 |
Петр Ильинский
Первосвятитель славян, его странствия, сподвижники и наследники
Хотелось бы сказать несколько слов о трудах основателя русской цивилизации – и о его далекой и часто несправедливо забываемой эпохе. И о самом Константине Солунском, позже принявшим в монашестве имя Кирилла, под которым его еще позже заслуженно канонизировали.
Что известно о св. Кирилле? Родом они с братом Мефодием были из Солуни (ныне – Салоники), в тот момент – втором городе Византийской империи. Датой рождения Мефодия считается 815 г., а Константина – 826(7) г. Во время славянского вторжения на Балканы в VII в. Солунь осталась единственным греческим островком в славянском море, затопившем северную Грецию. Затем потомки завоевателей стали имперскими подданными, приняли христианство и почти полностью эллинизировались. «Почти» означает то, что славянское наречие долго оставалось разговорным языком Солуни и ее окрестностей. Несмотря на желание многих сделать первосвятителей славянами, думается, что их точнее назвать византийцами славянского происхождения. Скорее всего, во втором поколении – оттого они и сохранили так им позже пригодившееся двуязычие.
Свидетельства о языковой ситуации в Солуни дошли до нас из жизнеописания Константина, составленного, скорее всего, его младшим современником, а потому вызывающим значительное доверие. Основываясь на нем, обычно предполагают, что где-то в 40-х гг. Константин и Мефодий обучались в Константинополе и вступили на путь богословско-политической карьеры в 50-х гг. При этом Мефодий пошел по административной линии, а Константин – по внешнеполитической.
Пока старший брат губернаторствовал, Константин оказался в составе посольства на мусульманский восток. Сохранились сообщения о том, что уже в ходе этого путешествия ему приходилось не раз вступать в богословские диспуты с иноверными оппонентами. Несомненно, что делать это мог человек, обладавший немалыми риторическими, логическими, философскими и дипломатическими талантами. Судя по всему, Константин их проявил в полной мере. Поэтому в 860 г. ему была поручена иностранная миссия чрезвычайной важности. Он либо возглавил, либо оказался одним из основных действующих лиц имперского посольства в Хазарский каганат.
Виновниками византийско-хазарского союза стали норманны. Появление воинственных северян в акватории Черного моря беспокоило обе крупнейшие державы восточной Европы. Первые признаки анти-норманнской кооперации между Хазарией и Византией относятся к началу 30-х гг. IX века. Тогда по запросу хазар император Феофил отправил на Дон военно-инженерную экспедицию, соорудившую союзникам крепость Саркел. Не подлежит сомнению, что византийцы пошли на эту акцию под впечатлением первых варяжских набегов. Также кажется, что
византийцы знали о налаженных связях хазар со степными кочевниками и понимали, что в дальнейшем и тех, и других можно будет использовать для борьбы со внезапным русским злом.
Зло это гораздо явственней проявило себя в 860 г. – во время первого и самого знаменитого норманнского набега на Константинополь. Именно тогда налетчики с севера получили от греков столь полюбившееся их наследникам название «народа Рос». Норманны-русы чуть было не застали империю врасплох и перепугали ее на несколько веков вперед. Пришло время альянса с хазарами. Те и сами были не против – по крайней мере, источник доносит, что дипломатическая миссия была осуществлена в ответ на хазарское посольство. Эту ответную миссию и возглавил Константин Солунский.
Мефодий к тому моменту разочаровался в государственной деятельности и удалился в монастырь, но перед соблазном путешествия в Хазарию устоять не смог. А впрочем, все могло быть иначе. Ведь просто так в монастырь не уходят. Возможно, что у Мефодия были серьезные причины личного характера. В таком случае, знаменательно, что заметно младший Константин убедил брата-затворника покинуть обитель и направиться в довольно опасное путешествие. Какие он приводил при этом доводы, мы не узнаем никогда. Так для обоих братьев началась дорога в бессмертие.
У Константина было несколько взаимосвязанных задач. Во-первых, договориться о совместных действиях против нового врага. Во-вторых, попробовать обратить в христианство хотя бы часть хазарской военно-политической верхушки. Для чего, в-третьих, требовалось выдержать религиозный диспут с обитавшими
в хазарской столице раввинами и муллами. Согласно легенде, хазарский хан обещал креститься, если его убедят в преимуществе веры в Троицу.
Истинность этого проверить невозможно, но сам диспут между представителями трех великих монотеистических учений действительно имел место, сообщения о чем сохранились и в еврейско-хазарской переписке (так называют послания, которыми обменялись в середине Х в. министр Кордовского халифата Хасдай-ибн-Шафрут и хазарский царь Иосиф). В обоих источниках ход данного состязания изложен примерно одинаково, что особенно убеждает в достоверности рассказа. Хотя легко догадаться, что согласно «Житию Св. Кирилла», хазары склонились к христианству, а в соответствии с перепиской, победил иудаизм, поставленный
христианским священником выше ислама, а муллой – выше христианства.
На деле философские прения, по-видимому, завершились боевой ничьей. То есть, хазары в христианство, конечно, не перешли, но Константин отнюдь не ударил в грязь лицом в споре с местными казуистами. Это ему удалось, поскольку, остановившись по дороге в Херсоне-Корсуни, он основательно подучил иврит. Там же великий филолог ознакомился с какой-то новой разновидностью не то готского, не то еще какого местного алфавита – что, возможно, навело его на какие-то судьбоносные мысли. Что до дипломатии, то договор о дружбе с хазарами был заключен, а Константин смог добиться освобождения и возвращения на родину большого числа христианских пленников.
Если рассмотреть историю хазарской миссии, немного освободившись от канвы, навязываемой нам автором «Жития», то может вызвать удивление тот факт, что важное посольство было поручено кабинетному ученому, пусть и одному из лучших в империи. Тем более что Константину было тогда примерно тридцать три года – немного для высокой государственной должности, которой он, кстати, никогда не занимал. Поэтому весьма возможно, что посольство возглавлял кто-то другой.
Хазары в тот момент были исключительно заинтересованы в союзе с Византией, поэтому пустились во все тяжкие, упомянув о возможности своего перехода в христианство. Греки понимали неосуществимость таких сладких надежд, но отказаться не могли, а потому и послали молодого да резвого: вдруг да получится что, а в крайнем случае – и спрос невелик. И скажу больше – а не случайно ли Константин оказался в составе посольства? Неужели византийская миссия ждала почетного эскорта в Крыму так долго, что будущий первосвятитель успел изучить язык за языком? Ну, был человек гением – но всему есть пределы. Все-таки нельзя овладеть древнееврейским в считанные недели.
Возможно, проливает свет на эту историю рассказ о том, что братьям удалось обнаружить в Херсоне мощи св. Климента, одного из мучеников первоначального христианства I в. Так не была ли их первая совместная миссия научной историко-филологической экспедицией в Крым, в которую младший брат сумел вытащить находившегося в депрессии Мефодия? А потом пытливые ученые-богословы пристроились к посольству в Хазарию – от любопытства, которое в них вызвало знакомство с древнееврейским языком и еврейской культурной традицией (в Херсоне проживало немало ее носителей). Ну а там уж Константин развернулся и, будучи к тому подготовлен лучше кого бы то ни было во всем христианском мире, закатил знаменитый диспут. Произведший, наверно, немалое впечатление на византийских должностных лиц. Да и реакция кагана, по-видимому, была положительная – это позволяет предположить, что Константин, оставаясь глубоко верующим христианином,
великолепно знал древнееврейскую традицию и мастерски оперировал ее понятиями. Этим мало кто из средневековых христиан был в состоянии похвастаться (и из нынешних тоже могут немногие).
В православной литературе принято считать хазарское посольство большой удачей Константина: он, дескать, и диспут выиграл, и многих обратил в христианство. Сдержанные современные ученые говорят о полупровале, ибо очевидно, что солунянину не удалось крестить кагана и все его государство в придачу. Трудно согласиться с какой-либо из этих интерпретаций. Хазарская экспедиция была удачной, ибо с нее воистину началась просветительская деятельность Константина и Мефодия. А крестить каганат никто и не собирался – просто
с точки зрения биографа, отец славянской письменности всегда занимался обращением неверных.
Судя по всему, братья вовсе не были разочарованы своей «неудачей». Да и была ли вообще даже теоретическая возможность обращения хазар? Ясно лишь, что когда в 862 г. в Византию поступил запрос о присылке славяноязычных священников, способных организовать церковь православного обряда на не вполне цивилизованной моравской местности, то посланы были лучшие. Из этого следует, что деяния Константина в Хазарии и Крыму должны были стать достоянием высших светских властей – а не только церковных или научных кругов. И еще – назначения в моравскую миссию не могло случиться без собственного согласия
братьев. Мефодий к тому моменту уже стал игуменом монастыря, а носивший не столь высокий чин дьякона Константин был крупнейшим филологом и теологом Константинополя. И безусловно, что организация знаменитой миссии не могла обойтись без участия знаменитого патриарха Фотия. Никто из этих трех выдающихся людей не имел понятия о том, что они закладывают основы русской цивилизации.
Запрос на миссионеров, как говорилось, поступил из Великой Моравии – так называлось государство, расположенное на территории нынешних Чехии, Словакии и отчасти Венгрии. Мораван к тому моменту уже окрестили священники латинского обряда, присланные зальцбургским архиепископом. Отношение моравского
князя Ростислава к этому процессу было сходным с эмоциями других варварских королей V-X вв., пытавшихся христианизировать свои племена. Новый религиозный культ должен был послужить укреплению молодого государства и нанесению его на карту цивилизованного мира. Однако немецкие священники явно лили воду на бочку западных соседей, и к тому же отправляли службы на непонятном языке. В поисках альтернативы Ростислав позвал византийцев.
Скорее всего, у Константина уже был продуманный план действий – сказался миссионерский опыт. Ему было очевидно, что проповедовать и служить неофитам нужно на их собственном языке. Более того, византийская традиция не запрещала перевод Свещенного Писания, ибо прекрасно знала о многочисленных переложениях на сирийский, коптский и т. п. языки, сделанных в первые века христианства. К тому же Константин был человеком двуязычным и искушенным в богословских и филологических тонкостях Книги Книг. Тогдашние славянские наречия не очень сильно отличались друг от друга, и родной для Константина македонский диалект был понятен и мораванам. Лучшего переводчика священных текстов на язык полудикого народа в принципе быть не могло.
Одна загвоздка – у славян отсутствовал письменный язык. Но эту проблему Константин блистательно решил, изобретя первый славянский алфавит – так называемую глаголицу. Ее, несмотря на трудность, единодушно признают выдающимся филологическим творением. После этого братья перевели на язык, который
позже станут называть церковнославянским, тексты Писания, наиболее необходимые с догматической и обрядовой точки зрения: Евангелие, Деяния и Послания Апостолов, а также Псалтырь.
Вслед за чем неминуемо последовали конфликты с представителями латинской церкви. Главным обвинением было использование «неканонического» языка. С точки зрения критиков, таковыми могли считаться только три: древнееврейский, греческий и латынь. На первых двух было создано Писание, а третий был языком древнейшей апостольской церкви. С символической же точки зрения, значимость этой лингвистической троицы обозначало то, что надпись: «Иисус Христос, царь Иудейский», – начертанная по повелению Пилата над крестом Спасителя,
была выведена именно на канонических языках.
Константин защищался искусно, обзывая оппонентов приверженцами «триязычной ереси» и «пилатчиками», и доводя до их сведения историю перевода Библии на восточные языки. Также намекал на то, что все языки человеческие созданы Господом, а посему возносить Ему хвалу можно самыми разными словесами. Когда сие не помогло, в ход пошла убойная цитата из 1-го Послания к Коринфянам: «Лучше пять слов сказать умом моим, чтоб и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (14:19). Но и этого оказалось недостаточно. Братья были вызваны в Рим, пред очи наместника св. Петра.
Напомню, что тогда ни о каком окончательном церковном расколе речи еще не было. И несомненно, что Константин и Мефодий ощущали себя не «агентами византийской политики», а частью вселенской христианской церкви. Оттого Рим для них вовсе не являлся вражеским логовом, да и папа не был предрасположен увидеть в братьях отступников и раскольников. Поэтому все обошлось. Согласно житию, Константин доказал преимущества своего перевода (неясно, как и кому), преподнес папе мощи св. Климента, второго (после св. Петра) папы Римского, умершего, как говорилось выше, в херсонском изгнании, и присутствовал при совершении литургии на своем родном языке. И сразу же его жизненный путь подошел к концу.
Обстоятельства немного внезапной смерти «апостола славян» неясны. Кажется, что он уже давно чувствовал недомогание, и дабы умереть монахом, принял постриг в Риме, взяв себе имя Кирилл, под которым ему было суждено остаться в веках. К тому моменту ему исполнилось лишь сорок два года. Затем Константин взял с брата клятву не возвращаться в Византию, а продолжать их общее дело, и скончался 14 февраля 869 года. Мефодий слово сдержал.
В течение дальнейших пятнадцати лет он неустанно продолжал работать в Моравии, переведя на славянский язык подавлявляющую часть священных текстов, работы отцов церкви, а также многочисленные византийские труды по богословию и юриспруденции. Политический климат продолжал неуклонно ухудшаться – немолодой Мефодий успел побывать в немецкой тюрьме, откуда его через два с половиной года выпустили по просьбе папы. Был свергнут и покровитель братьев – князь Ростислав, а пришедший ему на смену правитель никак не мог решить, в какую же сторону выгоднее обратить взор истинного христианина – на запад или на восток?
Византия же была совсем не в том состоянии, чтобы оказать какую-либо помощь самому деятельному из своих сыновей. В те же годы по ряду причин резко осложнились церковные отношения Византии с престолом св. Петра. Последнее разрешение папы использовать славянскую литургию датируется 880 г. Мефодий умер в 885 г., и практически сразу его миссия была разгромлена, а ближайшие ученики оказались в тюрьме, откуда их через некоторое время выслали из пределов Моравии.
В чисто практическом плане работа братьев-просветителей закончилась
полным провалом. Православную церковь в Моравии организовать не удалось
– хотя указания на плодотворную деятельность солунян в этой части Европы
можно обнаружить еще около двух веков. Гораздо важнее оказались следы нематериальные,
неовеществленные. И первым из них должно быть по праву названо наличие
школы – учеников Мефодия, из которых до нас дошли имена Климента, Наума
и некоторых других.
Оба священника были прекрасно осведомлены об обстановке в Болгарии
и отправились ко двору болгарского царя Бориса сразу же после депортации
из Моравии. К тому времени колебавшийся между первым и вторым Римами Борис
в 865 г. принял крещение из рук греков и отдался под духовное водительство
Константинополя – так было географически логичней, не говоря уж о мощи
византийской армии. Замечу, что тем же временем датируется единственное
упоминание об еще одном значимом миссионерском успехе византийцев: крещении
древних русов, которые «сменили на чистое и непорочное исповедание христиан...
безбожную веру, которой придерживались прежде», и «совершают с большим
тщанием и заботой обряды христианские» (из послания патриарха Фотия). Как
всегда бывает в истории, никому в голову не могло придти, что именно наследники
кровожадных воинов «народа Рос» станут наиболее яркими восприемниками и
кирилло-мефодиевских трудов, и всей византийской цивилизации. Но до этого
должно было пройти немало времени.
Более того, о некоторых (возможно – исключительно важных) этапах этого
процесса мы располагаем очень неполной информацией. Например, о русах-христианах
вплоть до времени князя Владимира (конец Х в.) известно очень мало, хотя
данная эпоха предоставляет немало возможностей для различного рода размышлений,
могущих стать темой отдельной статьи. Поэтому логичней будет вернуться
в новохристианизированную Болгарию второй половины века IX-ого.
Так вот, к большому неудовольствию царя Бориса, очень скоро выяснилось,
что болгары не только не получат никакой, даже мало-мальской экклезиастической
автономии, но и, несмотря на крещение и красивые фразы Писания («несть
эллина и иудея» и т. д.), все равно будут почитаться образованными южанами
за чистых дикарей (прямо как Запад относится к русским, начиная с XV в.).
Сравняться с высокомерными учителями можно было лишь одним способом – овладеть
их же собственной «книжной премудростью». Так в силу хода вещей создание
национальной культуры стало насущным вопросом болгарской политики – и моравские
изгнанники оказались в нужном месте в нужное время.
Гений царя состоял в том, что он понял, каким сокровищем обладают ученики
Мефодия. С ними в Болгарию пришло Священное Писание на понятном для болгар
языке. Перевод же был сделан византийцами – и употреблению этих текстов
Константинополь не мог противиться. После долгих бесед с Климентом и Наумом,
Борис договорился с ними о совместной политико-религиозной деятельности.
Климент отправился на запад, а Наум поначалу остался на северо-востоке
страны. Именно в тех местах неизвестным гением в конце IХ в. был создан
алфавит гораздо более простой, нежели глаголица.
Единственное смутное сообщение приписывает его изобретение некоему
Константину Преславскому – тезке первого просветителя. Это может объяснить
путаницу в наименовании азбук: Константинов объединили, а монашеское имя
первого дали азбуке, изобретенной вторым. Помимо простоты, новый алфавит
был обязан своим успехом еще и тому, что был в значительной степени заимствован
из греческого – хорошо знакомого образованным болгарам. К 23-м знакам,
имеющим греческие корни, были добавлены 13 новых, собственно «кириллических».
При этом необходимо указать на прямую фонетическую зависимость новой азбуки
от глаголицы. Иначе говоря, кириллические буквы обозначают те же звуки,
что и знаки глаголические. Из этого следует что, несмотря на внешнюю схожесть
многих букв второго славянского алфавита с «классическими» греческими,
кириллица не могла быть создана «напрямую» из греческой азбуки. В соответствии
с какой-то небесной справедливостью именно этот алфавит получил свое название
по имени первого крестителя славян.
В те же годы была предпринята последняя попытка языческого реванша
в Болгарии. Возглавил его наследник царя Бориса. Последний же, в полном
соответствии с христианским учением, за несколько лет до этого добровольно
отрекся от престола и отправился доживать свой век в монастырь. Но тут
крестителю Болгарии пришлось вернуться в мир. Быстрое поражение мятежа
свидетельствует о том, что народ пошел не за родовой знатью, а за старым
царем. Сын-отступник был низложен и ослеплен. Вслед за этим Борис вновь
удалился в монастырь и спокойно жил там до самой смерти.
В ходе этих событий, на всеболгарском сходе 893 г. было также решено
сделать славянский официальным языком царства и перейти к повсеместному
употреблению кириллических букв. Несмотря на то, что немедленного отказа
от глаголицы не произошло, в течение нескольких дальнейших десятилетий
все важнейшие тексты восточного христианства, а также другие крупнейшие
памятники византийской письменной культуры были переложены на славянский
язык и записаны с помощью общедоступной кириллицы.
Остановимся на мгновение и преклоним голову перед апостолами славян.
В чем же, позволено будет спросить напоследок, главная заслуга Кирилла-Константина?
Во-первых, он основал традицию перевода Священного Писания на до того
не освоенный язык, как в практическом, так и в идеологическом смысле. Благодаря
Константину, церковнославянский стал священным – то есть, общекультурным
– языком нескольких славянских народов. Этот язык в дальнейшем послужил
созданию нескольких национальных культур, на нем же основывалось и общеславянское
духовное пространство, существующее до сих пор, несмотря на потерю болгарами,
сербами и восточными славянами чисто языкового взаимопонимания.
Во-вторых, была основана традиция создания нового письменного языка,
блистательно завершенная неизвестным членом кирилло-мефодиевской школы
спустя двадцать лет после смерти Константина. Вот именно этим – основанием
школы – и хотелось бы завершить сей краткий перечень. Без школы – и возможно,
что основную роль в ее создании сыграл Мефодий – вся работа братьев могла
легко погибнуть. А теперь – эта школа уже давно исчисляется сотнями миллионов
людей, частью ее являемся все мы, в независимости от наших культурных пристрастий
и религиозных предпочтений.
Ныне мало кто пользуется церковнославянским переводом Библии (за исключением
нескольких наиболее знаменитых фраз), сам древний язык знаком единицам,
давно вышла из употребления и глаголица. Те плоды трудов св. Кирилла, которые
можно потрогать, ощутить, взять в руки – постепенно устарели и утратили
свою когда-то исключительную роль. Но как оценить создание целой цивилизации
– и не одной? Как бы повернулась история Древней Руси, если бы к началу
Х в. не существовало текста Священного Писания на понятном славяно-русам
языке? Если бы на этом языке нельзя было служить в первых древнерусских
церквах? Если бы не было азбуки, которой первые славяно-русские книжники
могли воспользоваться? Кирилл основал традицию – и заложил основы сразу
нескольких национальных культур. Все это находится в сфере духа и исчислению
не поддается. Скажу лишь, что по результатам его деятельности личностей
такого калибра в мировой цивилизации – единицы.
Понимал ли это сам святитель, задумывался ли над этим? Этого мы никогда
не узнаем. Ясно лишь, что он относился к просветительскому труду исключительно
серьезно и считал делом жизни именно его, а не чтение лекций по философии
в константинопольском университете Свв. Апостолов. Потому он и оставил
величайший и красивейший город мира ради моравских лесов. Что-то подсказывало
Константину, что дарованным ему знаниям и талантам можно найти лучшее применение,
нежели тратить их на сочинение изящных филологических или богословских
экзерзисов, в которых ему наверняка не было равных. Наверно, поэтому солунянину
и удалось основать одну из значительнейших культур II тысячелетия нашей
эры. Может верна та точка зрения, что важно лишь делать свое главное дело
как можно лучше, а Господь позаботится об остальном?
Но все-таки интересно, а успели ли дойти до Константина смутные слухи
о крещении дикого и буйного народа Рос?
© Петр Ильинский, 2002
|
 |
