 |
А. Соббакевич
У окна
и другие вирши
У окна
Ночью после после будуна,
Я кемарил у окна,
И под утро мне приснилось,
Что погода прояснилась,
Что окончилась война,
Что опомнилась страна,
И с Чечнёю помирилась…
Что бутылочка с буфета
Завалящего вина
Далеко не завалилась,
И как будто не разбилась,
И как будто не одна…
И что, если денег нету,
Это не моя вина.
И что праздник для души
Стоит сущие гроши,
Что не не надо мелочиться,
И что может так случиться,
Что нагрянут барыши.
Мне бы лишь бутылки сдать,
Мне бы лишь долги раздать,
Мне бы лишь по белу свету ,
По траве и по паркету,
Погулять – не опоздать.
Я проснулся, мать-ити,
В доме хоть шаром кати,
И лежит, белея мерзко,
В кухне на столе повестка –
Сыну в армию идти.
И бутылка не нашлась,
И такая всюду грязь,
И до ужаса знакома
Мне повадка военкома –
Или денежку гони,
Или, боже сохрани,
Вечерами жди известий
Окаянным грузом двести
Из отчаянной Чечни.
Пейзажи и портреты
Ну, что сказать о Левитане…
Не стану осуждать заранее.
Сюжет картины очень прост.
Весна, тепло. Наверно, пост
У лошади на заднем плане
Болтается лениво хвост.
Прекрасна русская природа!
Особенно, когда на ней
Немного топчется народа,
И ясная стоит погода
Хотя бы пару тройку дней,
И что-то в воздухе разлито
Такой искусною рукой,
И всем есть место у корыта,
И всё как будто шито-крыто,
И на душе такой покой,
Что всё плохое позабыто.
А Левитан всего скорей
Нисколько даже не еврей…
Из наших он, из православных,
Из новгородских или славных
Широких пензенских дверей.
А что Исаак, ну что ж бывает,
Есть показатель поглавней,
И вот его они скрывают
От нас ширинкою своей.
Они маскироваться доки
И действуют весьма хитро,
Но всё же выдают вещдоки
Их иудейское нутро.
 *
У нас была соседка Сара,
Так вот, она не ела сала,
А только беломор сосала
И вот от этих папирос
В лице суровом ни кровинки,
Ни ямочки, и ни жиринки,
Зато такой могучий нос –
Не надо никакой ширинки.
Папашу у неё забрали,
И он любил ли, не любил,
В Сибири на лесоповале
На свежем воздухе трубил,
Пока здоровье не сгубил.
А был папаша у соседки
Какой-то знатный коновал,
И угодил на тот повал
За то, что он не те таблетки
Народу русскому давал.
Или допустим, на работе,
Был инженер – совсем дебил,
Почти что белую не пил,
И то не по своей охоте.
Но очень в шахматы любил
И допоздна сидел в цейтноте.
И досиделся наш орёл,
Как после люди говорили,
Что он такое! изобрёл –
Но не у нас, а в Израиле...
А Левитан другое дело,
Он боль российскую постиг
Почти до самого предела.
За это бог ему простит
Любой изъян души и тела.
Он так для нас изобразил
Былинку всякую и травку
Что ноги сами в магазин
Несут от выставки к прилавку.
Да нету денег на поправку.
Россия, родина, голуба,
Мне так близка твоя краса,
Твои поля, твои леса,
И так горят на утро трубы,
Когда такая полоса.
Когда кругом меня разруха,
И голодает мать старуха,
Да если бы она одна.
Ответь же мне, какая муха
Тебя, родная сторона,
Какая муха укусила?
Куда твоя девалась сила?
И кем распродана страна?
Догадываюсь в глубине,
Ох, если попадутся мне,
Да жаль, их нет на полотне.
Зато там песня и разлука,
Кусты, трава, реки излука,
Душа как будто бы в огне.
Природа русская и мука,
О как же я тебя люблю!
И если вдруг какая сука
Поднимет на Исаака руку,
Башку собаке проломлю,
Импрессионизм
Какая баба на картине!
Видать, художнику, скотине,
Плеснули лишнего в бокал,
И то ли он его лакал,
А то ли кисточку макал.
С засохшей краскою в щетине.
Как всё-таки поднаторели
Французы в этой акварели!
Вот эту женскую головку,
С наклоном медленным к плечу,
Я позабыть давно хочу,
Я вас ей богу не лечу –
Мне на неё смотреть неловко,
Она немного бледновата
И будто сдвинута слегка,
И так по-детски виновато
Прижата левая рука.
С плечом своим почти что голым,
И может, даже под уколом,
Она глаза мои мозолит,
Перед братвой меня позорит.
И руку положив на горло,
Глядит так скромно и не гордо,
Хотя прикид её не плох,
И рядом с ней учёный лох,
Весь в накрахмаленной манишке,
В очках и только что от книжки.
Но мать честная, видит Бог,
Что с нею у него не выйдет –
Она его в упор не видит,
И только, только на меня
Глядит, глядит, глядит с укором,
Участливым каким-то взором,
Ни в чём при этом не виня,
И за неслышным разговором
Как будто бы насквозь сечёт –
Всю жизнь мою наперечёт,
И где больней всего печёт,
И про Маруську, и про Вовку,
И про злодейскую ментовку,
И это всё берёт в расчёт,
Немного наклонив головку.
И по щеке по задубелой
Небритой, одеревенелой
Такое сладкое течёт...- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - -
* Левитан Исаак Ильич (1861-1900): Осень. Усадьба. (1894 г.)
** Pierre Auguste Renoir (1841-1919): Nude. (1876 г.)
|
 |
*
**
