––––– Причал ––––– Просто ––––– Ритмы ––––– Мостки ––––– Брызги ––––– Аврал


В. Куликов
Легенда об островах и городах

Часть 1. Остров и Город.

На берегу моря стоял Город. Шпили его неимоверной величины зданий вонзались в небо, пытаясь, проткнув его насквозь, достичь космического пространства, и вокруг них теснились слоистые облака. Солнце отражалось в загадочных непрозрачных стеклах небоскребов, и лиловое море билось о его гранитные набережные в тщетных попытках уничтожить их и завладеть некогда принадлежавшим ему по праву берегом, но свинцовые волны лишь разбивались о камень, поднимая тучу брызг.

А напротив него, на расстоянии всего лишь полутора километров от берега, находился Остров. Солнце щедро одаряло его своими живительными лучами, которые лишь изредка закрывали перистые облачки. Изумрудная зелень деревьев оттеняла насыщенную желтизну прибрежного песка, а лазурное море нежно ласкало берег, и пенистые волны набегали на песок, словно стремясь достичь стоящих поодаль деревьев, но так и не сумев догнать ни одно из них, скатывались назад, в глубокую синеву волнующейся воды.

И Остров смотрел на морской берег, на котором когда-то росли такие же деревья и шуршал желтый песок, а маленькая речушка чуть журча впадала в море, и тихие звуки водных стихий сливались в гармоническом единстве. Теперь ничего этого не было - ни деревьев, ни песка, а речушка скрылась в трубах под серыми гранитными мостовыми, и не было более слышно ее журчания, даже слабого отзвука. Лишь море яростно билось о несокрушимый камень, и ничто не могло заглушить его шум.

Город был чужд - и красив. В нем не было ничего из того, за что Остров любил жизнь, поднявшую его когда-то из морской пучины на поверхность, подарившую ему сияющее небо и лазурное море, заселившую его зелеными деревьями, а главное, давшую ему способность любоваться миром. Много тысячелетий Остров любовался красотой живой природы, неуловимо и неузнаваемо менявшейся каждый день, и отдаленным берегом, за которым вдалеке синели горы. И вот появилось что-то каменное, холодное - но вместе с тем необыкновенно красивое. Как будто кто-то перенес холод и фосфоресцирующую красоту далеких гор сюда, на берег моря, перенес и усилил многократно, воздвиг шпили, подобных которым не знавала горная страна, создал хрусталь стекол, ослепительно сияющих, когда на них падал свет, сверкающих так, как не может сверкать ни один айсберг полярных широт, о которых рассказывают чайки. А по ночам Острову светили звезды, далекие огоньки в ночи, не несущие тепла - но Городу не нужны были звезды, ибо у него были свои собственные; и ни яркостью своей, ни красочностью, ни сложными мерцающими узорами не могли настоящие звезды спорить со светилами Города, а светила эти сияли так, что в Городе никогда не наступала ночь. И только лучи солнца равно лились на обоих, и когда наступал рассвет, гасли и настоящие звезды над Островом, и искусственные звезды в Городе.

Эта холодная красота, красота гранита и стекла, очарование солнечных бликов, отражающихся от стекол небоскребов, манили Остров к себе, притягивали своей непознанностью, загадкой, которой никогда не было и не могло быть в природе. И Остров думал, что ему хочется стать Городом; что он хотел бы, чтобы и на него падали блики света с небоскребов, и он мог бы почувствовать геометрически правильные полированные бока камней и блеск стали, и чтобы и ему светило бесконечно разнообразное многоцветье звезд, которые зажигались в Городе по ночам...

А Город рос, и все шире становились его гранитные набережные. И как-то раз Остров и Город вступили в разговор, странный разговор между собеседниками, находящимися по разные стороны пролива.
– Здравствуй, Город!
– Здравствуй, Остров! Я знал, что мы когда-нибудь встретимся.
– Послушай, Город! Я живу здесь давно, и сколько я жил, я не мог представить себе мира иного, чем тот, что меня окружал. Сколько я себя помню, здесь всегда были эти волны, эти деревья, этот песок на моем берегу, и я всю жизнь смотрел на них и любовался ими. Но сейчас появился ты, Город, и почему-то твой берег стал совсем другим. Почему?
– Это трудно объяснить, Остров. Я живу этим. Моя жизнь - это постоянное преобразование окружающего меня мира. Я не могу просто стоять и смотреть на мир - я стремлюсь его изменить. Быть может, я не всегда прав, и у меня не всегда получается удачно, и есть вещи, которые я сам рад был бы вернуть назад, но прогресс не стоит на месте, и я расту, все шире и шире.
– Значит, это и есть разгадка? Значит, ты сам являешься причиной и автором себя самого?
– Да, Остров. За мою, пусть даже недолгую жизнь, я понял, что я не могу просто стоять и ничего не делать. Иначе я исчезну, став жертвой разрушительной энтропии. Моя жизнь - это борьба за мое место под солнцем.
– Но посмотри на природу! Каждый год с деревьев облетает листва, но она вновь возрождается следующей весной. Каждую весну тают далекие снежные шапки, но через полгода смотришь - и они вновь на месте. Каждую минуту волна смывает песок с моего берега, но другие волны приносят его с собой. Жизнь - это вечное обновление, ежеминутное и ежесекундное, но это обновление в балансе. Песчинок не становится меньше или больше, и снежные шапки в горах не меняют форму.
– Нет, Остров, это не совсем так. Твоя память хранит лишь периодические, повторяющиеся явления. Их проще запомнить, проще понять. Но это не все. В мире множество необратимых процессов. Они не повторяются, они происходят раз и навсегда. Ты заметил, что за последние десять тысяч лет ты стал ближе к берегу? Нет, конечно, это слишком медленный процесс, он ускользнул от твоего сознания. Но я знаю, что это было, и что на месте меня раньше плескалось море.
– Откуда же? Ты родился лишь несколько десятков лет назад!
– Да, но в том-то и смысл, что, развиваясь, я постигаю мир. И я знаю, что фундаменты моих зданий стоят на песке и ракушках тех существ, которые много тысяч лет назад жили в воде этого моря. И так во всем, и чем больше я знаю, тем красивее становится мой мир, тем лучше я могу его сделать.
– И это познание мира - оно бесконечно? И ты можешь рассказать мне о звездах и дотянуться до них?
– Да, могу. Пусть даже не сейчас.

Так Город с Островом стали говорить друг с другом, и каждый день и каждую ночь они разговаривали и пытались передать друг другу свои мысли и чувства, и не могли понять друг друга. Потому что настолько различен был их опыт, и так много узнал Город об устройстве Вселенной, и так глубоко ушел Остров в понимании маленьких структур мира, что лишь объединившись, могли бы они заглянуть в самое сердце друг друга и совместить несовместимое, соединить преобразования Города и обновление Острова, просторы Вселенной, открытые мышлению Города с тончайшими узорами жизни, доступными взгляду Острова.

И поняв это, они решили соединить свое будущее.

И Город потянулся к нему - своими мостами, длинными, как руки великана из сказок, покорявшими море мерной поступью стальных арок. Прямые и упругие, словно туго натянутые нити, они расчертили пролив на сегменты, и морские волны бились в опоры мостов, но камень стоял прочно - стоял навечно. А чайки реяли над вершинами и радостно кричали, в предвидении новой эпохи соединения природы и технологии...

А Остров ждал, и готовился к этому - ждал того удивительного момента, когда последняя арка пересечет последние метры морской поверхности и, словно великан, ступит своей опорой на песчаное побережье, и был готов принять ее в себя.

И наконец этот долгожданный миг наступил.

Часть 2. Новый Город.

Тяжелая бетонная глыба легла на песок острова, внедрилась своим основанием на несколько метров в землю и, заняв свое место, упокоилась надолго, быть может, навсегда.

Неожиданная тяжесть камня придавила Остров. Нет, он, конечно, выдержал бы в тысячи раз большие нагрузки, но слишком уж неожиданным был контраст между ажурными, парящими стальными арками и тяжестью взгромоздившейся на побережье каменной глыбины.

А между тем события развивались с фантастической скоростью. Нескольких дней не прошло, а последняя арка уже шагнула на бетонную опору, и мостовой настил полого спустился на светло-желтый песок пляжа. Искусственная твердь, пролегшая над зыбкой равниной волнующегося моря, поддерживаемая только стальными арками и каменными опорами, соединила противоположные берега пролива. Казалось, что она вот-вот рухнет в морскую пучину - но тоненькая прямая стрела стояла несокрушимо наперекор воле волн, несмотря на штормовые порывы ветра, взлетающие к небесам гребешки волн и летящие хлопья пены.

А затем пришел и второй мост, и тоже ступил своей каменной ногой на побережье острова в полукилометре от первого. И второй ряд стрельчатых арок, похожих на первый, но не таких же, рассек воздух над проливом.

И Остров услышал:
- Остров, это я, Город! Я здесь, я пришел.

И хотя неожиданно тяжелым оказалось прекрасное далеко, Остров улыбнулся ему, и солнце радостно засияло на зелени листьев, и отразилось от лазурного моря, и блики света засверкали на опорах моста, и несколько капель упало на дорогу, оборвавшуюся в двух метрах от края лесной поляны.

Теперь они говорили уже непрерывно. Город был великим творцом, полным кипучей энергии, а Остров был склонен к лирическому созерцанию. И когда они смотрели на одно и то же, Остров видел в этом бесконечно менявшиеся узоры мироздания, а Город достраивал это мироздание под свое собственное видение мира, и на свет появлялась модель, призванная объединить обе точки зрения. Но не было совершенных моделей, и часто при моделировании часть тонких структур разрушалась, и уже не могла быть восстановлена, и более чутко чувствовавший это Остров говорил Городу об этом, когда они обсуждали модель. Но Город не видел и не мог увидеть этого; весь поглощенный собственными планами, он не умел сосредоточенно вглядевшись в окружающий его мир, увидеть там эти тонкие структуры, о которых говорил Остров; для его моделей это были или хаотические помехи, или параметры, влияние которых он оценивал как несущественное. Для Острова же не существовало абстрактной математики, этого суррогата жизни - он видел и знал только саму жизнь, в которой не было "незначимых параметров" и "хаотических помех". Но Остров не мог объяснить этого Городу.

Однако же, Город прислушивался к мнению Острова и корректировал модели всегда, когда, по мнению Острова, нарушалась какая-нибудь взаимосвязь в природных взаимозависимостях, и лишь тогда начинала работать в полную силу его неиссякаемая творческая энергия преобразования, когда Остров говорил, что да, все, по-видимому, в порядке. Он сам не мог быть в этом уверен, потому что не мог он знать все узоры мироздания, да и трудно поддавались они прогнозу в условиях такого резкого и быстрого возмущения, которое вносил в них Город. Но каждая модель по отдельности не нарушала ни одной связи структур.

И пересекли Остров из конца в конец узорчатые дороги и дорожки, а Остров заставлял деревья смещаться в сторону, чтобы дать дорогам путь; появились близ побережья здания, сначала небольшие, а затем все выше и выше, и окна их смотрели на сегментированный стрелами арок пролив и встречались глазами с сумрачными окнами городских небоскребов на той стороне пролива, сначала изумленно-высокомерными, затем восхищенно-завистливыми; и здания эти утопали в зелени, особенно пышной здесь, у побережья, и каждое утро эти деревья и эти здания умывались дважды: один раз росой, которую посылал им Остров, и один раз - из искусственных водных источников Города. А по ночам им с неба светили звезды, и хотя свет далеких солнц, посылаемый с расстояния в десятки световых лет, терялся в сиянии городских светил, эти далекие огоньки в ночи вносили свою лепту в ночное пиршество огней. Солнечные лучи отражались от стекол домов и, попадая на листву, окрашивались в зеленые тона, и прозрачный воздух был наполнен теплым светом, и лазурное море грустно и радостно шумело, играя песком пляжа и шумно вспениваясь на каменных дорожках, сбегавших к воде. Это был Новый Город, символ будущего, творение технологии, соединенное с творением природы. И это было счастье - счастье творчества, счастье преобразования вечно обновляющейся природы, гармоничного синтеза жизни и технологии.

***

Так прошло много дней, заполненных совместным творчеством по преобразованию мира Острова, а дни складывались в месяцы, а из месяцев - годы, и постепенно Остров стал замечать, что он уже не видит с той ясностью и четкостью те тонкие структуры окружающей природы, которые когда-то, когда еще не существовало Города, были тем, ради чего жил Остров, ради познания которых он тысячелетиями вглядывался в окружающую его жизнь. Вместо них откуда-то появились с ужасающей четкостью и ясностью Модели, расчертившие извилистое побережье Острова на прямоугольные кварталы и проложившие прямые, как стрелы, проспекты от одного побережья Острова до противоположного. А тонкие структуры ушли в тень, спрятались. И странно, но почему-то уже не ощущалась красота изящного переплетения листьев на деревьях, когда-то бывшая для Острова олицетворением великой сложности мира, и почему-то не был уже таким кристально прозрачным воздух, и неуловимо померкли яркие лучи Солнца, словно и оно уже не хотело радоваться, глядя на островок природы среди волнующегося синего моря, превращенный по чьей-то прихоти в островок технологии.

А Город говорил, что все в порядке, что все идет именно так, как задумано, и рассказывал про свои новые планы, все шире и грандиознее прежних. И все труднее было его урезонивать и останавливать, и чем масштабнее был план, тем больше контраргументов приходилось приводить, и если раньше нескольких слов было достаточно, то теперь Город просил показать, в чем он не прав в своих моделях, и ввергал тем самым Остров в состояние, близкое к панике, потому что разобраться в сложнейших технических расчетах, которые мгновенно мог производить Город, было невозможно. И Острову приходилось уступать, побежденному мощью творческой энергии Города, и грустно смотреть, как на месте прекрасной рощи воздвигается новое здание, с его холодной красотой стеклянных окон, а поредевшая роща, переселенная со старого места, безуспешно пытается прижиться на новом. И вглядываясь в сумерки, окутавшие сети узоров природы, он видел - или ему казалось, что он видел? - там и сям пустоты на месте калейдоскопа цветных нитей природных структур, связывавших воедино микрокосм Острова, но он не мог сказать с уверенностью, так ли это, потому что резкое сияние от воздвигнутых Городом сооружений било в глаза и ослепляло холодным сиянием искусственных светил.

Остров стал уставать, а голос его в разговоре становился все тише и слышался все реже. А Городу это словно прибавляло уверенности и рождало в нем все новые проекты, в которых стремление к преобразованию окончательно побеждало желание сохранить существовавший микрокосм. А деревья, жившие в первых кварталах Нового Города, построенных еще близ побережья Острова, стали ощущать себя чужими в этом мире сверкающей до блеска технологии, и их век стал быстро подходить к концу.

Кажется, только тогда, когда погибло первое дерево, зажатое со всех сторон режущим глаза металлом и удушающим камнем, Остров понял, что преобразования зашли слишком далеко. Всесильная технология брала вверх, математические модели уничтожали жизнь, заменяя ее упрощенной схемой. Каждая модель сама по себе не могла причинить сколь-нибудь заметного вреда, но взятые все вместе, эти упрощения и игнорирования приводили к смерти и чудовищным разрушениям. И тогда Остров вновь завел об этом разговор с Городом, чтобы Город осмотрелся, одумался и сохранил хотя бы то, что еще можно было сохранить. Но было поздно. Разрушительная творческая энергия Города уже не могла быть обуздана ограничениями, не вытекавшими ни в каком виде из условий математических моделей, и строительство Нового Города продолжалось со все убыстряющимся темпом.

Скоро не стало лесов в центре Острова, осенью опала листва с деревьев и более не появилась, и исполины, десятки лет стоявшие на страже, превратились в украшения внутренней обстановки зданий. Тяжелый камень, острый металл и сверкающее стекло стали господствовать в Новом Городе. Только Солнце, далекий плазменный шар, продолжало так же светить этому куску земли, и море пока еще шумело, набегая на песчаный берег, и шептало Острову: "Держись". Но и этому был вскоре положен конец. Мощная гранитная набережная соединила бетонные плиты двух великанов-мостов в единое целое, а море, наткнувшись на преграду там, где ее никогда не было, ревело и бесновалось внизу, и плакали чайки, реявшие над стрельчатыми арками все тех же двух мостов, которые всего пару десятков лет назад знаменовали наступление новой эпохи - эпохи соединения природы и технологии. Эпоха наступила, но призраком оказалось ее название...

Когда гранитные набережные стали опоясывать побережье со всех сторон, Остров почувствовал, что начинает задыхаться. Тяжесть сооружений, выстроенных Городом на его поверхности, сгибала его; деревья, дававшие ему воздух для жизни, одно за другим погибали; не было больше чистой родниковой воды, заключенной в трубы, очищенной химическими препаратами и распределенной по зданиям. Не было сил бороться, и когда море, последняя составляющая мира жизни, стало отгорожено от него глухой гранитной стеной, Остров понял, что все кончено. Ошибкой было поверить в творческую силу преобразований, основанных на Моделях. Лишь природа сохраняет жизнь, вечно обновляясь и усложняясь...

- Остановись! Я задыхаюсь! - прокричал он Городу, но это был шепот.

И только из-за гранитной стены донесся далекий шум моря, в котором слышался голос всей природы:
- Я вернусь!..

И Остров погрузился во тьму, сияющую блеском стали и неоновыми огнями.

Часть 3. Новый Остров

Сколько лет прошло с того момента, как Город захватил всю территорию Острова, никто не знает. Каменные монолиты отживали свое и уступали место конструкциям из стали, стекла и пластика, но только ярче и резче становился отраженный от них солнечный свет, теперь уже почти белый, как в операционных палатах, но не в пример ярче. Нового Города больше не существовало, а островную и материковую территорию связали десять мостов, и на их опорах, прямо над морской бездной, воздвигались новые здания, и по ночам над всем побережьем было светло, как днем на планетах системы Вега. Творческая энергия Города покорила все побережье на расстоянии десятков километров и преобразовала его - в один большой Город, в который были входы, но не было выходов, и даже с картой можно было заблудиться в бесчисленных улицах и проспектах. Но не было в этом Городе ни одного дерева: все эти километры были сплошь застроены небоскребами, над которыми лишь сильнее клубились сизые тучи, а лиловое море билось об их подножия, но встречало на своем пути только гранитные набережные.

И вдруг - всего этого не стало.

Нет, это не произошло в одну секунду, и не было войн и стихийных бедствий, и никакие пришельцы не разрушали весь город до основания. Просто в какой-то момент исчезла творческая энергия, питавшая Город с момента его зарождения. Десятки и сотни лет Город строил здания, мосты и переходы, уничтожал холмы и засыпал овраги, зажигал по ночам фонари, принимал и отправлял корабли, поезда и лайнеры - и все это ради какой-то неведомой даже ему самому цели. Именно эта загадочная цель питала, как батарейка, всю эту безграничную энергию, которая познавала мир и преобразовывала его в Город. Кто знает, что случилось в тот момент, почему исчезла основная причина и цель всего существования и развития Города, но однажды вечером на его улицах не зажглись огни.

И впервые за всю историю существования Города в стеклах небоскребов отразились мерцающие звезды, далекие огоньки в ночи, не дающие тепла, и впервые отраженный свет одинокой Луны попал на улицы Города и населил его призраками давно исчезнувших цивилизаций, и ни одного огонька не появилось в домах в эту ночь.

А на следующее утро Город выглядел так же, как обычно, и сонная чайка, привыкшая спать при отблесках электрического сияния и не сомкнувшая глаз в эту ночь, успокоенно вздохнула, решив, что все в порядке. И действительно, ничего не изменилось в Городе, только не было облаков над шпилями небоскребов, и необычно тихо и пустынно было на его улицах. И море тоже притихло, и лишь слегка поглаживало гранит набережных, и чайки кружили над стрельчатыми арками десяти мостов, не издавая ни единого крика.

Вечером на морском горизонте собрались темные тучи. Медленно и упорно шли они с запада на восток, и море отвечало им глухим рокотом. Сумерки в этот день наступили на полтора часа раньше обычного, и на полтора часа раньше в Город пришла беззвездная ночь.

Это была страшная ночь. Ураганный ветер выл в переходах между зданиями, с небоскребов слетали антенны и беззвучно ломались об асфальт; вдоль геометрически прямых проспектов почти параллельно земле несся дождь вперемешку с пылью, падали на землю фонарные столбы, а на море черные волны вздымались до уровня мостов и бились снизу в стальные арки, и страшен был рев моря, встречавшего на своем пути в Город гранитные набережные. Сквозь косматые тучи изредка проглядывала багровая Луна - было лунное затмение; ее свет не грел и не светил, лишь пугал. А в Городе царила мертвая пустота и тьма, и стихия выла, празднуя победу хаоса над упорядоченностью.

Наутро на мертвый Город упали первые солнечные лучи, и Город бросил дневному светилу свой последний вызов - ярко вспыхнули стекла небоскребов оранжевым пламенем восходящего Солнца, вспыхнули, сверкнули яростно, ударили стальным клинком ему навстречу, отразились в успокаивающемся море и погасли. А Солнце, огромный плазменный шар, улыбнулось им и засияло ласково и успокаивающе, даря всей Земле тепло и свет. И особенно ласковый и теплый подарок оно послало маленькому ростку, выбившемуся из-под земли на Острове в это сияющее утро.

***

Остров пробуждался от многолетнего сна, точнее, забытья. Медленно возвращалось осознание окружающей действительности, пробивалось на поверхность сквозь кошмарные неоновые огни.

Впервые оно вернулось, когда внезапно сквозь клетку асфальтовых дорог и тяжелых параллелепипедов зданий Остров вдруг отчетливо увидел звезды - все те же далекие холодные светила в ночи, и вновь, через много лет, перед ним открылась бездна космического пространства, наполнив его израненное сердце радостью. Это был лишь миг, но на следующую ночь чувство пришло вновь, и глядя на косматые облака, словно вихрь проносящиеся по небу и на секунды скрывающие от глаз великолепие звездных сфер, он понял, что жив.

Сейчас его не интересовало ни почему он проснулся, ни что случилось с Городом, много лет назад заточившим его в клетку из железа, стекла и камня. Важно было жить. И Остров послал призыв ко всем, кто еще мог его слышать, кто еще сохранил в себе искры жизни - до тех будущих времен, которые могли никогда не наступить. Тихим шепотом прозвучал этот призыв, и немногие смогли его услышать, и еще меньше - смогли ответить на него. Но в нескольких местах над сухой выжженной землей поднялись маленькие худые ростки, такие же, как и те, которые умирали сотнями в душном воздухе Города. Но в этот раз их встретили ночной дождь и утренние ласковые лучи Солнца, и пригретые и напоенные, они пошли в рост. И маленькие стебельки выпрямились гордо и потянулись к Солнцу, оставляя внизу мрачный асфальт дорог.


Отозваться в Бортжурнале
Высказаться Аврально