Лымарь Упавший на Луну Командир полка был благородно сед, имел густые бакенбарды, тоже седые, и, как и положено гусарскому полковнику, отличался крупными размерами. Его высокие сапоги, несмотря на весьма быструю ходьбу, поскрипывали как-то солидно и неторопливо. Невысокий корнет почти бежал за ним, иногда оступаясь в полутьме коридора на неровном кирпичном полу. Тогда шпоры корнета громко тренькали, отмечая каждую незамеченную ямку, а заодно и неуверенность их хозяина. Полковник это чувствовал, и, кажется, ему это нравилось. – Вы, господин корнет, не смущайтесь так. Вы теперь гусар нашего полка и должны всегда выглядеть по-гусарски, то есть... – полковник ловко перепрыгнул через лужу, – лихо... смело... и так далее. Что же вы, однако, так поздно? – В штабе дивизии продержали, – пытаясь дышать ровно, быстро пробормотал корнет. – Они там говорят, сюда всегда успеешь... – Так надо было их послать, корнет, послать... Крысы... Мы ведь тут почти в тылу врага, понимаете ли... У одной из многочисленных дверей полковник неожиданно остановился и ласково положил руку на спину корнету. – Здесь! – торжественно произнес он и рывком отворил дверь. В казарме были очень высокие потолки и от этого, несмотря на многочисленные переносные светильники, расставленные как попало, создавалось впечатление полутьмы. Почти все помещение было уставлено железными кроватями, железными тумбочками, железными шкафами и железными же табуретами. На кроватях, табуретах и просто на полу располагалось с полсотни полураздетых людей. Они спали, просто лежали, курили, играли в карты, что-то зашивали, беседовали... Никакого впечатления открывшаяся дверь на них не произвела. На вошедших обратил внимание лишь один обитатель – рослый человек, который брился неподалеку от двери с помощью большого острого ножа, глядясь при этом в висящий на голой стене осколок зеркала. – Здравия желаю, – спокойно произнес он, отвернув от зеркала полунамыленное лицо и посмотрев на полковника. – Вот вам пополнение! – громко сказал полковник и с силой втолкнул корнета в казарму. – Не обижайте тут его. Дверь позади корнета тут же хлопнула, и он понял, что полковник ушел. Тут же все посмотрели на «пополнение», а высокий с ножом подошел к нему в упор и произнес, обтирая лезвие о рукав грязной рубахи: – И ты, душара такая, здесь с нами жить хочешь? Корнет немного замялся, но постарался ответить бодро: – Так точно! Однако уверенности в его голосе не было, так как за спиной высокого прочие обитатели казармы стали также подтягиваться к корнету, образуя широкий полукруг. – А знаешь ли ты, щенок, как ты тут жить-то будешь? – продолжил высокий, оглянувшись на товарищей. Послышались смешки и реплики, которых корнет от волнения не разобрал. – Ты тут и швейкой и прачкой будешь, и уборщицей и шлюшкой... С чего сам-то хочешь учебу начать? – Господа... Господа! – выкрикнул корнет. – Вы не можете! Я такой же гусар, как и... – Хрясь! – внятно произнес кто-то, когда метко пущенная картофелина сбила с головы корнета кивер. Корнет тут же кинулся его подбирать, но от полученного пинка растянулся на полу, в нескольких шагах от двери. Полукруг новых товарищей стал превращаться в круг. – В очередь! – пропел кто-то фальцетом, но раздавшийся было смех тут же перекрыл рев полковника из громкоговорителя на стене: – По машинам! Боевая тревога! По машинам, гаденыши! Корнет сидел на полу и смотрел, как рассыпается круг зрителей. Гусары все разом, толкая друг друга, откатились вглубь казармы и несколько секунд лихорадочно одевались, распихивая по карманам вещи. Потом, сперва по одному, самые быстрые, затем все остальные, снова гурьбой, бросились к выходу, в руках у многих откуда-то уже появилось оружие. Корнет, все еще не вставая, отполз в сторону, но высокий гусар, пробегая и вытирая рукавом мыльную пену с лица, крикнул ему: – В третий экипаж, бегом! Корнет побежал за ним и увидел, что коридор теперь ярко освещен, а совсем рядом с дверью в казарму начинается огромный ангар, прежде совершенно темный и неразличимый. В ангаре он сразу увидел свою боевую машину с цифрой «3», криво намалеванной красной краской на корпусе, и исчезающих в ее люках гусар. Корнет глубоко вздохнул и побежал к ней, как был, в парадной форме, с кивером в руке. Потом опомнился, покрутился, чтобы оставить где-нибудь кивер и, не найдя другого места, положил его прямо на неровный кирпичный пол. И лишь через секунду, последним из экипажа протискиваясь в люк, он вспомнил о матушкиных деньгах, зашитых в кивере. Он остановился было, но чья-то рука тут же с силой дернула его вниз: – На место связиста, душара, живо! Корнет, сразу позабыв про кивер, плюхнулся на жесткое сиденье и стал искать в темноте наушники. Неожиданно кто-то впереди громко и тоскливо затянул: – Я на тебе никогда не женюсь... Я лучше... – Корнет! – прокричали сбоку сквозь шум заводящегося двигателя. Там у тебя сзади, в ящике для гильз, початая поллитра есть, дай ее водиле скорей, а то будет мычать всю дорогу! Корнет со второй попытки нашел среди гильз бутылку и протянул ее вперед, где ее сразу вырвала чья-то грязная, пахнущая соляркой клешня. Потом корнет наконец нацепил наушники и тут же услышал: "В Пермь! Третий, в Пермь!" Когда их тарелка огибала Луну, чтобы взять курс на Северное Полушарие, корнет увидел в задний иллюминатор какую-то синюю звезду. «Красивая какая, сволочь!» – подумал он, и, по-кадетски смачно сплюнув на пол, закурил. Отозваться в Бортжурнале Высказаться Аврально