Стояла зима. Это была настоящая русская зима, и поэтому она стояла недвусмысленно, на обеих ногах, обутых в могучие лапти. Больше того, настоящая русская зима стояла в самой настоящей Москве. А Москва – это город, где водители даже под страхом смертной казни круглый год не вылезают из Волг и Ниссанов: каждый водитель считает для себя унижением ехать с превышением скоростного лимита всего на десять километров в час; а гаишник – друг человека, но этот человек – не ты, а начальник гаишника, семья которого голодает уже не первый год (причем, судя по диаметру брюха и радиусу шеи, исключительно потому, что начальник всё съедает сам).
Мой относительно молодой Фольксваген (кристаллический искусственный интеллект класса "калькулятор", CD-плейер "Филипс", подогрев сидений, антиграв силой в шестьдесят Орманн) с утра почему-то не заводился. Видимо, хрупкая немецкая машиностроительная индустрия не рассчитывала, что при морозе в двадцать пять градусов возможна адекватная жизнедеятельность, вследствие чего что-то где-то отмерзло и потрескалось. Хотя теоретически мне и хотелось скупо хмыкнуть, залезть под капот и в два счета все починить, передо мной необычайно четко нарисовалась перспектива примерзнуть какой-нибудь теплой розовой частью к металлу и простоять так весь день, и поэтому я позорно сдался и решил ехать на метро.
Когда я прибыл, Лена (это наша секретарша, вообще-то её зовут Эмальвилена, но так как никто не может понять, что это за имя, мы зовем ее Леной, а некоторые недоброжелатели за спиной кличут Вилкой или Эмалью) сообщила мне, что звонил Каштанов. Так как было еще только десять часов утра, сообщение это повергло меня в шок. Я знал, что Каштанов никогда не появляется на работе раньше того времени, когда обычные люди начинают под разными благовидными предлогами тоскливо посматривать на часы и совершать возвратно-поступательные движения в направлении ближайшего выхода. В частности, был у нас один сотрудник, который ровно без десяти шесть вставал и начинал нервно расхаживать вокруг стола, а в шесть бежал обратно к столу, собирался и пулей вылетал с работы – правда, приходил на работу он при этом в восемь.
– Как я понимаю, из дома, – ответила Лена, увлеченно занимаясь чем-то на своём компьютере. – Ну не с работы же!
– Да, интересно, – задумчиво сказал я. Тем временем компьютер загрузился, и я с ужасом обнаружил, что за этот весьма обычный уик-энд мне пришло шестьдесят три письма. Решив, что это системная ошибка, я бодро принялся разгребать виртуальную кучу, однако уже на третьем письме понял, что это все – не мусорная почта и не повторно присланные письма. Все сообщения пришли с разных адресов, адресатом некоторых был я, Андрей Карпович (да, моего отца зовут именно так – Карп!) Малянов, многие письма были не на русском языке, и все они были написаны на разные темы. Складывалось впечатление, что определенная группа людей вдруг резко затосковала по человеческому общению и решила частично скомпенсировать этот недостаток общения через меня.
"Уважаемый Андрей Карпович, с сожалением уведомляем Вас, что Ваш заказ на партию из девятисот шезлонгов в настоящее время не может быть выполнен, поскольку на складе у нас залежалося (да!) всего лишь пятьдесят. Вы можете купить имеющиеся пятьдесят шезлонгов или подождать еще два месяца, пока мы изготовим требуемые семьсот тридцать. Наш контактный телефон 411-3289".
Начнем с того, что никаких шезлонгов, тем более такими слоновьими партиями, я, естественно, не заказывал – мне даже сложно было представить, какое применение можно найти шезлонгам в вымерзшей Москве. Кроме того, я очень долго пытался представить, как можно сложить семьсот тридцать и пятьдесят и получить девятьсот, и не смог.
Мне стало интересно. Я сходил и сделал себе кофе с молоком, а потом устроился поудобнее. Покачался на стуле взад-вперед, откинулся назад до такой степени, что чуть не упал, спешно восстановил равновесие и расслабленно почесал переносицу.
– По последним данным, – сказала Лена ехидно, – в три часа пополудни. Но возможны непредвиденные изменения в графике.
– Необходимость созерцания неба приходит после понимания колодезной воды, – сказала Лена со значением и с удвоенной силой забарабанила по клавишам.
"Миша, немедленно перезвони на телефонный узел 966-1344. Состоялось самое неожиданное, что ты только можешь себе вообразить".
Всё чудесатее и чудесатее, подумал я. Одно дело – телефонные звонки не по адресу. Совершенно другое – неправильно отправленные электронные письма, ведь адреса составляются из смысловых комбинаций букв, и поэтому вероятность попасть не к тому адресату очень мала. Какой Миша? И почему опять такой странный стиль?
– Хм… – пробормотала Лена и повернулась в мою сторону. – Сложный вопрос. По крайней мере, я не знаю никаких Миш. Действительно странно.
Укрепившись во мнении, что ни одного Миши этот отдел не знал, я вернулся к своему продуктивному занятию. Следующие несколько писем по содержательности были приблизительно такими же, но письмо двадцатое вновь привлекло мое внимание.
Во-первых, оно было написано на английском, а последняя моя переписка по-английски довольно недвусмысленно закончилась два месяца назад, и я сомневался в том, чтобы мои английские партнеры вдруг столь быстро истосковались по общению с русскими людьми. Во-вторых, оно было на довольно близкую мне тему, и ни о каких шезлонгах и телефонных узлах речи не шло. В-третьих, оно было всё так же эклектично.
"Дорогой доктор Малянов, – говорилось в письме, – нам очень приятно сообщить Вам, что Ваша недавняя публикация в журнале Nature (об аппроксимации информационных пси-полей с помощью странных аттракторов) прошла отборочный тур для помещения в сборник "Самые необычайные научные факты от Pizza Pizza!". В связи с этим мы просим разрешения включить Вас в список кандидатов. Для этого нам требуется Ваш телефонный номер, паспортные данные и одно рекомендательное письмо. Наш телефон – (095) 931-8793, вторник-четверг, с 4 до 7 вечера. Позвольте выразить наше уважение Вашей пронырливости, мистер Малянов!"
Ну-ну, подумал я. Допустим, я действительно писал статью про хаотическую структуру пси-полей. Статья, на которую ссылались в письме, существовала, а уж о существовании журнала Nature, думаю, и говорить не надо. Но причем здесь Pizza Pizza? Глупости, решил я.
В тот день у меня были еще довольно важные дела, и я временно забыл о письмах (надо добавить, пожалуй, что все остальные письма были ровно настолько же нехарактерны для моих обычных партнеров по переписке). Вообще-то это даже вносило некое разнообразие в жизненную рутину. В обед я позвонил Каштанову по новому телефону, но того не было дома. "Если вы звоните по срочному делу, – сказал автоответчик весьма по-каштановски, – скажите лишь, всё ли пропало или что-нибудь еще осталось?". "Зачем ты тревожишь мой покой, Каштанов? Перезвони, как появишься" – спросил я и отсоединился. Ненавижу автоответчики. Тем более те, в которых встроены кристаллы искусственного интеллекта – они иногда поддерживают разговор не хуже своих владельцев, особенно если вы не очень требовательны к слушателю.
Довольно скоро за окном начало смеркаться, – четыре часа дня, отметил я, – а вскоре даже и те жалкие останки светового дня, что радуют нас, неприхотливых северян, пропали, и за окном воцарилась манная тьма, нарушаемая лишь веселыми живыми огнями. Они пульсировали светом, бегали, летали и прыгали. Люди по привычке отмахивались от них, а те пробирались под шубы и пальто, щекотали и вылетали обратно, на свежий воздух, без которого скоро погибали.
В шесть часов лаборатория собралась и унылой процессией потянулась к выходу. Пока, пока, пока, говорил я, до завтра, до завтра, да, я пока еще посижу, хочу кое над чем подумать. Наконец, ушли все, даже Лена. Было семь часов.
Ну что ж, решил я. Потренируй мозги, логик. Посмотри на эти письма еще раз. Уже ясно, что все они написаны либо одним человеком, либо несколькими энтузиастами. И все они – либо ненормальные, либо преследуют какую-то вполне конкретную цель. Если они ненормальные, то это пройдет – обострения вообще имеют свойство проходить. А вот если есть цель, ситуация сложнее. Сложнее, решил я и еще раз открыл наугад несколько писем.
"Сульфат Рифатович, партия непрошла. С Вами пытался свезаться Хабид но Вас небыло. Позвоните ему на мобилный (13-454-ag.gox ru) как можете скорее". Сульфат Рифатович был мне знаком приблизительно настолько же, насколько Карбонат Хасидович, а в его проблемы с Хабидом и партиями я вообще предпочел бы не вникать.
"Нджамена пала тридцатого января две тысячи пятнадцатого года. Мбага Габени первым вошел в город. Так начинает свой рассказ Федор Павлович. А тебе интересно послушать Федора Павловича, дружок? Так набери сейчас же 344-1578!" Мне не было интересно слушать Федора Павловича, преданного сказителя Чада (хотя тема интересная – Черный Вихрь).
"Андрей Карпович, ваши ставки на скачках не сыграли. Вы не пьете шампанское. Катя Липасова, ипподром, ул. Горицкого, д. 15 (477-9987 +344)". Какие ставки, какие скачки, какая Катя Липасова? Я умел держаться на лошади и иногда для разнообразия ездил верхом, но не играл на тотализаторе и даже, к стыду своему, не знал, где находится улица Горицкого.
Так-так, по крайней мере, кое-что мне стало ясно. Я еще раз быстро просмотрел всю кучу – и точно, в каждом сообщении содержался номер телефона. Кроме этого, на первый взгляд ничего больше письма не объединяло (а детальный построчный или даже побуквенный анализ я проводить не хотел и вряд ли бы собрался). Кто-то явно пытался заставить меня позвонить по одному из этих телефонов. Но почему таким странным образом? Почему было просто не позвонить мне на работу и не попросить перезвонить?
Я размышлял над этим ровно двадцать три секунды – именно столько мне понадобилось, чтобы прийти в себя и понять, что я уже позвонил по телефону тем загадочным людям, которые так отчаянно пытались заставить меня это сделать. Почему-то от этой мысли мне сделалось неуютно, как будто я, толстый неповоротливый глупый сом, заглотнул такого же толстого червяка и попался на крючок небритому нетрезвому рыбаку в несимметричной шапке-ушанке.
– Андрей, – сказал Каштанов, на этот раз тише, но всё равно как-то не по-каштановски, – тебе звонил Джаэглин Мохамердазлы?
– Все мои знакомые, – ехидно сказал я, – выбирали простые имена, которые можно произнести нетрезвому человеку. А это имя, извини, к таким не относится.
– Слушай, Андрей, хватит шутить, – сказал Каштанов серьезно и очень мрачно. – Я не знаю, что происходит, но мне всё это не нравится.
– Да что случилось? – спросил я. Каштанов, как и все фанатичные ученые, был не из паникёров, и противные мелкие твердые мурашки поползли у меня по спине.
– Этот Джаэглин… – пробормотал Каштанов, потом замолк. – Слушай, – сказал он, наконец, – давай встретимся на нейтральной территории.
– Давай, – пожал плечами я. – Может, в Марше? Там много людей и вкусная еда. – Марше (от французского "Marche" – рынок) – это такой ресторан, и впрямь похожий на рынок, очень гордый своими традициями. Он обосновался у нас прямо перед Моссоветом, под памятником князю Долгорукому.
– Плохо, чёрт, – сказал Каштанов озабоченно. – Ладно, но имей в виду: в Марше иди людными местами.
– Увидимся в Марше, – сказал Каштанов коротко. – Как писал Холмс в записках Ватсону, come at once.
Я поразмышлял некоторое время над словами Каштанова. Что же, решил я, он держит меня за Ватсона при нём-Холмсе? Хотя Каштанов наверняка не имел в виду ничего подобного, я знал, что он недалек от истины, хотя внешне и пытался этому сопротивляться. Дело в том, что Каштанов, отец дешевых и простых в употреблении кристаллов искусственного интеллекта – авторитет в своей области настолько признанный и бесспорный, что даже его оппоненты на всех континентах толкуют, как правило, не о том, значителен ли его вклад, а о том, как бы этот вклад поудачнее повернуть к лесу задом, да к людям передом. Индекс цитирования каштановских статей и книг (которых у него, кстати, аж двенадцать, на трех языках) просто заоблачен, а Королевское Общество исследования проблем искусственного интеллекта – наиболее значительная организация в этой области, базирующаяся в Лондоне, – однажды даже предложила ему стать председателем, но Каштанов отказался. "Я не могу представить себе лица несчастных англичан, – сказал он мне, – когда они поймут, что опоздания председателя на работу носят не случайный, а хронический характер, и что председатель, который не может толком отличить косой галстучный узел от полувиндзора, запросто может устричным ножиком уговорить котлету". Я был вынужден согласиться с ним. А недавно под свое главное исследование, моделирование эволюционного шока по Квертину посредством инициализации сверхкоротких информационных импульсов в живых кристаллах, лаборатория Каштанова получила от правительства грант такого размера, что о нем даже страшно говорить. Я же занимаюсь сходными разработками (пусть более математизированными), однако до Каштанова мне далеко. Пока все мои построения имеют исключительно теоретическую ценность, и недоказуемы на практике.
До ресторана Марше я добрался все же с опозданием, минут на пять-семь. Но у входа Каштанова не было. Придя, я ждал его еще где-то полчаса – а это было нехарактерно даже для Каштанова, известного слабой корреляцией с реальностью, – но он всё не появлялся. И тут, когда я, в недоумении, уже решил уходить, показался Каштанов. Волосы его были взъерошены, а правая рука неумело перебинтована и странно неподвижна.
– Привет. Идем внутрь, – сказал Каштанов коротко и пронесся мимо меня. Я догнал его и услышал следующее:
– Нет, – ответил я смущенно. Это имя говорило мне приблизительно столько же, сколько и предыдущее, Джаэглин Мохамердазлы.
— В моей квартире, – сказал Каштанов со странным упоением, – сегодня выбили все стекла. А в твоей, днем, сломали все входные двери и, – тут он начал щедро и гулко хохотать, – погнули… погнули…
Взбесившийся синтезатор (Начало приключений Каштанова и Малянова)
Собрание сочинений Стана на Яхте
