ПростоРитмыХиханькиГеоМосткиБрызгиБангкокАвралЛингва ФранкаЧтенияДневники — "Яхта 'Лопе де Вега'"

DV:
Унесенные Вертером (Борис Акунин: "Алмазная колесница")

Diamond Chariot

Борис Григорьевич Акунин-Чхартишвили сделал своим поклонникам новогодний подарок, подогнав им прямо под окна крутую японскую тачку – Алмазную Колесницу представительского класса. Я отношусь к тем людям, у которых Акунин есть весь, весь читан, Фандорин и Пелагия – любимы, и новые книги встречаются с доброжелательностью, без "ну-ка, ну-ка..." Спустя несколько лет с момента раскрутки фандоринской эпопеи, автор нежно кидает его в холодное озеро профессионально любимой им страны, дополняя свои человеческие любови – к Москве и России вот этой вот, дальневосточной, столь широко распространенной в последние годы среди самопророщенных хоккуистов, коллективно битых ногами каратэистов, вспоенным пивом программистов и прочих садо-камнепоклонников с бытовым дзэнским уклоном.

Акунин заполняет важный пробел в насыщенной трудовой биографии и "истории становления личности" героя, показывая те приключения, которые привели его к приобретению верного ординарца Масы, очередного куска жизненного опыта, очередного рубца на жизни и очередного вывода о себе. Составлять эти кусочки паззла интересно, восхищаться героем – получается.

Композиция о двух книгах продумана любовно и изящно. Даже японисту есть чем заняться при прочтении, ибо, что приятно, слоги, которыми обозначены главы в первой части дилогии – "Ловце стрекоз" – на русский язык не переведены. Читатель узнает, что хокку, слоги из которой раскиданы по заглавиям, можно найти во второй части, соотнести с сюжетом первой, и это – один из тех метких булавочных уколов, которые поражают тебя в правильные точки. Автор потрудился, позабавился, посмеялся, – как обычно. Борис Акунин-Григорий Чхартишвили Трехстишия венчают каждую главу второй части, и они все хороши. Есть над чем поломать голову. Например, в японском варианте стихотворения, который мы сложили из заголовков, нет слов "мой маленький [ловец стрекоз]", есть просто "ловец стрекоз". В словаре можно найти это сочетание слов отдельной статьей. Кто же это? Это не птицелов, не змеелов и не укротитель тигров. А оказывается, что "ловец стрекоз" не может быть большим, потому что это синоним ребенка.

Любители буддизма немало позабавятся, прочтя описание его тантрической модификации (Ваджраяны) во второй части книги. Опа, вот она, оказывается, какова тантра – кратчайший путь к бессмертию. Оказывается, это у нас идеология ниндзя. О, нет, нет, не только. И не столько. Но мне, как ни странно, близок акунистический подход к этим вопросам: смешно всерьез копаться в менталитете и верованиях буддистов в формате приключенческого сюжета. То, что автор сидит на хорошо известном ему культурологическом пироге, – ясно. Фигни он нигде не спорол, более того, создалось впечатление, что, будучи выпускником ИСАА (или, может, тогда еще ИВЯ), он и стажировался в том же университете Токай, что и большинство наших, ведь именно там, между Токио и Иокагамой, находятся бывшие ниндзяшные места, а ныне – полностью роботизированный завод, на котором сами японцы снимают фильмы о далеком будущем. Экскурсы в историю ниндзя и якудза, сегуната и переворота Мэйдзи увлекательны, точны, уместны.

Колоритны персонажи, хороши женщины и мужчины, замысловат детективный сюжет. Настолько замысловат, что от него, в общем, даже и устаешь. Но это мои личные нелюбови. При всем уважении к детективам, в которых происходит и загадывается столько всего, что даже если и ухитряешься понять, кто кого... убивает и почему, то надолго этого не запоминаешь, за одно это я их любить не умею. Вот, например, Жапризо, один из любимейших моих детективов "Ловушка для Золушки". Читан, кажется, раза три. Кто на кого покушался – До, Ми или Соль (не назову точно ноты), я не помню и, наверное, не запомню никогда. Но это, как выясняется, в книге для меня и не самое важное. Важнее всего те девушки, которые в нем действуют, их психологические мотивировки и мастерски поданные движения не вполне здоровых душ. Так и здесь, не очень важно, кто против кого злоумышлял, – Цурумаки, Булкокс или старый ниндзя со змеею в рукаве, мне это только замусоривает общую картину. От этого пуантилизма так и хочется отойти на десяток метров назад и разглядеть в нем героя и героиню. Это возможно, и они хороши. Пронзительная интрига, связывающая вторую книгу с первой, тоже хороша, хотя... Не знаю, будет ли это спойлером, но если бы в первой книге хотя бы один раз был дан намек на возраст Рыбникова, интриги бы не было. И так у меня возникли подозрения в том исходе, который изошел. С другой стороны, даже в этом, в общем, неновом сюжете, Акунин смог проявить себя изящно. И я благодарна ему за 49-ти летнего Фандорина, который не узнал того, что узнает в конце книги читатель.

Язык... такой, какой обычно. В общем, почти ничего особенного я бы не смогла выделить, – написано так, как надо. Эротические сцены, которых кажется, раньше у Акунина не было, выполнены безукоризненно – в меру завуалированно, в меру возбуждающе, в общем, quantum satis. Сам Эраст хорош, везуч и любим живностью, женщинами и вещами, как всегда, умен, но и, как принято и приятно, – уязвим. Особенно по молодости лет. Уязвим так правильно, так трогательно и так по-хорошему по-мужски. Со Utamaro: Mother and son вкусом.

Патриотический и "гражданский" мессидж книг находит во мне благодарный отклик. Вопрос, заданный Фандориным Сироте, – "Скажите, что же, патриотизм может оправдать любую человеческую подлость?" (перефразирую, точно не помню) – поставлен оригинально и входит в хороший общечеловеческий противовес тому ненавязчивому и благородному патриотизму, который демонстрирует и сам Эраст Петрович и уж, тем более, патриотичные до коликов во вскрываемых животах и откусываемых языках японцы. Еще в книге еще один хороший вопрос, который мог задать только японист, и никогда бы не задал человек, истекающий по всему японскому посторонней, не профессиональной секрецией: "Что ж это вы, японцы, чуть что, покончить с собой норовите? Что, поискать выхода из ситуации вам западло?" (А вот это цитата дословная. Шутка).

За любовную линию – спасибо. Хороша. И еще поразило меня то, что, видимо, наша несчастная литература настолько в ноль девальвировала слова любви, что главный монолог героя о любви – о трех фразах, кажется, произносит он по-английски. И панчлайн всей двухтомной Колесницы дан по-английски же. Не знаю, почему, но для меня это некий шок.

You can love. Пусть так.


Летит стрекоза
Колесницы алмазной
Ты можешь любить.

(c) Hoaher
Высказаться Аврально