Итальянец Флоренция Этот город не умеет обрамлять свои сокровища. Они заслоняют друг друга на площадях, ютятся в огромных, но все равно тесных, музеях, прячутся в боковых улочках и невзрачных церквях. Флоренция слишком богата, чтобы заботиться об обрамлениях и драматических эффектах. Трудно быть туристом во Флоренции. Трудно по-настоящему рассмотреть такое количество шедевров на одном квадратном километре. В голове остаются случайные фрагменты картин, треск мотоциклов, и Давид на площади Синьории. Площадь Cиньории Скульптур на этой площади хватило бы в любом другом городе на целый музей. Несчастный турист первым делом протискивается, конечно, к Давиду, задирает голову и открывает рот. Бросается в глаза прежде всего не мастерство Микеланджело, а то что Давид – красивый парень. Так, разумеется, и задумано. Для нас художнк слишком часто заслоняет работу. Мы, бывает, смотрим не на картины, а на таблички под ними. Не на красоту, а на технику. Давид – одна из тех вещей, которые заставляют отбросить этот снобизм и восхититься наконец искусством. Давид – копия. Но это не имеет значения. На этом месте четыреста лет стоял оригинал. На этом месте любой Давид будет оригиналом, прикоснулась к нему рука Микеланджело или нет. Если Давид врежется вам в сетчатку, как он врезался мне, с площади лучше на какое-то время уйти. Походить по боковым улочкам. Но обязательно вернуться, хотя бы ради "Похищения сабинянок" Джамболоньи. Почему-то этот сюжет иногда переводят как изнасилование, хотя римляне похитили сабинянок с серьезными намерениями. Сабинянки, видимо, произвели на римлян неизгладимое впечатление, раз их потомки две тысячи лет рисовали и высекали этот сюжет. Скульптура на площади Синьории – это уже позднее возрождение, почти барокко. Выпуклые мышцы, драматичные позы, выразительная мимика. Необычайно чувственная композиция – устремленная вверх спираль. Сама сабинянка вполне достойна похищения, но пассивна, поэтому внимание обращаешь сначала на мужские фигуры. Прежде всего, конечно, на похитителя, но очень хорош и поверженный. По-видимому, сабинянин. Кажется, он сейчас встанет и отберет женщину обратно. Но, как мы знаем из истории, этого не произошло. Впрочем, в истории сабинянок заманили хитростью, а не силой. После сабинянок лучше снова передохнуть. Попейте кофе подальше от площади (вблизи вас неминуемо обдерут). Вернитесь. В Италии меня преследует дежа вю. Здания, скульптуры и картины кажутся знакомыми, несмотря на поверхностное образование. Персея работы Бенвенуто Челлини я определенно где-то видел. Он наверняка был в учебнике истории для шестого класса. Он стоит в той же Лоджии Ланци, что и сабинянки, крайне неудачно расположен у самой колонны, да еще слишком близко к Давиду – почти в толпе туристов, которые на Давида смотрят. Растолкайте их. Персей, как ему положено, держит в руках только что отрубленную голову Медузы Горгоны. Но он совершенно не опьянен успехом. Он глядит вниз задумчиво и даже грустно. У него под ногами – тело Медузы. Ее никто не замечает – кто же смотрит скульптурам под ноги? А тело красивое. Чего стоит одна только рука, свешивающаяся с постамента. Сразу представляется обессиленная сеансом натурщица, лежащая на кушетке в мастерской Челлини. Персей был предупреждением врагам Медичи. Так будет с каждым… Давид, наоборот, был поставлен у входа во дворец, чтобы охранять демократию – от тех же Медичи. Рядом примерно с тем же намеком стоит Геркулес, победивший некоего Какуса. Изящный все-таки был век. Скульптуры вместо авианосцев. Это не все. В той же ложе Ланци – еще штук восемь древних скульптур. А ближе к центру площади – роскошный Нептун. Интересна нимфа перед Нептуном, совсем не классических пропорций. Скорее похожа на современную модель или спортсменку. Очень типично для Италии, Нептуна окружает грубый стальной заборчик. Он портил бы вид, если бы не был полностью усижен туристами. Присядьте и вы. Старый мост По дороге на старый мост у вас есть редкий шанс встретиться с местными жителями. Они несутся по набережной на мотоциклах. Я, признаться, видел только две породы флорентийцев. На мотоциклах или за прилавком. Все остальные в центре города – туристы, и Старый мост – не исключение. Хотя где-то на окраинах есть миллионный город с настоящими жителями. Старый мост не всегда был таким. В знакомых по открыткам домиках поначалу – первые пару столетий – располагались кожевенники, кузнецы и мясники. Горожан это, видимо, вполне устраивало – ведь кожу покупают куда чаще, чем золото. Ремесленникам место тоже нравилось – легко избавляться от отходов. А потом Медичи перебрались жить во дворец Питти, на левый берег реки, и построили над мостом коридор, чтобы ходить на работу. Шум и запах их беспокоили, и наконец герцог Фердинанд изгнал неприятных соседей и пригласил вместо них ювелиров. Одновременно он поднял аренду – бизнес есть бизнес. Челлини тогда уже не было в живых, но его бюст стоит посреди моста, не слишком заметный на фоне золотого блеска. Флорентийские ювелиры почитают его как покровителя своей профессии. Если вы совершенно равнодушны к драгоценностям, на посещение моста у вас уйдет не меньше часа. Если неравнодушны, вам захочется там поселиться. Впрочем, на этом мосту оказывается, что людей, полностью равнодушных к драгоценностям, не бывает. Если вы женщина, возьмите с собой человека положительного, трезвого и скуповатого. Лучше всего мужа. Эти лавки совсем не похожи на другие итальянские ювелирные магазины. В обычных витринах нет цен. Во всяком случае, на дорогих вещах. Считается, что если человеку интересно, он зайдет. Здесь не так. Флорентийцам нечего стыдиться. Вот она цена, а вот кольцо, и оно того стоит. Даже самые недоступные цены здесь не возмущают и не вызывают комплекса неполноценности. Как в музее – мы же не страдаем от того, что Тициан нам не по карману. В других магазинах на витрине стоят всего несколько украшений. От силы десяток, вдалеке друг от друга, чтобы прохожий разглядел каждое во всей красе. Хочешь еще – заходи, пройди через двойные двери, и продавец вытащит из закромов остальное. На Старом мосту иначе. Весь товар выложен лицом. Коробочки стоят плотными рядами, сколько их помещается в витрине. Крупный изумруд может лежать рядом с простым аквамарином, а потускневшие фамильные украшения аристократов – по соседству с модным в этом году трехцветным золотом. Этот город не заботится об обрамлениях. В других итальянских магазинах нашим северным женщинам бывает нечего выбрать. Все крупновато и даже грубовато, до вульгарности. Итальянки любят толстые кольца и большие серьги. А на Старом мосту даже крупные драгоценности изящны. Как хороший костюм сидит на любой фигуре, так и эти кольца подходят любой женщине. Вполне возможно, кто-то из здешних ювелиров ведет свою профессиональную родословную от Челлини. А может быть, дело в пяти столетиях естественного отбора. Посредственные ювелиры здесь уже вымерли. Площадь Дуомо В полукилометре от площади, в музее Барджелло, в зале раннего Ренессанса среди великолепных скульптур Донателло скромно висят две небольшие позолоченные доски. Их можно и не заметить. Между тем, многие считают, что именно с них в 1401 году началось Возрождение. Эти две пластины на сюжет "Приношение в жертву Исаака" – работы на конкурс на изготовление дверей крестильни. Они принадлежат Брунеллески и Гиберти. Редкая возможность сравнить работы двух художников на один сюжет и одного формата. Они совершенно разные. У Гиберти Исаак – холодный классический красавец. У Брунеллески – испуганный юноша, что, пожалуй, более естественно. Конкурс тем не менее выиграл Гиберти. В конкурсе участвовало еще пять человек, в том числе Донателло. Интересно было бы увидеть все семь работ. Заказ, очевидно, был престижным, если конкурсные работы так хороши. Вообще, то что столь значительный период в искусстве был начат на конкурсе, дает представление о творческой атмосфере во Флоренции тех лет. Выиграв конкурс, Гиберти потратил на исполнение заказа следующие пятьдесят лет. Четверть века – на северные ворота, и столько же на восточные, которые Микеланджело впоследствии назовет Вратами Рая. Эти десять маленьких барельефов на ветхозаветные сюжеты выглядят очень живо благодаря великолепной перспективе, разнообразию деталей – здания, природа, животные – и естественным позам людей. Это уже не благоговейно застывшие бесплотные фигуры, как всего на полвека раньше – но и не картинные красавцы с преувеличенной мускулатурой, как всего на полвека позже. Короткий период чистого реализма в искусстве. Главные действующие лица на многих картинах сдвинуты от центра, а часто и повторяются по нескольку раз, что особенно интригует нынешнего полуграмотного зрителя. Каждый раз, показывая кому-то из гостей эти ворота, я развлекаюсь игрой "А кто из них Иосиф?" Войдя в крестильню, мы попадаем в совсем другую цивилизацию. Яркие мозаики на золотом фоне, как в православных церквях. Это 13ый век. Тогда Европа училась у Византии. Восточные двери смотрят на Дуомо – собор святой Марии Цветов. Флоренция означает "цветущая", так что эта Мария особенно дорога горожанам. Фасад превосходен, богато украшен мрамором, но, к разочарованию туриста, добавлен в 19го веке. А очень похожая по стилю колокольня – действительно старая готика, и даже спроектирована Джотто. Интересно, многие ли из нынешних художников способны спроектировать хотя бы садовый домик, не говоря уже о 85-метровой колокольне, которая простоит семь веков. Впрочем, большинство из них и не рисуют как Джотто. Проиграв конкурс на двери крестильни, Брунеллески получил заказ на купол собора. Высоченный – выше колокольни! – купол построен без арматуры. Как можно построить купол без арматуры? Если на то пошло, как вообще можно построить купол без кранов, спроектировать без компьютерной графики и рассчитать без сопромата? Сто лет спустя Вазари ярко расписал купол фресками Страшного Суда. Некоторые фигуры по уверениям экскурсоводов достигают высоты в семнадцать метров. И все-таки я их ни разу толком не рассмотрел – уж очень высоко. Возьмите с собой бинокль. Не считая купола и, пожалуй, полов, собор внутри неожиданно строгий и скромный. Сначала он может даже разочаровать тех, кто ожидает обычной флорентийской пышности. Зато можно не торопясь все разглядеть – и Данте, объясняющего свою комедию на фоне Флоренции, и некоего английского джентльмена на коне, и часы с 24-часовым циферблатом, идущие не в ту сторону. Если бог есть, то в таких вот строгих церквях, а не в музеях барочной скульптуры. Капеллы Медичи Среди яркого хаоса базара, расчитанного в основном на туристов, незаметная за майками футбольных звезд, флагами, плакатами, фартуками с Давидом (крупным планом: гениталии), гирляндами ремней, открытками и безделушками – за всем этим стоит церковь бурого кирпича без всяких архитектурных излишеств. Снаружи Сан Лоренцо совсем не впечатляет. Турист может пройти мимо. Я в первый приезд во Флоренцию так и сделал. В саму церковь, несомненно, стоит войти, но самое интересное находится в задней части, которая несколько столетий служила усыпальницей клана Медичи. Вход тоже сзади. Начните с новой ризницы. Белый мрамор на фоне белых стен создает необычно торжественное настроение. Как в больнице. Здесь похоронены двое герцогов Медичи, но памятник им по сути общий. Четыре скульптуры, изображающие времена суток. Женские фигуры – ночь и утро, мужские – день и вечер. Каждая пара фигур сидит, облокотившись, на гигантском саркофаге одного из герцогов. Не совсем понятно, как они не соскальзывают с пологого края. Говорят, они символизируют противостояние вечного и тленного. Не знаю, что тут тленного, когда даже времена суток, не меняяясь, уже пятьсот лет сидят на одном месте. Или я глух к метафорам Возрождения, или Микеланджело – а это его работа – ни о чем таком не думал, а просто как мог делал четыре фигуры. Это классический зрелый Микеланджело. Сравните мужские фигуры с Давидом, который почти на тридцать лет старше. Давид – нормальный хорошо сложенный человек. А День и Вечер в капелле Медичи – гиганты с плечами грузчиков и мускулатурой культуристов. Красиво, хотя мне, пожалуй, ранний Микеланджело нравился больше. Впрочем, и поздний очень хорош. Посмотрите на повороты головы. На очаровательно недоделанное лицо скульптуры "День". Это нарочно. Микеланджело любил контуры, проступающие из камня – если будете в музее Академии, посмотрите на его "Рабов". Женские фигуры сначала кажутся неестественными. Они так же мускулисты, как мужчины, но к этому мы уже привыкли, не так ли? В шестнадцатом веке всем положено быть мускулистыми. Неестественность происходит от того, как эти мышцы сочетаются с женскими формами. По-моему, это должно выглядеть как-то иначе. Дело, видимо, в том, что я видел женщин-культуристок, а Микеланджело – нет. Как выглядит мускулистая женщина он мог только догадываться. Но по-настоящему восхищает Капелла Принцев. В конце концов, скульптур Микеланджело много. Во Флоренции – много. А Капелла Принцев – одна. Здесь все так ярко, что забываешь о могилах, тем более, что саркофаги – чуть ли не самый скромный элемент убранства. Сначала замечаешь только буйство красок по стенам, и лишь потом с удивлением понимаешь, что все это – камень. Гербы, узоры, колонны, просто полированные плиты, алтарь с настоящими каменными картинами. Глаза разбегаются. Разноцветные пластинки мрамора и самоцветов подогнаны так плотно, что узоры и картины кажутся нарисованными. Несколько раз я думал – "но вот это уж наверняка нарисовано". Подходил, украдкой ощупывал. Нет, все честно. Камень. Это искусство называется Пьетре Дуре – твердые камни. Судя по сохранности они действительно твердые. Когда проходит “Ух ты” и переводишь дух, снова возникает технократский вопрос – как без твердосплавных резцов можно подогнать камни так точно. Палаццо Питти Имя Медичи во Флоренции встречается так часто, что все флорентийское великолепие может показаться их заслугой. На самом деле у Медичи были и соперники. Можно сказать, что своим расцветом Флоренция обязана банкирам. Она была Швейцарией пятнадцатого века. Банкиром был и Лука Питти. Желая переплюнуть соперника, он заказал Брунеллески проект дворца "с окнами, как двери у Козимо Медичи, и двором, в который поместился бы весь его дворец". Вскоре семья Питти разорилась, а дворец купили все те же Медичи. Хороший урок бизнесменам. В этом дворце жили Медичи, австрийская династия Лорена, Наполеон и первый итальянский король Виктор Иммануил. Все они обогащали коллекцию, начатую Козимо Вторым, но, как видно, ничего не убирали и не перевешивали. Картины висят так, как их приказал повесить Козимо – безо всякой структуры и хронологии, в три ряда, без пиетета к гениям. Рафаэль может быть зажат на боковой стене между своими учениками, а Тициан висеть во втором ряду над безвестным портретом флорентийской школы. Меня такое бессистемное нагромождение живописи почему-то трогает больше, чем академические Уффици. Может быть потому, что больше соответствует купеческому духу Форенции. А может быть потому, что картины должны висеть во дворце, а не в офисе. Кстати о Рафаэле – его здесь много. Я насчитал восемь работ, почти все из них – известнейшие. Среди них – двойной портрет Аньоло и Маддалены Дони, очень откуда-то знакомый. Опять учебник? И «Завуалированная», чудо как хороша, несмотря на переделки 19го века. Хотя мне, может быть, больше нравится его же Беременная Женщина. Впрочем, ранжировать работы Рафаэля – дело неблагодарное. Кроме Рафаэля здесь есть… почти все. Филиппо Липпи. Я, кажется, и не знал о нем до приезда во Флоренцию. Он жил раньше Рафаэля – это и видно. Его Мадонна так же нежна, но совсем из другой эпохи. Впрочем, позы уже естественны, и перспектива развита. Посмотрите, в заднем правом углу старушка с трудом поднимается по лестнице. Или поднялась и собирается опуститься на колени. Скорее всего, она не нужна для композиции, Липпи просто подглядел где-то такую старушку. Сама мадонна Липпи чем-то похожа на Мадонну Грандука Рафаэля, написанную на полвека позже. Интересно, что лица обеих могли бы быть славянскими. Меня впечатлили портреты Тициана. Хорош музыкант на картине «концерт». Смотрит не на инструмент, а в другую сторону. На слушателей? Здесь же знаменитая Магдалина. Это не про ее распущенные волосы острил кто-то из сатириков? Рубенс. «Последствия войны», полные голых женщин. Не потому, наверное, что после войны нечего носить, а просто Рубенсу нравились голые женщины. Центральная группа – женщина, победитель и побежденный перекликаются с «Похищением Сабинянок». Впрочем, параллель не слишком глубокая. Рубенс явно не на стороне солдата. Тот же Рубенс. Потртет Герцога Бекингема – того самого. Герцог не разочаровал – его действительно можно назвать красивым мужчиной. Моя бабушка впервые попала во дворец Питти в 87 лет. В отличие от меня, она знала все эти картины по репродукциям. Но возраст не шутка. Поднявшись по очередной лестнице, она повалилась на стул и дальше идти отказалась. Но минуту спустя вскочила, сказала «я же сюда больше никогда не попаду» и пошла осматривать Тициана. Вот что Флоренция делает с людьми! Журнальный вариант статьи можно прочесть в "Geo" за февраль 2002 г. Флоренция на "Яхте" Еще география на "Яхте" Отозваться в Бортжурнале Высказаться Аврально