––––– Причал ––––– Просто ––––– Ритмы ––––– Мостки ––––– Брызги ––––– Аврал


Петр Ильинский
Город и башня

The Tower of Babel by Pieter Bruegel the Elder

(«Вавилонское столпотворение» – история образа)

Первое упоминание Вавилона в Ветхом Завете датируется серединой IX в. до н. э. Напомню, что после трехсот лет филологического анализа Пятикнижия Моисеева главенствующим является мнение, что известная нам версия книги была создана позднейшими редакторами, которые основывались на двух древних источниках, условно именующимися Яхвистом и Элохистом (в соответcтвии с тем, какое из еврейских обозначений Имени Бога использует автор: «Яхве» или «Элохим»). При этом Элохист считается чуть более поздним (VIII в. до н.э.) и дополнительным, а Яхвист – более ранним (IX в. до н. э.) и основным. И значительная часть первой книги Пятикнижия – книги Бытия (у иудеев – «Берешит») относится к «Яхвистскому» слою. И почти сразу, по ходу изложения древнейшей истории, начиная с Сотворения Мира, в повествовании впервые появляется город, впервые появляется Вавилон.
Прежде чем привести подробный библейский пассаж (без которого дальнейшие рассуждения будут бессмысленны), выскажем несколько мыслей по поводу связи библейских сказаний с древневосточной традицией. А заодно посмотрим, откудаэта традиция происходила и чем она была освящена – ибо традиция есть не что иное, как сакральный обычай. Степень сакральности, как и ее исходный смысл, может оказаться забыт, и традиция после определенного времени освящает себя сама – уважение ко всему древнему свойственно человеку и сходно с уважением к старшим, закрепленному у многих народов практически законодательно.
Считается доказанным, что и Яхвистская легенда о сотворении человека, и рассказ о всемирном потопе, имеют не «исконно» иудейское, а гораздо более раннее, древнемесопотамское (шумерское) происхождение. Кажется также возможным сделать допущение и предположить, что Яхвист (писатель выдающийся) был человеком образованным, знакомым с месопотамской литературой отнюдь не по устным переложениям бродячих сказителей. Ведь носителями «культурного влияния» или проводниками «культурного заимствования» являются люди – культура, в отличие от семян, ветром не разносится. Предположение о том, что автор древнейшего слоя Библии был близок ко двору Соломона, только подкрепит возможность того, что он мог владеть аккадским (т.е. – вавилонским) языком, ибо последний в то время был языком международной дипломатической переписки. А аккадский язык в прямом смысле наследовал шумерскому в качестве главного языка древневосточной культуры (как аккадская цивилизация наследовала цивилизации шумерской). Так что кажется не случайным появление Вавилона в рассказе о происхождении человечества.
Самое интересное, что о современном Яхвисту Вавилоне мы не знаем ничего, хотя он к тому моменту существовал, как минимум, тысячу лет. Более того, и об этой тысяче лет наши познания весьма скудны. Поэтому свидетельство Яхвиста чрезвычайно ценно: ибо указывает на необычайное место, которое Вавилон занимал в тогдашнем мире. С той только оговоркой, что мы никогда не узнаем наверняка, точно ли датируется этот фрагмент Яхвистского текста? А если филолого-исторический анализ многих выдающихся ученых и был правилен – то не стояло ли там исходно какого-то другого имени, какого-то другого города, который более поздние редакторы, в соответствии с современными им реалиями, переправили на Вавилон? Легенда, записанная Яхвистом, бессмертна – но кому она принадлежит?
Теперь вспомним тот знаменитый текст, тот миф, которым по сей день освещается и вавилонская, и человеческая история. «На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с Востока они (т. е., «племена сынов Ноевых»; см. Быт. 10:32 – П. И.) нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которую строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле» (Быт. 11:1-9, Синодальный перевод).
Комментировать этот отрывок можно долго. С теологической точки зрения, уже давно подмечено, что описываемый здесь Бог вовсе не всеведущ и не вездесущ: ему нужно «сойти» и «посмотреть» на город и башню, дабы принять решение о дальнейших действиях. Легко догадаться, что у этого мнения были оппоненты, утверждавшие, что Господь «сходил» на землю и «смотрел» на башню совсем не в прямом, «человеческом» смысле этого слова. Мы же от решения этой сложной проблемы уклонимся и попытаемся сконцентрироваться на Вавилоне.
Само название великого города объяснялось Библией именно с помощью знаменитой легенды. Потребовалось несколько тысяч лет дабы установить, что ветхозаветная этимология слова «Вавилон» – от древнееврейского «балал» – «смешал», неверна. Оказалось, что шумерская деревня, на месте которой возник великий город, носила громкое название «Кадингирра» – «Врата Бога». Пришедшие в Междуречье аккадцы перевели это на свой язык – получилось «Баб-или». Но нечего и говорить, что смысл древнего мифа отнюдь не исчерпывался объяснением происхождения слова «Вавилон».
Давно подмечно, что сказание о вавилонской башне содержит две легенды: первая, эксплицитная, повествует о языковом моногенезе (пра-языке), и вторая, этическая, о человеческой гордыне и ее наказании Господом. Что задумывал автор, неизвестно, но легко заметить, что вторая легенда стала в дальнейшем главной, а первая исполняла при ней «обслуживающую» функцию.
В самом деле, происхождение языков – вещь, конечно, интересная, но большинству человечества непонятная и, главное, ненужная. А вот гордыня всем хорошо известна. Многие представители рода людского пробовали чужую гордыню на своей шкуре, и наоборот, упражняли собственную на других Homo Sapiens’ах. Поэтому образ башни – посрамленной гордыни (а гордыня, как известно, один из семи смертных грехов), вдохновлял многочисленных художников и был в одно время очень распространенным сюжетом. А сюжеты, запечатленные великими художниками, имеют обыкновение становиться бессмертными. Так что бессмертие вавилонской башне принесли совместно не оставивший нам своего имени Яхвист и проиллюстрировавший его две тысячи с половиной лет спустя Питер Брейгель Старший. Образ, столько времени просуществовавший в культурном пространстве, по определению не может быть слабым. И он навсегда прикрепился к слову «Вавилон». Гордый центр мира, наказанный Богом за самомнение и попытку сравняться с Всевышним. Во все века людям было с чем этот образ идентифицировать, ибо всегда в мире (или в стране) есть богатый и властный центр, падения которого жаждут к нему не принадлежащие, им отторгнутые или покоренные.
Но есть еще одна интересная деталь. Ведь в самом ветхозаветном тексте ничего не говорится ни о гордыне, ни о попытке людей состязаться с Господом. Каким же образом возникла общеизвестная интерпретация легенды о башне? Ответ на этот вопрос приводит нас к важнейшей и интереснейшей проблеме. Дело в том, что существование любого культурного образа во времени подразумевает его передачу из поколения в поколение. Этот процесс иногда совершается автоматически, а иногда нуждается в обоснованиях и разъяснениях. Так возникает комментарий к образу, постепенно становящийся его неотъемлемой частью. Вот и все образованные средневековые христиане были знакомы с такой «расширенной» версией легенды о башне, версии, исходившей из сочинения, которое на протяжении длительного времени уступало по своему авторитету только Священному Писанию и текстам отцов церкви. Речь идет об «Иудейских древностях» Иосифа Флавия.
Не вдаваясь в подробности удивительной личной и, что самое главное, посмертной судьбы Йосефа, сына Маттитьяху, напомним основное. Один из вождей восстания против римлян 66-73 гг. н. э., также известного под названием Первой Иудейской войны, он, попав в плен к римлянам, сумел войти в доверие к будущим императорам Веспасиану и его сыну Титу, командовавшим римской карательной экспедицией. Более того, в качестве личного переводчика он служил при Тите во время осады Иерусалима и не без оснований почитался евреями за предателя (и почитается поныне). Человек, без сомнения, исключительно одаренный и образованный, Иосиф не удовлетворился безбедной жизнью в поместье неподалеку от Рима и пожелал снискать славу на литературно-историческом поприще. Первым делом он написал «высочайше одобренную» историю восстания, известную под названием «Иудейская война», а после, желая ввести свою родную культуру во всеобщую греко-римскую традицию, создал объемистый труд по истории евреев: «Иудейские древности». Совершенно не касаясь значительной исторической ценности трудов Иосифа, отметим две вещи.
Во-первых, значительную часть «Древностей» составляет пересказ ветхозаветных сказаний. Однако Иосиф повествует и о событиях, не упомянутых в Писании, а также вводит в свой рассказ подробности и комментарии, отсутствующие в канонических текстах. Во-вторых, благодаря тому, что он был первым «библейским» грекоязычным писателем, а точнее: первым библейским историографом – человеком, написавшим исторический труд, опираясь на Священное Писание – тексты Иосифа пользовались большим авторитетом в раннехристианской среде, доброжелательно упоминались отцами церкви и в течение многих веков переписывались и сохранялись в христианском мире. И были исключительно популярны, по причине простоты и понятности изложения.
Более того, образованными христианами «Иудейская война» воспринималась в качестве завершающей части ветхозаветной истории иудеев – то есть, духовной дохристианской истории вообще (существует даже раннесредневековая рукопись Библии, где фрагмент «Иудейской войны» включен в Ветхий Завет). Так произведения Иосифа оказались бессмертны в христианской культуре и входили в образовательный минимум и средневекового схоласта, и его наследника-гуманиста, и древнерусского книжника. Поэтому не удивительно, что легенду о башне христианская часть человечества получила в изложении талантливого перебежчика, чье имя еврейская традиция аккуратно вычеркнула из истории той самой войны, которую он описал лучше и подробнее всех.
Так вот, согласно Иосифу, Господь предлагал людям расселиться из земли Tarot card: The Tower Сеннаар, дабы «им не ссориться между собою» «в силу сильного их размножения». Люди, однако, не послушались, и, более того, усмотрели в повелении Бога какой-то «злой умысел». От чего был только один шаг до прямого восстания против власти Всевышнего, которое возглавил Немврод (упоминаемый в Библии лишь мельком), предложивший построить башню для защиты от потопа, буде Господь опять захочет наслать его за людское непослушание. После чего началась постройка знаменитой башни, которая «росла скорее, чем можно было бы раньше предполагать, причем ширина ее была столь велика, что вследствие этого вышина ее не так бросалась в глаза зрителям». Бог, однако, решил не губить строителей совершенно, предпочтя сделать их разноязыкими, после чего строительство прекратилось, а утратившие возможность понимать друг друга люди разошлись по различным землям (Иудейские древности, 1, V, 1-3).
Помимо версии Иосифа были и другие распространенные варианты «сказания о башне». Так талмудический комментарий приводит подробности о войне людей со Всевышним: люди даже метали в небо стрелы и те падали назад, обагренные кровью. Это сочинение на несколько веков моложе труда Иосифа, но, возможно, восходит к тому же источнику. Заметим, что аудитория у Талмуда была заметно меньше, чем у «Иудейских древностей». И уже совсем немногие были знакомы с грекоязычной версией событий, упоминавшей о разрушивших башню ветрах.
Невозможно определить, в какой степени «расширенная» версия легенды о башне отражает существовавшую древнееврейскую традицию, а в какой мере является плодом пера Иосифа. Но что важно – именно это толкование библейской легенды осталось существовать во времени и вошло в христианскую культуру. Что наводит на несколько интересных мыслей. О способе создания традиции: не исключено, что ее в данном случае создал один-единственный человек, пробовавший растолковать древние предания своего народа его победителям. О передаче традиции: сочинения Иосифа востребовали не столько его современники, будь то римляне, эллины или иудеи, а люди совершенно другой культуры и мировоззрения, бывшие в его эпоху маргинальной группой, а спустя века ставшие править значительной частью мира. И о восприятии традиции: толкование Иосифа оказалось понятным, образным и, следовательно, живучим, а сам он – единственным евреем-нехристианином (за исключением ветхозаветных авторов), чьи произведения широко почитались в христианском (и достаточно антисемитском) мире.
Дабы устранить это небольшое недоразумение, появилась даже легенда о том, что в старости Иосиф принял христианство и в итоге стал епископом. Никаких доказательств сему факту не имеется, но отвергать теоретическую возможность обращения нашего героя почему-то не хочется. К началу II в. н.э. его придворная карьера была окончена, род покровителей-Флавиев прекратился, сам он был уже старым человеком. И если на его пути оказался кто-то из убежденных проповедников нового учения, учения иудео-эллинского – а сам Иосиф провел всю жизнь на границе этих великих цивилизаций – так вот, данное учение могло показаться ему достаточно близким, синтез двух философий – интеллектуально обоснованным, а возможность прощения грехов после крещения – исключительно привлекательной. Ведь, что скрывать, талантливый сын Маттитьяху безгрешным не был.
Так или иначе, Яхвист создал легенду о башне (возможно, опираясь на утерянные шумеро-аккадские сказания), Иосиф Флавий ее прокомментировал, а Брейгель проиллюстрировал. На все это ушло примерно две с половиной тысячи лет.
Легенда о смешении языков относится к наиболее известным библейским образам и упоминается самыми разными авторами в самых различных целях: от пропагандистской до сатирической. Так первый русский летописец почел за необходимость специально указать, что славяне происходят от одного из «семидесяти двух язык», на которые Господь разделил в Вавилоне «народ един». А самодовольные вольтеровские провинциалы, поговорив «чуть-чуть о многочисленности наречий, пришли к заключению, что, если бы не происшествие с вавилонской башней, все народы говорили бы по-французски».
Судьба самого словосочетания «вавилонское столпотворение», зафиксированного во многих современных языках, сложилась по-разному. В русском упор оказался на слове «столпотворение», существующим независимо от своего первоначального значения: «творение», т.е., созидание столпа – и означает, как известно, «бестолковый шум, беспорядок при большом стечении народа». А нарицательно употребленное слово «Вавилон» для русского означает либо многоязычие в узком смысле слова, либо большой многоязыкий город. Поэтому Нью-Йорк – «Вавилон», а, к примеру, Мадрид – нет.
В западноевропейских же языках слово «Вавилон» употребляется и для обозначения «беспорядка при большом стечении народа», и многоязыкости (и как символ разврата – но это уже не имеет отношение к легенде о башне). А столпотворение существует только как часть библейского словосочетания: The Tower of Babel, La Tour de Babel, Der Turmbau zu Babel. Как обычно, одна из дефиниций постепенно начала доминировать. В данном случае, «отодвинутой в сторону» оказалась «многоязыкость», и образ Вавилона стал воплощением мирового беспорядка – случайности, возведенной в закон. Хаоса, если не всемирного, то абсолютного: вспомним борхесовские «Вавилонскую библиотеку» или «Лотерею в Вавилоне». Великий аргентинец использовал имя Города только по одному назначению: «Весь Вавилон – не что иное, как бесконечная игра случайностей».
 

© Петр Ильинский, 2002
 


Все тексты Петра "Флегматика" Ильинского на "Яхте"
Сайт автора
Высказаться Аврально