Странные чувства всё-таки обуревают, когда неспешным шагом идёшь
по узким улочкам своего чужого города. Того самого, который словно вчера ещё
был твоей страной, а теперь стал далёкой заграницей. Одно дело, когда ты сам
эмигрируешь и потом возвращаешься в родные пенаты, чтоб жадно вглядываться в
их полузабытые черты и пытаться найти для себя что-то новое, изменившееся за
время отсутствия, незнакомое и таинственное. И совсем другое дело, когда твоя
страна навсегда эмигрировала от тебя, отделилась, заговорила на своём старом
родном языке, старательно отрываясь от опостылевшего ей берега всё дальше и
дальше в свободное плавание. Без тебя и твоих друзей…
Суровая Даугава катит свои мутные воды, кругами по ней расходятся
тяжёлые капли непривычно прохладного июньского дождя, но среди чёрных туч
уже появилось светлое пятно, оно всё белеет и белеет, пока не превратилось,
наконец, в крохотный островок прозрачного голубого неба. И тогда, будто
выхваченная из темноты лучом юпитера, озаряется летящая вдаль стрела гордости
советского мостостроения, и пилон с вантами становится похож на гигантскую
ракету, взмывающую ввысь, разрезая время и пространство.
Мокрые кирпичные стены, образовывавшие когда-то городскую границу,
наверное, помнят ещё Петра Великого, гарцующего на коне с потерянной на
булыжной мостовой подковой. Елизаветинские особняки подставляют немытые бока
проступающему солнцу. Окна странноприимных домов екатерининской эпохи, словно
стёкла очков, бросают отблески первых лучей на землю. И даже уродливый
небоскрёб совковой гостиницы обтекает от дождя как искупавшийся неуклюжий
исполин – и жаль его такого, неудачливого уродца огромного роста,
большого да неказистого.
Ностальгия по прошлому? О, нет! Чего жалеть о годах пройденных, ибо в
каждый момент времени можно найти что-то неповторимо прекрасное. Лишь в
сердце грусть, что старый друг, с которым вместе было пройдено много трудных
дорог, отказался простить великодушно старую обиду и ушёл в новый дальний
путь в будущее с новыми друзьями.
А закатное зарево вовсю уже касается серых крыш старого города, в
редких лужах бурыми всплесками откликаются падающие из водосточных труб
капли – это нагрянувший повсеместный "евроремонт" даёт о себе знать
кровавыми подтёками пигментной краски. Добрый вечер, Вецриига, отряхнись,
вставай, готовься! Твои дети сейчас ринутся в водоворот ночной жизни, в
субботних радостях и кутеже сбрасывая с себя глыбу будничных забот. Вот
девчонка поправляет мокрые кудряшки, посматривая в сверкающую витрину
шикарного бутика, под часами "У Лаймы" собираются школьники. Одинокий
господин с необыкновенным букетом пурпурных роз ровными шагами меряет
расстояние от кафе до ограды поросшего бурьяном канала, и в его зеркально
начищенных ботинках отражается внезапно очистившееся рижское небо. Ёжится
от лёгкого ветерка элегантная дама в очках, нетерпеливо ожидая потерявшегося
кавалера. На неровной брусчатке трамвайных путей красивый парень нежно
целует красивую девушку.
Многоголосый хор русской и латышской речи заполняет своды улиц. В
"Лидо" аншлаг: здесь пьют знаменитое рижское пиво "Зелт Алдарис" и с ним
прекрасно идут запечённые свиные рёбрышки. Скучающий полицейский лениво
зевает, бросая редкие взгляды на смеющихся и жующих людей. Уличная торговка
старательно подсчитывает мелочь в своей ладони – блестящие кругляки
монет безумно дорогой новой, стабильной валюты…
Жизнь идёт здесь своим чередом, и убегает от меня прочь моя бывшая
страна, тщательно оберегающая теперь себя от моего ненужного ей присутствия
блестящей голубоватой наклейкой в моём краснокожем паспорте: "VIZA".
Отозваться в БортжурналеВысказаться Аврально
