Pelagia by Heid

Никита Елисеев ©:

Честертоновская попытка (Акунин Б. Пелагия и красный петух. Роман в 2 т. - М.: ООО "Издательство АСТ", 2003).

Кажется, Акунин завершил "пелагианский" цикл. В отличие от "фандоринского", "эрастианского" цикла, разомкнутого в прошлое (Екатерининская эпоха) и будущее (наше время), "пелагианский", "лисицынский" цикл останется трилогией, составленной из трех самых ярких цветов: Белое ("Пелагия и белый бульдог"), Черное ("Пелагия и черный монах"), Красное ("Пелагия и красный петух"). Что еще можно добавить к белому, черному, красному? Желтое ("Пелагия и желтое солнце")? Синее ("Пелагия и синее небо")?
Обманка заглавия

Не то чтобы совсем уж обманку помещает Борис Акунин в заглавие своего нового романа про Пелагию Лисицыну, но... по крайней мере, не совсем верный ориентир. Ведь понятно, что означает "красный петух" в сознании россиян: бунт на плечах голытьбы, пожары усадеб - словом, то, что не приведи Бог увидеть, бессмысленное и беспощадное; то, к чему призывал почти однофамилец Б.Акунина - Бакунин. А вот и нет, а вот и ошиблись! - словно бы радуется удавшемуся фокусу автор. Красный петух в романе оказывается связан не с бедой и гибелью, а со спасением. Благодаря красному петуху Пелагия выбирается из смертоносной пещеры, и сама смертоносная пещера благодаря все той же алой горластой птице становится источником другой жизни, переходом из одного времени в другое.
Одна из задач ученого япониста Григория Чхартишвили, ставшего российским детективщиком Борисом Акуниным, - поменять кое-какие стереотипы в сознании сограждан. Бакунин ассоциируется у нас с безгосударственностью, стихией народного восстания? Так вот будет у нас и Б.Акунин - государственник, умеренный консерватор, никогда не существовавший в русской традиции ироничный викторианец. Красный петух у нас - непременно опасный огонь, пламя? Так вот не лучше ли, чтобы красный петух ассоциировался с уютным рассветом, с началом жизни, а не с ее концом, с домом, а не с поджогом дома.

Нарушения правил

Но... назвался Бакуниным - пусть даже и Б.Акуниным - полезай в кузов нарушения всех и всяческих правил. А если еще к Б.Акунину добавится "красный петух", получится и вовсе взрывоопасная смесь, может быть, вопреки желанию автора. Историю Б.Акунин всегда преобразовывал в соответствии со своими идеологическими и эстетическими задачами, но "Пелагия и красный петух" побивает в этом отношении все рекорды.
Валентин Пикуль и Александр Дюма-старший скромно курят, наблюдая, как в конце XIX века в России гомосексуалист, одетый в женское платье, спокойно растолковывает естественность своих склонностей православной провинциальной монахине. Бред-с. В императорской России содомия была уголовным преступлением, и из того, что эта милая особенность была широко распространена в великосветской среде, вовсе не следует возможность свободной пропаганды однополой любви на волжском пароходе невинной, хоть и остроумной монахине.
И таких "мелочей" в историческом романе Б.Акунина наберется - ой-ёй-ёй сколько! "Христовы опричники" (прообраз "черной сотни") не могли появиться в России в 90-х годах XIX века, да еще пользоваться покровительством обер-прокурора Синода! Верные сторонники самодержавия не могли создавать тайных союзов и политических объединений, поскольку сам принцип самодержавия исключает возможность каких бы то ни было политических союзов и объединений в стране.
Самодержавие по определению - внепартийно, беспартийно. Монархические союзы и объединения возникли в ответ на появление других политических партий в 1905 году, но никак не раньше. На все это у Б.Акунина готово возражение: "Ну и что, ведь и обер-прокурор Синода в России в конце позапрошлого века был не Константин Петрович Победин, но Константин Петрович Победоносцев. Похоже, но не то же".

Другая страна

Дело в том, что Борис Акунин, кроме правил исторического романа, нарушает еще и правило детективного жанра. Есть, представьте себе, несколько правил детективного жанра, за несоблюдение одного из которых Агату Кристи исключили из Лиги авторов детективов. "Детектив не может быть написан от лица убийцы" - такое правило не соблюла бывшая медсестра в лучшем своем романе "Преступление Роджера Экройда".
Борис Акунин в "Пелагии и красном петухе" нарушает другое правило: "В детективе не должно быть никаких сверхъестественных объяснений происходящего. Все тайны должны быть объяснены рационально". Если по болотам носится светящееся, обло, озорно, острозевно чудище, то в детективе никакое это не чудище - просто хитрый мерзавец перемазал дога фосфором.
Правило это вполне объяснимо. Детектив и научная фантастика родились из исчерпанности романтической, мистической литературы. Когда всевозможные литературные чудеса, привидения, вампиры, вурдалаки стали клише и штампами, тогда, ломая их, в литературе появились рациональные, если угодно - естественнонаучные, объяснения чудес. Недаром первые детективы были написаны романтиками, почувствовавшими исчерпанность романтизма, - Гофманом ("Мадемуазель Скюдери") и Эдгаром По ("Убийство на улице Морг"). По-видимому, Борис Акунин (и не один он) также почувствовал литературную исчерпанность рационального объяснения чудесного, таинственного, непонятного, как в начале XIX века почувствовал литературную исчерпанность чудес Эдгар По.
"Сверхъестественное", чудо в последнем детективе Б.Акунина превосходно объясняет все исторические неточности этого романа. Ну, конечно, в 90-х годах XIX века в России не могло быть и не было "христовых опричников", и главой Синода был Победоносцев, а не Победин, и многое другое, неточное и неверное, но вся штука, весь фокус в том, что, как выясняется в финале "Пелагии и красного петуха", Борис Акунин описывал в "пелагианском" цикле не совсем Россию. Другую страну, такую, какой бы она была, если бы Христос не был распят, а целым и невредимым транспортирован с красным петухом под мышкой в будущее через особенную такую пещеру.

"Легенда о Великом инквизиторе"

У американского фантаста Рэя Бредбери был рассказ про машину времени, в котором человек случайно давит в далеком прошлом бабочку и возвращается в будущее, оказывающееся совсем не таким, каким он его покинул. У Бориса Акунина речь идет не о бабочке, ой не о бабочке. Очутившись в России конца позапрошлого века (не исторической России, а такой… немножечко альтернативной), б.акунинский Христос ищет возможность воротиться в Иерусалим, оккупированный римлянами. Неудобно как-то получается: за Него гибли и гибнут, а Он целехонек.
Разумеется, за Ним и в России идет охота. Борис Акунин недаром эпиграф для своего романа взял из "Братьев Карамазовых". В последнем романе Достоевского помещена "Легенда о Великом инквизиторе", готовом сжечь вновь появившегося на Земле Христа. Эту-то легенду Акунин и преобразует в мистический детектив, прикинувшийся историческим романом.
Христу не впервой становиться в России героем остросюжетного, едва ли не бульварного повествования - достаточно вспомнить "Мастера и Маргариту" Булгакова. Акунин-то наверняка вспоминал этот роман, покуда писал свой. Его нелепый, мудрый, малограмотный Мануйла (Эммануил-Христос) сделан не по евангельскому канону, а по булгаковскому лекалу.
Результат такого нарушения правил - ошарашивает. "Легенда о Великом инквизиторе", преобразованная в детектив, с картавящим по-ленински и по-зощенковски не к месту употребляющим иностранные ученые слова Христом; со вполне анархистской мыслью о том, что земные власти всегда будут преследовать Христа, поскольку все земные власти верят в то, что "Бог на стороне больших батальонов", а Христос на стороне маленьких батальонов, которые, погибая, просят огня, - все это означает шарахнуть таким красным петухом под крыши таких традиций, что... что никакие "Льды" никаких Сорокиных не сравнятся. Подумаешь: в грудь лупят ледяным молотом, выискивая среди людей голубоглазых и белокурых не-людей!

Честертон и провокация

"...Мы убьем кого-нибудь из почтенных сановников. И выдадим за начало революционного террора. Будет мало убийства министра или генерал-губернатора - устроим взрывы на вокзалах, в жилых домах. С множеством невинных жертв", - говорит в романе у Акунина Константин Петрович Победин, растолковывая известный принцип: бить врага его же оружием.
Разумеется, перед читателем вопиющее нарушение правил исторического жанра. Не то что Константин Петрович Победин (вроде бы Победоносцев) не мог бы так говорить (и делать), но самый прожженный, самый циничный и самый фанатичный полицейский провокатор не стал бы так говорить в XIX-то веке.
Это - почерк, тон, интонация другого времени. Любимая мысль Б.Акунина: "За каждым удавшимся терактом реет тень полицейской провокации" - мысль человека, наделенного историческим опытом ХХ века. Во всяком случае, в эпиграфы ко всем романам Акунина хочется поставить рассуждение писателя ХХ, а не ХIX века - Владимира Набокова: "...русскую историю можно рассматривать с двух точек зрения: во-первых, как своеобразную эволюцию полиции (странно безличной и как бы даже отвлеченной силы), иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей и правительство, и преступников в зверствах; во-вторых, как развитие изумительной, вольнолюбивой культуры".
Жутковатый исторический опыт полицейской провокации толкает Б.Акунина на возражение писателю, которого можно считать чуть ли не образцом для акунинской прозы, - Гилберту Кийту Честертону. "Пелагия и красный петух" при внимательном чтении оказывается чуть ли не пародией на честертоновского "Человека, который был Четвергом".
Помните? Полицейский агент внедряется в революционную организацию и по ходу дела выясняет, что вся эта организация состоит из внедренных полицейских агентов. Но это вовсе не разоблачительный роман, это символический, аллегорический роман об истине. Дескать, истине в нашем грубом жестоком мире приходится прикидываться ложью - иначе не выжить, не уцелеть, а представителям истины приходится порой враждовать друг с другом, чтобы в конце концов воссиял свет единой и неделимой. Так пишет образованный англичанин в начале ХХ века, а образованный российский интеллигент, мечтающий, чтобы Россия хоть чуточку больше чуточки походила на Англию, пишет немного по-другому. Пути "человека, который был Четвергом", распадаются у Бориса Акунина на два маршрута - российский и палестинский.
В России Матвей Бердичевский идет по следам преступников и приходит... к представителям власти (но они все равно преступники). В Палестине Пелагия идет по следу несчастного бродяги, которого надо спасти от могучих врагов, и приходит... к Богу (но Его все равно надо спасти). Вроде бы и похоже на честертоновские тропки, да не то же.

Русский детектив

Вся литературная деятельность Бориса Акунина, начиная с "Азазеля" и кончая "Красным петухом", представляет собой отчаянную попытку вырвать русский детектив из достоевского, если так можно выразиться, канона. Кажется, автор уверен, что от многих бед Россия избавилась бы, если бы здесь в свое время (время Достоевского) привился остросюжетный детектив, в котором преступник вычисляется, как шахматная задачка, а не психологический роман преступления, в котором преступник, путаясь в слезах и показаниях, сознается сам.
Классический преступник классического западного детектива - обезьяна-убийца из "Убийства на улице Морг". Мсье Дюпен ее вычислил, обнаружил, если можно так выразиться - вывел ее формулу. Невозможно представить, чтобы эта обезьяна хлопнулась на пляс Пигаль на колени, а потом побрела в полицейский участок сознаваться. Классический преступник классического русского детектива - интеллектуал-убийца, Раскольников. Он сам себя обнаруживает. Если он сам не упадет на площади на колени и не побредет признаваться, ни в жисть его никаким Порфириям Петровичам не поймать.
Вот с этим-то каноном и попытался бороться Борис Акунин. Он надеялся внести в русский детектив то, что можно было бы назвать честертоновщиной. Не отказываясь от идейности, даже идеологичности, заменить психологические изыски острым сюжетом и недвусмысленной, едва ли не басенной моралью.
"Пелагия и красный петух" - еще одна попытка "очестертонить" русский детектив. Возможно, самая честертоновская попытка из всех сделанных Борисом Акуниным до сих пор. Честертон ведь был остроактуальным писателем, не боявшимся нарушать политкорректность всюду, где считал это возможным. Все же детективы Акунина до сих пор были изящным уходом от злобы дня в историю, где все было бы так хорошо, если бы не кое-какие ошибочки, которые указать сейчас, по прошествии стольких лет, не составляет труда.

"Пелагия и красный петух" - тоже не сказать, что остро актуальна, но есть в этой книжке какая-то странность, какая-то сдвинутость, почти пелевинская; не то Христос - Мануйла тому поспособствовал; не то встреченные Пелагией во время путешествия по Святой земле героические сионисты, старающиеся превратить палестинскую пустыню в райский город-сад.

Интервью Никиты Елисеева с Юлием Кимом о Михаиле Щербакове из журнала "Эксперт С-З", любезно предоставленное нам Heid.

Назад (NEWS) | (Fanart | Иллюстрации и рисунки) | Статьи Вперед

The 'Lope de Vega' Yacht — Professor Snape's Dungeons —


He's watching

Click to visit Top X Snape sites!

Back to Snape's Dungeons | Назад в подземелье проф. Снейпа
Serve Detention (Snape-Chat) | Снейп-чат