––––– Причал ––––– Просто ––––– Ритмы ––––– Мостки ––––– Брызги ––––– Аврал


Poor Monk
Конец прекрасной эпохи

Шемякинские креатуры на Болотной


Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты мог бы, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки –
А мы послушаем тебя.


Пушкин

Кто откроет дверь,
Бесстрашный, как пес –
Мастер Мух, собеседник Стрекоз,
Увитый крапивой и листьями роз?
Миша из Города Скрипящих Статуй,
Миша из Города Скрипящих Статуй,
Миша из Города Скрипящих Статуй…

БГ

Давно я не был на Болотной площади, в идиллическом скверике напротив Дома на набережной с памятником Илье Ефимовичу Репину, первому социалистическому реалисту. Лишь прихватывал угол, пробегая наискось от Большого Каменного к пешеходному мостику в Лаврушинский переулок или поворачивая на магистрали Дмитровки и Якиманки. И вот довелось углубиться.
"Пороки" – называется это коротко среди приобщенных. Решетка окружает невысокий каменный подиум; к нему ведут две ступени. Ворота решетчатого загончика открыты днем и запираются на ночь. Это чтобы никто из обитателей не сбежал. На подиуме громоздкие чугунные фигуры взяли в полукольцо две хрупкие статуэтки по центру, которые изображают играющих детей, мальчика и девочку; глаза детей завязаны – верно, чтобы не видеть этого ужаса.
Изловившие брата с сестрой монстры являют собой, говоря точнее, не пороки, а преступления против детей, что совершаются в мире. Есть только два человека, способные воплотить такое, и Церетели на этот раз ни при чем. В садах Версаля и Петергофа тоже стояли, бывало, мраморные аллегории Весны, по-юному прекрасной, Плодородия, набравшего полную корзину фруктов, Мудрости, назидательно поднявшей палец, а рядом олицетворения страстей:
Алчности, Гордыни, Ярости, – с лицами, перекошенными, как маски греческой трагедии… однако и на них было легко смотреть. Здесь же…

Эклектизм – такое слово приходит первым. Но нет. Эклектика – это вкрапление, скажем, восточных мотивов с их павлиньей палитрой в строгую черноту вечернего платья; это подпертый витыми столбами, в чугунной пене завитков навес нуворишеского пошиба на всю ширину тротуара, пристроенный к дверям московского, в стиле неоклассицизма, особняка – чтобы купеческие дочки, сменившие прежних обитателей дворянского гнезда, не замочили, выходя из экипажа, пышных нарядов под дождем…
Это ясно. А теперь пора придумывать новое слово. Объявляется конкурс. Если и то эклектизм, и это эклектизм, то… Нет. Человек должен жить в понятном мире и пользоваться правильными словами. Тогда был эклектизм, а теперь… Другое. То, что теперь.

…Оторваться от горгулий на подиуме не могу уже полчаса, и чувствую, что погиб. Этот ужас мне понравился! – настолько он беззастенчив, и ни с чем не сообразен, и дик. Нет, опять не то, дикость – это простодушие, а простодушием здесь не пахнет… Такая в этих идолах у бездны мрачной на краю подкупающая свобода ото всех законов разума и красоты… Вот где обаяние зла, вот как продают душу, не за деньги, нет, и не из страха – из похоти, неодолимого влеченья… Воспитательное значение? Стенд наглядной агитации для будущих жителей открытого общества? Нате вам! такие, с позволения сказать, скульптурные группы – инкубатор для невротиков в лучшем случае, а не то – сознательных сатанистов.

Аллегория Войны одной ногой обута в рыцарский остроносый башмак, сегментированный, как рачье брюхо, а вместо другой – трехпалая птичья лапа (другой болван дублирует находку: нога и копыто). Вообще, после Босха культурных людей так легко не испугать – но если б Леонардо, кроме вертолета, изобрел еще противогаз, а Босх до этого дожил – рискнул бы Босх надеть на свою креатуру это резиновое бельмастое рыло с тапирьим хоботом – и дополнить образ парой рудиментарных прямоугольных крыл, выкроенных из листовой стали? Шемякин смог – и конечно, такой человек должен быть богат; тогда мне, простому литератору, пристала бедность. Как все хорошо складывается!..
Костюм Пропаганды Насилия испещрен наградами нацистского вермахта. Еще по кому-то ползают крупные насекомые. Лженаука с ослиными ушами и алхимическим атанором у ног держит свиток, а на на нем какое-то Древо Сефирот, которое я не отважился разглядывать, чтобы не давать лишнюю пищу паранойе.
Большинство истуканов зооморфно. Нильский пантеон звериноголовых: стервятники, гиены, носороги, – явился на Москве-реке. (Не так приехал Сфинкс на набережную Невы у Академии Художеств: не завоевателем, но трофеем). Среди хоровода звериных личин теплую человеческую симпатию вызывает Алкоголик (Пьянство подписано медицинским словом "алкоголизм"). Нормальный мужик, вроде Вакх, с большим брюхом и толстой, не особо даже дегенеративной мордой, сидит на винной бочке и держит красивый кубок в руке. Впрочем, еще Нищета, простая бабка с иссохшими голыми грудями. Бедность не порок, говорили по деревням, и были, как оказалось, неправы. Теперь мы знаем – Бедным быть стыдно.

Не знаю, кто писал Шемякину концепцию для этого Апофеоза Зла. Она настолько североамериканская по замыслу, что на человеческое восприятие ложится плохо, и в народе персонажи с Болотной зовутся старомодно "Пороки", что невольно равняет их с версальскими образцами; а это не так.
Понимание нестыковки приходит сразу, а с ним ощущение "чего-то не в порядке", бывающее при начале гриппа.
Вы уже сами поняли, что пороки здесь особые, не те, что у вас, что у меня, грешного, – эти Скрижали Завета принадлежат Новому Веку, который посвященные называют New Age. Здешняя памятка к исповеди – и не пороки вообще, не болезни души, как мы привыкли думать о таких вещах, а социальные язвы, которые страстей – лишь частное проявление. Тем соблюден принцип НьюЭйдж "увидишь высокое – опусти его" …сведи общее к конкретному, расколи зеркало, способное вместить целое, на калейдоскоп фрагментов, чтобы непонятно сделалось, где голова, где гузно, где метафизика, где прагматика – единственный, по сути, принцип, как на гладиаторских боях с тотализатором: "Правило одно – никаких правил!"
Поэтому Страсти вышли недоделанные, маргинальные, словно бы в баптистском переводе. Так, нет Сребролюбия, но есть Воровство. Нет Блуда (или, на худой конец, Вавилонской Блудницы – а как бы это можно было сделать!), но есть Проституция, кстати, с рыбьей башкой (?), сутулая и несексапильная.
Про Алкоголизм вместо Винопития уже было; а Жестокосердие проходит как Равнодушие…
Что-то повторяется. Война, а через страшилище от нее – Пропаганда Насилия выставила щит с геральдическими автоматами (кажется, чешский "Скорпион", и какие-то еще). А рядом с Пропагандой – Эксплуатация Детского Труда; пройдя между этой парой, неосторожный зритель попадает прямехонько в пространство политкорректности. Молчу.

Лишь берусь предсказать: когда дети рискнут все же снять повязки и глянуть правде в глаза, а увидят парад уродов – то в их собственных глазах, отвыкших от света и полных застоявшейся тьмы, эти образы запечатлеются, как в фотокамере с долгосрочной выдержкой, чтобы остаться с ними навсегда. О том, что зло – недуг души, а не изъян социального устройства, они уже ни от кого не узнают. Печальные последствия стоило бы тоже увековечить, добавив на будущее в инфернальную галерею урода-другого. Уже есть соображения по их именам и внешнему виду.
А четко выверенная параноидальная композиция капища скажет юному зрителю больше, чем все слова. Любой профессиональный рекламщик подтвердит – взаимное расположение Пороков и детских фигур прочитывается подсознанием без вариантов.
Nowhere to run.

Своих же богомольцев – поверят мне или нет – новые престолы и жертвенники уже нашли. Когда я стоял лицом к лицу со статуями, воздух вдруг наполнился немыслимо плотным перегаром, и из созерцания меня вывел задорный с хрипотцою голос, который осведомился: "Господа, а где здесь Алкоголь?.."
Парень моих лет в дорогом пальто и белоснежном кашне топтался на ступенях. Интересное у него было лицо – простоватое, но не подходящее под обычную бандитскую штамповку... Не дождавшись ответа от других паломников – у тех вытянулись физиономии – вопросивший сам углядел Диониса, шагнул к нему, опустился на колени, показав нестоптанные подошвы лаковых ботинок, припал лбом к ободу бочки и завел какую-то жалобу… до меня доносилось только "Господи…", многократно повторяемое, затем "Я не могу…" и "Я не хочу…" Подойти ближе, чтобы расслышать до конца, я не смог. Не смог.
Впрочем, все и так достаточно ясно. Путь, который лежал к преподобному Вонифатию, избавителю от запойныя страсти, привел, по недоразумению, к ее покровителю и куратору. Я, однако, верю, что справедливость выше закона, и важнее дел – намерения, так что молитва, минуя сумрачные инстанции, найдет своего истинного адресата.

Жаль, повторяю, что воротца ограды по вполне очевидной причине запираются на ночь. Как пился бы на этих ступенях "Францисканер" под неяркими московскими звездами, под плеск Водоотводного канала и негромкие разговоры о путях искусства в новом нарождающемся мире!..
Это было бы прекрасно… да это еще и будет. Верь мне, все будет очень хорошо. Мы проживем беззаботно, как дети, мы станем играть в сложные игры со смыслами, составленные для самых посвященных, мы будем свободны, умны и ироничны… Мне только вот о чем неприятно думать, ровно бы неловко перед кем: ведь раньше здесь помещался просто рынок, Болото, и мужики из подмосковных деревень – Воробьевки, Отрадного, Марьина, – продавали из кадок антоновку и кислую капусту с яркими крапинками клюквы.

Город Скрипящих Статуй
01.01.01
N.A.


Все тексты Бедного Монаха на "Яхте"
Высказаться Аврально