усмешкой:

Разделить с кем-то свой дом.

Angus Devon

Шепотом повторяет последние слова Девона, вспоминая, где их однажды слышала.

Eleanor

Из-за двери:

Катарина!

Стучит и одновременно вваливается в дверь.

Увидев Angus Devon, очень быстро приходит в себя, приобретает приличествующий сану вид, одергивает сутану и прячет в рукав деревянную чашу. Кланяется гостю и Eleanor.

Хм. Элеанор. Простите, я, видимо, намного перегрелся на солнце, пока шел с реки.

После едва заметного колебания:

Но вести... радостные, радостные, да.

Blaise

Улыбается и понимающе кивает головой.

Солнце сегодня жаркое, это верно, сэр Энтони. Так что я, наверное, пойду, пока еще тепло.

Поворачивается к Элеанор.

До встречи, прекрасная хозяйка. Ваш напиток сообщил мне необычную бодрость духа.

Блезу, улыбаясь без зубов:

До встречи, мой друг.

Exit Angus Devon

Провожает таинственного гостя взглядом, указывает Блезу на стул.

Странный сегодня день, отец мой. Меня называют то "Борджа", то "Катарина", вас называют "Энтони". И все-таки радостные вести. Какие же?

Eleanor

Беспокойно:

Кто... кто бы он ни был, Eleanor, не верьте ничему, что этот человек вам говорил. День тем страннее, чем он ближе. Я опасался за вашу безопасность, меня... ветром гнало к вашему дому.

Берется за спинку стула. Откашлявшись, начинает уверенно, но дальше у него как будто медленно кончается воздух:

Господь наш, в неистощимой милости своей, даровал мне силу и благодать, дабы...

Проводит рукой по лицу.

Он... С ним все будет хорошо. Он ушел сейчас, но он вернется.

Blaise

А...

Вглядывается в Блеза.

Крестили, да?

Делает какой-то неопределенный жест правой рукой.

Здесь? Здесь есть реки, я знаю. Четыре реки, как бы они ни назывались.

Берет манускрипт, на который обратил внимание ее странный гость, пробегает его глазами.

Он спрашивал, что я пишу. Я писала письмо, дорогой Блез. Письмо моему сыну. Вот: "Ты, наверное, и сам понимаешь, что наше расставание – хотя бы ты и вернулся, сколько бы раз ты ни возвращался домой, – уже навсегда, но я жду тебя. Ты бы сказал – ты ведь сама решила, что надо расстаться, и был бы прав. Но ведь одно не мешает другому, правда?"

Подходит к Энтони, легко забирается пальцами ему в рукав сутаны, достает оттуда чашу, разглядывает ее, поворачивая.

Чашу эту мимо? Хорошо.

Давайте посидим здесь тихо-тихо, Блез. Закрыв ставни и сделав вид, что нас нет. Пусть давешний гость думает, что здесь все спокойно. А потом я убегу. Смотреть на тот Ад, который он сделал интересным.

Eleanor

Тяжело садится.

Вы правы. Когда еще нам представится такая возможность.

Ловит руку Eleanor, но сразу отпускает ее.

Я найду вас, леди Катарина. Везде и всегда. Даже там.

Blaise

***

Видит, как за окнами в доме закрываются ставни, отходит, двигаясь спиной вперед, от окна, возле которого стоял, и опускается на скамью под вишней. Разглядывает отцветающие ветки и появившиеся уже кое-где зеленые вишенки. Ничего не думает и ничего не говорит.

S.S.

Выходит из-за угла и подходит к S.S.

Вы, наверное, утомлены. Ваше египетское приключение было не из легких.

Angus Devon

Сговорчиво:

Да. Я утомлен. Оно было не из легких.

S.S.

Умиротворенно:

Ну что же, раз так, – не думаю, что буду вас утомлять новыми испытаниями. В конце концов, их у вас уже было достаточно, и много еще ожидается. Вам следует немного отдохнуть здесь, под моим патронажем, а затем возвращаться к делам.

Angus Devon

Без всякой связи с предыдущим:

Я не пойду в этот дом. Пусть хотя бы моя мать умрет один раз, а не несколько, как бы интересно это ни было. Она погибла, и я не буду больше на нее смотреть. Я ее помню слишком хорошо.

Встает.

Вы правильно рассудили, Мессир, мне больше нечего делать в прошлом. Все, что было можно, все, чего вы не могли сделать сами, я сделал для вас. Плодить сущности нет никакой необходимости. Осталось нам с вами только завершить расчеты.

S.S.

Прислоняется к стене дома. Спокойно:

Вы сейчас, очевидно, в том состоянии, когда доказывать вам что-либо нецелесообразно, и даже, возможно, небезопасно. И всё-таки мне хотелось бы понять, как именно вы видите себе окончание наших с вами расчетов.

Летавшие все это время над домом и деревьями вороны начинают громко и пронзительно перекаркиваться на разные голоса.

Angus Devon

Небезопасно? Вам? Помилуйте. Я не могу представлять для вас никакой опасности, а для себя я ее представляю постоянно, хоть в ваших владениях, хоть вне них.

Отходит и прислоняется спиной к яблоне.

Я, собственно, думаю, что надо мне отдать вам свой долг, Мессир. Я должен вам душу, так вы уже заберите ее, и мне будет проще знать, что с этим закончено. Когда все завершится, я бы хотел точно так же не быть, как нет моего отца. Это было бы, мнится мне, правильным итогом развития той линии бесконечных наследований падений, которые вы показали мне в предыдущий раз.

Ведь есть же вещи, которые должны кончаться совсем. Так вот и пусть. Пусть кончаются.

S.S.

Размеренно:

Вашего отца нет здесь, потому что его никогда и не было.

Делает шаг по направлению к S.S.

А для вас у меня приготовлена иная участь, ибо вы мне нравитесь.

Делает еще шаг к S.S. Вороны, кажется, совершенно сошли с ума: они совершенно беспорядочно летают туда-сюда и всё время каркают. Поднимается ветер. Яблоня за спиной S.S. пропадает, и всё вокруг начинает сменяться мелькающей чередой обстановок: это современный утренний Лондон с мельтешащими машинами, молчаливый темный замок в Тарговисте, вечерний Ватикан зимой. Неизменными остаются только две фигуры.

Я открою вам секрет: можно забрать только ту душу, которая уже выполнила свою задачу. Отжила своё. А ваша задача не выполнена.

Подходит еще ближе к S.S. Силуэт его удлиняется, один глаз совершенно тухнет и становится черным, а во втором появляется и начинает разгораться алая звезда. Медленно и гулко:

Вам не будет покоя.

Wolfgang Woland

Не отдавая себе отчета в том, что делает, тянет руку к сияющей звезде, потом, опомнившись, отдергивает ее. Как во сне:

Она правильно сказала вам тогда, перед Красными Вратами: я обману вас. Вы думаете, что я буду выполнять вашу задачу, а я буду выполнять свою задачу. Вы сильнее, и не выпускаете меня ни в одну сторону – ни в сторону света, куда мне и так нет пути, ни в сторону тьмы, которой владеете. Вы, Мессир, ангел, а я – человек. Но неравенство сил меня никогда не смущало. Люди могут быть сильнее ангелов на твердой земной почве. Вы полагаете землю землей изгнания, и в ваших глазах горят утерянные звезды. А нам ваши небеса нужны только для того, чтобы наша земля была хорошо видна сверху, но наш дом здесь, а не там. И все, что мы делаем, – это просто обустраиваем этот дом. А все, что делаете вы, – это пытаетесь вернуться назад, играя с нами в игры, чтобы провести время.

Возвращается и садится на скамью под вишней.

Вам надо отдохнуть. Поднимитесь наверх, Мессир. Там ведь хотя бы табак курится.

S.S.

Оторопело смотрит на S.S., потом неуверенно улыбается:

Да что вы! Да что вы, дорогой профессор! Я не ангел – неужели вы до сих пор не поняли? Я перестал быть ангелом в ту секунду, когда корона упала с моей головы. И я, конечно, вовсе не стремлюсь обратно. У меня даже меньше причин хотеть вернуться туда, чем у вас – туда попасть; вас хотя бы ведёт любопытство, ну а я-то, выражаясь попросту, что там забыл?

Опирается на откуда ни возьмись появившуюся трость.

Что же касается "обману" – пожалуйста, обманывайте. Я буду только рад!

C удовольствием:

Ведь мой ход закончен. Теперь ваша очередь.

Wolfgang Woland

Со странным выражением:

Бывших сенбернаров не бывает. Короны падают, монархи попадают в изгнание, но сущности это не меняет.

Бросает взгляд на дом.

Есть вещи, которые можно делать для одного единственного человека, правда? Как же удивительно, когда вдруг понимаешь, кто этот человек.

Пожимает плечами, почтительно наклоняет голову и отходит.

Я пойду вниз, с вашего позволения. Туда ведь еще надо найти дорогу. Заходите, поиграем в снежки.

S.S.

Поднимает руку и беззаботно машет пальцами в знак прощания. Глаза его абсолютно прозрачны.

Поиграем, профессор. Что-то подсказывает мне: вы слепите достойный снежок.

Wolfgang Woland

***

Закрывает учебник по древневосточной магии, откладывает его в сторону. Складывает руки на столе и опускает на них голову. Рассеянно:

Вот когда мы здесь научимся проводить такие семинары и выездные занятия, как устроил мне Утренняя Звезда, мы сможем претендовать на звание хорошей магической школы. А пока так... детский сад.

Закрывает глаза.

S.S.

Act Drop

Какая удивительная сцена. Вернее, удивительное от нее впечатление. Не оставляет мысль, что мы летели на огромной скорости в темноте, которая сменялась то яркими огнями города, то пожарами, то отблесками глаз каких-то неведомых чудовищ (может это было под водой?), а рядом был человек, который знал, что это за города (сам их построил?), почему пожары (ага, подпалил!), и какой именно породы эти существа, и почему это все. Мне вдруг показалось, что он сам не был уверен, вырулим мы или нет. А сейчас мглистый рассвет, внизу, оказывается, горный серпантин, машина побита слегка камнями, а впереди дорога по плато, но (Ура!) дальше двух шагов все равно ничего не видно. И это просто передышка, такая странная, потому что передышки еще ни разу не было. Это впечатление, которое как-то удалось выразить словами. А визуально я могу вам рассказать о серо-розовых извилинах по которым была долгая и увлекательная прогулка, сегодня молниеносно прошитых иголкой с х\б ниткой. Нитка останется.

Нет, упорно обычная дорога, будь она горной, извивающейся лесной, хайвэем, да чем угодно долгим и извилистым! не подходит. На язык просятся уж очень физиологические картинки, использовать которые ну никак не возможно, потому что живое воображение дорисует, что не следовало бы, и вообще, уведет в сторону. Но кровь и пульсацию вижу отчетливо. Такое получилось четырехмерное петляющее живое шоссе, четырехмерное, потому что его время от времени пробивает то ли электрическими разрядами, то ли какой-то субстанцией (мыслью, наверное), насквозь.

А уж как вам удалось нормальными, человеческими словами, пронзительными лирическими сценами и совершенно умопомрачительными описаниями вызвать такие ассоциации, я не знаю.

Ssis

НазадNew York, New York | Оглавление | Contents | Mens' Quarters | Мужская половина Вперед

He's watching

(RPG | Игра) | (Timeline | Хронология) | (Characters | Персонажи)

Назад(Site Map | Карта сайта) | (News | Новости) | (Serve Detention (Snape-Chat) | Снейп-чат) | (Fanart | Иллюстрации и рисунки) | (Статьи | Articles) | (Картинная Галерея Профессора | Professor Snape's photos) | (Картинная Галерея А. Рикмана | Alan Rickman's photos)Вперед


Click to visit Top X Snape sites!