Надо же какое совпадение! Вот вы тут Саканского обсуждаете, а мой племянник его как раз в школе проходит. (Он за границей учится – в Самой Средней Школе г. Лисса.) Недавно они сочинение писали как раз по этому произведению, что на Яхте опубликовано. Сделаю ка я копипэйст из его письма, – как раз в тему будет.

Одним из самых ярких произведений ранней авемедии явился просвещенному мирурассказ основоположника жанра – Сергея Саканского – "Жуткая месть Хина Меннерса". Рассказ написан в традиционной для авемедии манере – так называемого "замусоливания" и "рассусоливания" какого-либо литературного сюжета. В данном нам случае речь идет о сюжете малоизвестной народной притчи, изложенной совсем неизвестным русским писателем начала конца прошлого тысячелетия, неким Грином, в рассказе "Красная парусина". Сюжет рассказа некоего А.Грина пересказывать нет нужды, поскольку он без каких-либо изменений составляет костяной скелет пристально рассматриваемого нами с вами произведения метра Саканского.

Что же более всего нас поражает в самое сердце, читая этот христаматийный рассказ? Более всего нас поражает в самое сердце, читая христаматийный рассказ метра Саканского, прежде всего, его язык. О, этот знаменитый саканязык! Самобытный, великий, могучий, но, в то же самое мгновение, – такой гибкий и розовый. Что же нас больше всего поражает прямо в душу, читая этот практически непередаваемый язык? Больше всего нас поражает прямо в душу, конечно, его сочность. Сочность и точность, даже так. Именно благодаря этот, не побоюсь этого слова, грамотный язык, Сергею Саканскому удается передавать читателю прямо в руки тонкие психологические нюансы и движения душ героев, лепить, буквально, выпуклые образы и стереофонические картины пейзажной живописи. Вот, для примера, посмотрите, как автор просто, скупо и, в то же время, широко и ярко изображает нам неистовство метаний героя: "Он внутренне завертелся, как бы пытаясь ухватить себя за хвост". Какая мощь этого образа! Но наталкивается она на еще большую мощу другого образа: "но вопрос был задан с такой твердой простотой силы, что едва ли позволял увильнуть". Не увильнуть от этой твердой простоты автора и читателю. И он покорно бухается на колени и на все остальные свои суставы и сочленения, благоговейно читая шедевральные перлы метра: "играя достойную случаю суетливость" (в нарушение всех правил связывания слов как музыкально звучит!), "Угольщик будет сосать свое вино, с каждым разом повышая крепость заказа" (как к месту здесь этот неожиданный глагол "сосать"! После него возникает невольная пауза, и вот – дополнительный штрих к образу неудачника-угольщика!), "На грязном полу лежал тусклый солнечный переплет окна" (заметьте, какая сюрреалистическая нотка: прозрачный переплет окна, при непроницаемых стеклах), "Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе." (какой замечательный образ тяжелогруженого разными чудесами корабля! Он настолько низко сидит в воде, что не носом волны рассекает, а парусами), "он теперь не просто так, а по-настоящему влюблен" (о, как много еще людей до сих пор опускаются до того, чтобы влюбляться просто так, не по-настоящему), " Ассоль, чье лицо цвело под знаком только что узнанной новости" (так живо видится это вдохновенное лицо, цветущее под знаком!), "Эти и многие другие слова сразу пришли ему в голову" (как тактично автор обходит необходимость произнесения этих самых "многих других" слов! Ведь цензура бы их, конечно, не пропустила), "пропуская бороду в большой жилистой горсти", "На мгновение оробев, он вспомнил вновь о своей цели" (лишь оробев, лишь став из преследователя покорным агнцем, герой обретает свою утерянную цель. Какая мудрость заключена в этих, якобы, корявых словах!), "одно из тех, которые Лонгрен довольно грубо вырезал из дерева для денег" (небольшое изменение нормального порядка слов и вот – возникает дополнительный образ: "дерево для денег". Разумеется, это намек на волшебное денежное дерево на поле чудес, на Папу Карло и на его сына, Буратино (тоже, своего рода, дерево для денег), история которого так перекликается с историей Ассоль), "так, чтобы жертва даже и не заметила собственной смерти" (очень, очень сильный образ: мертвая девочка вприпрыжку бегущая по травке, ничего не зная о смерти. И какое благородство и тонкость эстетических чувств у потенциального убийцы!), "разорвав кусты цветущего жасмина" (ярость, первозданная ярость. Сильное место), "чтобы она не услышала его шороха и треска" (вот начало кардинального перерождения героя! Он уже весь шуршит и трещит), "он знал лишь то, что волею судьбы едва ли не стал человекоубийцей" (как банально звучало бы обыденное "едва не стал убийцей". Нет! Автор утверждает, что, все-таки, стал!), "Или, может быть, именно в этом и заключался магический узел их судьбы?" (о, в чем же, в чем магический узел волшебного языка Саканского?!), "Как всегда, дежурная жизненная аналогия отыскалась в мировой литературе, чем еще более злонамеренны книги: они будто издеваются над нами, то предлагая щедрое разнообразие вариантов нашего скудного бытия, заманчивых и невозможных, то дpазня и подмигивая несбыточностью счастливых концовок…" (да, то так, то эдак. Как глубоко подмечено!), "Отдать свое юное тело грязным матросам" и "обагрить алой кровью руки и душу" (сильные, проникновенные в душу слова!), "десять шансов из тысячи" (вот он, оптимизм автора! Не один из ста, а, хоть и из тысячи, но – десять!), "Хин должен был узнать, на примере женщины вообще, как устроена его Ассоль" (еще штришок к портрету героя: он пытлив, как истинный патoлогоанатом. Параллель с лишним человеком - Базаровым), "Вдруг на дороге, ведущей в никуда, то есть – всего лишь на берег моря" (о, философия! о, безмерность и приземленность! И аллюром – аллюзии по кругу), "серых твердых глаз" (наверняка навыкате), "Исполнив заказ – не иначе как бутылку яванского рома, что и подобает матерому мореману" (и не говорите мне, что по дурацким законам русского языка вместо "не иначе как" надо было употребить что-то вроде "не что иное как" и что вместо "что и подобает" уместнее было бы "как и подобает". Колорит и сочность – вот что важно! Поэтому и "мореман", а не что-нибудь другое. Язык мореманов – это вам не кура во щи лаптем совать!), "Хин вернулся за стойку, поглядывая внимательно то на Богомола, то на тарелку" (пятился он, пятился, разве непонятно?!), "молнией мелькнул в его голове" ("сверкнул молнией" принято говорить? Оставьте эту чушь писателям без фантазии, которые яйца ломаного не стоят), "по улице идет легкая на помине Ассоль" (о, как податлив русский язык в цепкой хватке матерого мастера слова идела!), "фигурку, видимой величиной с кузнечика" (что возникает в подсознании? Правильно, мысль: "Какая же ее невидимая величина?" И читатель замирает, подавленный Величием.), "Хин глубоко и просто знал", "Это было простое и гениальное решение, додуматься до которого мог бы каждый". Да! Да, то, что глубоко и просто знает великий наш современник, Сергей Саканский, действительно просто, и каждый мог бы писать так, как он, каждый мог бы быть гением, но так пишет он один, и он один средь нас несет свой крест гениальности! Склоним же колени и преклоним уставшие от чтения головы. Ave, Ceasar! Ave, Nihil!

A вот, что моя продвинутая тетя вычитала у писателя с раздутым эго и незаслуженной славой – у некоего Ф.М. Достоевского. Когда я предложил ей написать лучше о Толстом, тетя сильно заругалась, и сказала, что кинет в меня чугунной сковородой с остатками макарон по-флотски.

"Отца моего я не помню. Он умер, когда мне было два года. Мать моя вышла замуж в другой раз. Это второе замужество принесло ей много горя, хотя и было сделано по любви".

– Это только Достоевский "делает замужества". Как его самого пальцем сделали, великого писателя, так он все и "делает" потом. Не сделал бы ничего себе в штаны, и то спасибо.

"Мой отчим был музыкант. Судьба его очень замечательна: это был самый странный, самый чудесный человек из всех, которых я знала. Он слишком сильно отразился в первых впечатлениях моего детства, так сильно, что эти впечатления имели влияние на всю мою жизнь".

– Как это человек, спрашивается, отражается в впечатлениях? Зеркально? А что, можно отразиться несильно? Это как? Можно отпечататься сильно или несильно, но отражаться сильно нельзя. Что за нерусские предлоги, что за дебильные конструкции? "Впечатления имели влияние". Ну что это, право слово, за убожество?.. Какой-то отчет командировочного о поездке в Крыжополь.

"Прежде всего, чтоб был понятен рассказ мой, я приведу здесь его биографию". – Стыдно, стыдно. Такой мастер языка, а до сих пор приводит биографии. Лучше бы козу в дом привел, она хотя бы давала молоко!

"Все, что я теперь буду рассказывать, узнала я потом от знаменитого скрипача Б., который был товарищем и коротким приятелем моего отчима в своей молодости". – А то мы не поняли, что она (Неточка) "теперь будет рассказывать". А то она не теперь, а потом расскажет. Почему скрипач "Б."? Какая пошлость, самые дурные ассоциации! Ну что это за "короткий приятель", кто так пишет? Длинный приятель он, конечно, всегда лучше, чем короткий, в него больше водки влезает. "В своей молодости"... А не переведена ли эта история с английского языка? В чьей это "своей" молодости? В отчимовой или в приятелевой? или в обоей? Так и надо писать, в чьей!

"Фамилия моего отчима была Ефимов. Он родился в селе очень богатого помещика, от одного бедного музыканта, который, после долгих странствований, поселился в имении этого помещика и нанялся в его оркестр".

– Ай, дальше хуже. Ефимов, как библeйский персонаж, родился от двух мужчин. И хотя продвинутость Достоевского в вопросах однополой любви нас восхищает, наука до сих пор не знала случаев, когда от бедных музыкантов у богатых помещиков рождались отчимы Ефимовы. А эта фраза про оркестр! "У меня в жизни было всего две настоящие любви – футбольная команда и симфонический оркестр". И все, наверное, у этого помещика играют на гобоях.

"Помещик жил очень пышно и более всего, до страсти, любил музыку". Ну вот, ну вот! Я же говорю – страсть!

Дальше моя тетя изнемогла и бросила это занятие. Потому что хорошо пишут только суровые критики. А писатели, рассказывающие истории, пишут плохо.

Перед лицом таких товарищей начинаешь с опаской брать с полки родную русскоязычную и с омерзением вчитываться в некогда хорошо проскочившие внутрь строки. Мало кто остается из гладкописцев для чтения, мало. По крайней мере, соотношение восторгов по одним поводам и громометаний по другим, уж точно, удивляет.

Тут другое плохо. Не вполне ясно, чья биография – рассказа или отца.

""""""""Это второе замужество принесло ей много горя, хотя и было сделано по любви. Это только Достоевский "делает замужества"."""""""""

Дорогой Лат(ник), ваша ошибка номер один – вы пытаетесь судить язык Федор Михалыча, язык 19-го века, с точки зрения языка сегодняшнего. Вам случаем не доводилось слышать выражение "сделать партию"? Имейте в виду, что к играм типа ДУМ и КВАК это отношения не имеет, так же как и к новым политическим образованиям.

В смысле "сделать партию", можно было сказать и "сделать замужество". Так что проблема тут не у Федор Михалыча, а у вас и вашей тети. Ну и т.д и т.п.

Вы еще обвините Гоголя в неиспользовании современого жаргона. Типа: "В натуре Чичиков чисто лохов разводил.":о)

Или там: "В лето от Рождества Христова чиста 1567 пахан Ваня Грозный в натуре опричину лохам задвинул, а братанов, кои зело за базар отвечать не стремались дыбу прописал и под шконки застражил".

Хрюша, дорогой, а то мы с вами не знаем, что половина придирок к любым текстам основана на точно такой же системе передергивания амбивалентных выражений! Не надо мне заправлять, я прекрасно знаю и про 19 век, и про делание партии, и про составление компании, и про Достоевского вообще. Заметьте, я Саканского (или там Рабиновича-Федотова какого-нибудь, над которым все Тенета плакали) с ним и не сравниваю. Просто при желании из любого текста можно сделать посмешище, вне зависимости от того, когда его (текст) написали.

не надо, умоляю, не надо обобщать. Не все писатели, рассказывающие истории, пишут плохо. Вот Достоевский – да, плохо писал (за один "круглый стол овальной формы" его не следовало бы миловать ни фига). Но он рассказывал такие истории... Свои, между прочим, свои. Достоевский в литературе – это, примерно, Бернес в пении (с соответствующей поправкой масштабирования, само собой). У него было много О ЧЕМ рассказать, невзирая на то, что НЕЧЕМ. Это ж могучий Герасим русской литературы, сращенный со своей Мумой. Он не читателя, он сам себя топил, душил и зарезал в каждом произведении (в отличие от графа Толстого, к примеру, или от Саканского). Достоевский, по большому счету, не писатель, Достоевский – великий мастурбатор и эксгибиционист. Не надо сравнивать бесподобное с неподобающим. Никакое масштабирование, вплоть до восьмикратного увеличения при помощи морского бинокля не спасет.

Нет, это действительно смешно. Сравнивать бездну разрыва между величием замыслов и немощью воплощения у Достоевского с мелкими импотентными амбициями Саканского.

Хочу просто тихо принести шумный восторг к стопам двух титанов критики - Х.А. и Лат(ник)а. Встревать в подобную титаническую битву было бы неразумно. Давайте просто попросим мэтров и впредь не покладать оружия и продолжать гвоздить друг друга почем зря. Х.А., что это за миролюбивые нотки! А как же диспут?

"– Разрешите подумать, – смиренно ответил кот, положил локти на стол, уткнул ушив лапы и стал думать".

Ну не может кот со своей кошачьей анатомией такое вытворить, но учитывая его инфернальную сущность вроде и без проблем. Т.е. если такое сделает Аллерген сомнения не возникнут. Ведь все относительно.:о)

не так уж и мало. Нет, не так мало. Меньше, конечно, чем саканских, но это и слава <кому хотите>. Иначе бы никаких духовных сил на всех на них, на гладкописцев, не хватило, а только истомилась бы душа, да и отлетела в миры лучшие.

я, видимо, как жила много раз неграмотной Ведьмой, так ею и помру. Могу, конечно, свести воздействие на меня рассказа к старой-доброй вкусовщине: а меня вот проняло. Хотя я, конечно, давно Грина не читала, может, воздействие шло из непрямого гриновского цитирования (обедали "вокруг скатерти") – кто его знает, может, все эти... особенности из Грина? И тогда это не ляпы вовсе а "так специально".

Вы, уважаемый Мимоходом, как поэт, лучше видите слово. А я вижу текст целиком (мне бы в голову не пришло расчленять Достоевского – не дергает), и могу многое не воспринимать, если оно мне не мешает впитывать идею и читать интересно.

Но обмолвка Лат(ника) про Толстого и Достоевского, мне кажется, верно задает параметры сравнения. Если уж гиганты, то что уж нынешнее племя!..

Надо посмотреть Куприна, Бунина. Еще раз, в смысле, посмотреть. На предмет.

Нет, нет, никаких примирений. Бицца будем до последнего man standing. И woman lying.

вот как просто вывести из себя нервного интеллигента. Доведи до абсурда, обобщни, и все, оппонент в обмороке. Ну естественно, я ТАК не считаю.

Маханул флагом для заметности. На самом деле, может, и вообще ошибаюсь. Может, Саканский и пустое место, сие мне неведомо, надо его еще будет почитать. Пафос моего демарша был в том, что писатель – как желанный жених. Ему бы нос (умение складно писать) от Акунина, (рот) образность от Набокова, (лоб) насыщенность идейную от Достоевского, ум говяжий от Эко и читателя – от Москвы до самых до окраин.

Нету таких. Или мало. В сети, наверное, одни какие-нибудь Стругацкие (но там все равно не будет ларисоволодимеровой образности) и отсканированная классика. Об чем спор?

Не согласен с вечно снисходительной Ведьмой и Лат(ником)-затупленное копье. Бить, бить и бить надо авторов за несуразицу, за несидение над стилем, за ляпы. Нам тут дозволено ляпать, мы болтаем. Писатель – пишет. Так пусть пАшет. Пусть довычитывает текст до такого состояния, что уже глаз замылится, но нигде у него не круглятся овалы и нигде не болтает ботало.

Не может писать – лучше не надо. Есть кружева, нет идеи – в жерло. Есть стиль, нет смысла – в Жостово. Есть идея, нет слога – на художественные промыслы, учеником к дворнику. Есть слог, нет мыслей – слагать стихи, там это приветствуется.

Ага. Хемингуэй про Достоевского сказал (наверняка перевираю) "это поразительно, как можно так плохо писать и так действовать на душу".