 |
Петр Ильинский
О грехах исторических сочинителей и терпимости общества к оным
(Размышление о трудностях ремесла историка)
Хочется коснуться очень интересной и не вполне разрешимой проблемы, одновременно относящейся и к «высокой» философии истории, и к слегка более «заземленной» истории социально-психологической. Речь идет о соотношении исторической памяти и исторической реальности.
С реальностью дело обстоит относительно просто, ибо под «реальным описанием» какого-либо события подразумевается подробное изложение всех его обстоятельств. Предполагается, что их хладнокровное перечисление должно максимально приблизить нас к истине. Или, выражаясь проще, к пониманию того, «как это было на самом деле». Поэтому реальность требует фактов и цифр и может быть подкреплена лишь вещественными доказательствами.
В отличие от нее, историческая память есть преображение истины во времени, ее интерпретация, сделанная современниками и потомками. В течение веков эта интерпретация мало-помалу фиксируется в культуре, овладевает умами и постепенно становится частью национального сознания того или иного народа или даже нескольких народов.
Как известно, память и реальность друг другу соответствуют отнюдь не всегда. А часто полностью противоречат: как в индивидуальной, так и в общественной жизни. Примеров этому множество. И чем выше легендарный статус исторического события, тем сильнее и выраженней подобное несоответствие. Ибо чем больше
преданий, посвященных тому или иному событию, тем больше вероятности, что среди них окажется какое-нибудь высокохудожественное, то есть – обладающее способностью эмоционально воздействовать на читателя (зрителя, слушателя и т.п.).
Произведения культуры же живут по своим законам и часто получают доступ к широчайшей аудитории – и воздействуют на нее в течение многих веков. После чего такой «возвышающий обман» (ни в коем смысле не являющийся обманом настоящим) в соответствии с поэтическими законами постепенно подменяет не столь вдохновенную истину. И иногда даже становится частью национального мифа – набора фиксированных образов (культурных, социальных, исторических), присущих данному этносу.
Исключительно часто такого рода «переработке» подвергается начальная история того или иного сообщества – ведь что может быть мифологичней основания государства, нации, цивилизации? Рождение, то есть появление нового бытия, всегда мифологично, поскольку необъяснимо – так что интерес человека к нему более чем обоснован, а возникновение сказаний на данную тему вполне закономерно.
К тому же, часто свидетельств о событиях, связанных с историей рождения государства, не остается. Аналогия с человеческой жизнью не будет полностью ложной – ведь сами мы только с чужих слов знаем о собственном появлении на свет. А наследники-потомки ретроспективно придают чрезвычайную важность
даже наималейшим деяниям «отцов-основателей», но при этом обычно интерпретируют далекое прошлое в соответствии с собственными понятиями. Что происходит в поздний период существования нации или цивилизации – но ведь и отдельные люди проникаются вкусом к семейным преданиям в возрасте, близком к почтенному.
Потомкам – легко. Ведь они уже знают, куда двинулся исторический процесс. А рациональная философия истории требует, чтобы выводы Мирового Бытия (современность) были полностью предопределены посылками (то есть – прошлым). Окончательно эта точка зрения была обоснована несколькими гениальными людьми в XVIII–начале XIX вв. и полностью закрепилась в европейской историографии. «Разум господствует в мире, так что следовательно и всемирно-исторический процесс совершался разумно», – под знаком этой фразы Гегеля в дальнейшем развивалась вся философия истории. Даже если более поздние авторы пытались поправить определение того, что великий немец называл разумом.
Интересно, что именно с породившим данную философию XVIII веком связано возникновение идеи национального государства («nation-state»), которая, в свою очередь, потребовала от общества нового взгляда на национальную
историю. Это было одним из последствий Вестфальского мира 1648 г., закрывшего эпоху религиозных войн в Европе и отменившего доминирующую роль религии в европейской политике. И постепенно на смену идеологии религиозной стала приходить идеология национальная.
Казалось очевидным, что величие Англии и Франции (а чуть позже – Пруссии и России) в соответствии с законами логики должно определяться их славным прошлым. «История... есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности... изъяснение настоящего и пример будущего», – вот какими словами Н. М. Карамзин начал «Историю государства Российского». И не случайно.
О пагубном влиянии так называемых «национальных идей» на историографию надо говорить подробно и отдельно. Здесь же стоит отметить, что при восприятии прошлого даже «незаидеологизированное» человеческое сознание часто следует ряду не вполне верных посылок. Ведь с одной стороны, человек стремится к простоте, с другой – желает объяснения реальности и в дополнение – оправдания своего собственного бытия.
Историографы это подметили очень давно: «Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, утешает в государственных бедствиях... и праведным судом своим располагает душу к справедливости» (Н.М. Карамзин). Поэтому прошлое закономерно привлекается и для объяснения реальности, и для оправдания бытия, и при этом – предельно упрощается.
Да и что же такое история? Для средневекового человека было очевидно – это героические деяния отдельных личностей, чаще всего благородного происхождения и высочайших же достоинств. Церковные писатели, и первым из них св. Августин, добавляли, что ничего в истории не случается без Божественной Воли и что во всей истории человеческой можно и должно увидеть Божий Замысел. И изо всех сил пытались его разглядеть.
Материалистические же теории XVIII–XIX вв. привели к весьма подробному рассмотрению менявших друг друга экономических формаций: от рабовладельческого античного общества до современного пост-индустриального капитализма. Когда же этим всю историю объяснить не удалось, на помощь стала приходить история социальная: история общественного поведения человека – от мелких подробностей быта и бытия до великих верований, захватывавших умы миллионов и на века определявших ход времени.
При этом каждый крупный исторический писатель имел собственные философские и научные убеждения, был подвержен духу времени и интеллектуальным веяниям своей эпохи, а также иногда желал удовлетворить своих заказчиков (коими могло быть общество в целом или отдельные его представители). Добавим еще относительную молодость исторической науки и упомянем о безвозвратном исчезновении многих источников. Все это приводило к трем типам искажения истины. Они могли быть сделаны по субъективным мотивам (неверная информация или ее
недостаток), в соответствии с личными убеждениями автора и под политическим или философским давлением общества.
Поэтому нарисованная картина часто получается упрощенной и соответствующей современным (а вовсе не реальным – древним) понятиям. И иногда является порождением философской концепции одного талантливого индивидуума – ее автора. Поэтому вся писаная история человечества в той или иной степени «фальсифицирована» – и по совершенно объективным причинам. Не зря некоторые ученые доверяют только памятникам культуры, деловым документам и данным археологических раскопок.
Теперь – о более частных прегрешениях исторических писателей. Наиболее распространенным является желание «выстроить» историю, сделать ее понятной и логичной. Как правило, подобное желание реализуется с помощью придания историческим событиям «линейности» и «правильности». Автор находится в выгодном положении: он уже знает, что произошло сто или двести лет спустя описываемого времени и поэтому, как ему кажется, может с легкостью объяснять прошлое с помощью будущего. Результатом такого подхода являются самые невероятные
и при этом правдоподобные искажения истины. Уместно заметить, что упрощенная, линейная история пользуется более широкой известностью и популярностью, чем история сложная, многогранная, полная загадок и недоговоренностей.
Еще одна причина искажения исторической реальности, корни которой тоже заключаются в человеческом характере – это повсеместная персонализация событий. Человек традиционно рассказывает историю через личности, человек так ее постигает. Последнее понятно: деяния исторических лиц легко перенести на себя самого, им можно сочувствовать, сопереживать, почти как героям художественной литературы. А разве можно идентифицировать себя с историческим процессом? Перенос истории на себя любимого приводит и к обратному – рассмотрению былого сквозь призму собственных эмоций. Это столь же неверно, как перенесениесовременности в древность.
Однако рассказчику, желающему быть занимательным, легче перевести разговор на доблести и грехи отдельных лиц, нежели рассуждать о сложных исторических материях. Не говоря уж о том, что человек вплоть до XVIII в. «персонализировал» историю вполне искренне: ему действительно казалось, что взлеты и падения государств и цивилизаций определяются только лишь личными качествами царей и полководцев.
История искажалась не чьей-то «злой волей» и не в результате какого-то «заговора», а исключительно в соответствии с природой человеческой – социальной и духовной. Поэтому так трудно бороться с традиционной «фальсификацией» истории или «историческим мифотворчеством». Освященные временем образы тем и сильны, что их создатели вовсе не занимались сознательным обманом и к тому же были одаренными людьми. Посему «легендарная» история имеет массу преимуществ перед истинной: она относительно проста, линейна, логична и опирается на запоминающиеся образы, часто выписанные с большим мастерством. Что этому можно противопоставить?
Доказательство того, что данный фрагмент легендарной истории в той или иной степени неверен. Далее необходимо изложить все факты, известные в отношении обсуждаемого события. После чего предложить версию происшедшего, которая должна не противоречить этим фактам. Что в свою очередь, надлежит сделать с помощью понятного и образного литературного языка!
Первое из указанных условий выполняли многие. Тем более что уязвимых легенд – пруд пруди. Проблемы возникали при выполнении остальных постулатов. Большинство авторов, увы, излагают только те факты, которые
подходят под их идею, и заранее подводят читателя к единственно возможному выводу. Подобную теорию даже не стоит читать: ее невысокое качество предопределено. Однако кропотливое и аккуратное собирание сведений тоже ничего не гарантирует. Часто авторы просто запутываются в море фактов и подробностей. Ценность таких работ специальная или справочная: они никогда не повлияют на общественное сознание. Да и легкость стиля тоже исключительно важна. Немногие прочтут работу концептуально любопытную, но тяжело написанную.
Выполнить все вышеозначенные требования практически невозможно – ибо без убеждений и без эмоциональной вовлеченности ничего стоящего написать нельзя. В том-то и сложность истории, что она навечно обречена балансировать между чистой наукой, философией и литературой. Но в том и уникальность, и сила ее, и залог дальнейшего развития и существования.
© Петр Ильинский, 2002
|
 |
