Когда идешь от Ани до Московского, там такой забор по обе стороны, и листья сначала по всему тротуару, а потом их разметает кто-то, наверное, дворник или рабочие из мастерских; это там все мастерские, где видно большие машины через окно; и эти листья так лежат тихо, скромно возле стен. А асфальт чистый. Если бы они так и оставались лежать, как упали, это было бы правильно.

На половине дороги есть поворот. На этой дороге и машин немного, а людей никого нет почти. Когда доходишь до поворота и выглядываешь, сразу становится страшно. Потому что видно Московское шоссе. Перекресток. Там еще часто ломается светофор, и тогда сразу пробка. Ужасно много машин и людей. Если идти прямо через перекресток, а потом налево мимо стоянки, и еще чуть-чуть, а потом сразу направо во двор, то там будет общага. И Саша тоже там живет. В соседнем доме.

Только Аня никогда так не ходит. Можно от ее дома не направо, а налево и вниз, там проездик. Получается короче, и там-то уж совсем никого нет. Только Московское не по светофору переходишь, а просто так. Аня всегда боялась, что попадет под машину, но это было неважно. Потому что еще двести метров, и она пройдет мимо его подъезда. Иногда там стоит его машина.

Почему-то каждый раз, когда она хочет сказать что-то важное, у нее в глазах красная пелена, и время застывает. Не может открыть рот, ничего не может. Саша говорит, у него бывает так же. Но ему хорошо, он мужчина. Мужчина если молчит, значит, думает.

Говорят, когда красный закат, это значит, на следующий день будет жутко холодно, ну, холодней, чем было, намного. Если идти к Волге, закат всегда красный. Наверное, из-за другого чего-нибудь. Он такого же цвета, как огонек, который мигает в его машине, когда он уходит и включает сигнализацию. Справа, там, где он сидит. И кажется, что там кто-то есть, хотя на самом деле там никого нет. Саша дома. У него есть жена.

Они познакомились в одной конторе. Она пришла туда с делом, а Саша тоже там был. И улыбался все время. Шестого июня. Только что прошел жуткий ливень, и Аня, когда к ним пришла, была почти мокрая, потому что еще немного капало, с домов тоже, а идти нужно было под домами, чтобы машины не брызгали. Платье – сиреневое со складками. Саша был в шортах и веселой рубашке, и в сандаликах, и с почти длинными волосами. Она только потом узнала, кто он такой. И удивилась. После этого они не виделись еще пять месяцев. Это была уже зима, ну почти зима, тринадцатое ноября.

Почему-то многих, даже всех пугает вид пустыни с мрачным закатом. Кровь на песке. Или пронзительное голубое небо, белые стены, жара. Раскаленное сердце. Страсти кипят. Если подумать, осенью в средней полосе они кипят тоже. Но, конечно, не так сильно. С этим ничего не сделаешь. Когда грязь и лужи, как-то грустно, и страшно, и тоскливо, вовсе не страстно. Даже если любовь у тебя нормальная, а не безответная, все равно плохо.

А потом сердце застыло. Превратилось в маленький кусочек резины, и не может никуда дернуться. Ни руку поднять, ни закричать. Ни вздохнуть. Небо серое. Отчего это как осень, так сразу полно работы и деньги немножко есть, но все без толку. Сразу какая-нибудь любовь, и так плохо. Только в позапрошлом году не было. Было попозже, поздней осенью. О. Андрей. Ну да. Но тогда было слишком много разных дел, и она справилась. Только выбегала по утрам посмотреть, как он выходит из подъезда. Он и вовсе жил в соседнем доме, в доме напротив. Только окна были не во двор, и у нее тоже. Оно и лучше, а то бы сидела все время смотрела. В общем, все кончилось не так уж плохо. Как-то прошло.

Саша позвонил бы утром, как приехал на работу. Его жена тоже там работает, но у него кабинет. Сказал бы, что все хорошо, что он ее любит, что она совершенно потрясающая. Только у нее нет телефона. Аня звонит ему, когда есть повод. Может, он и не позвонил бы. Но Аня думает, что все-таки позвонил.

Тогда, тринадцатого ноября, он вечером после праздника подвез ее домой. И они целую зиму разговаривали по телефону. Если хорошо подумать, какой-нибудь повод найти можно. Тем более, что дела общие у них, ну там реклама или еще что. Саша очень милый. И ему легко позвонить почти без повода. Один раз мельком они виделись. Почти случайно, но Аня тогда так ужасно выглядела и себя чувствовала, что не поняла, что вот он, сидит за стенкой. Может, она тогда еще и вовсе его не любила. Просто они разговаривали, и Саша был очень мил, и она хотела, чтобы она ему нравилась. Но она думала, что никогда, никогда ничего не выйдет.

Они встретились второго апреля. Разговаривали, а потом снова сели в машину и приехали в одно место.

Это квартира недалеко от большой площади. На балконе ничего нет, так что сразу понятно, что никто там все время не живет. Ну, это неважно, живет или не живет. У всех бывают явочные квартиры.

Все, что она запомнила, это его запах. То есть она, конечно, все помнила, как все было, но ведь бывает же так: заставишь себя вспоминать, и что-то одно, особенное, чувствуешь так, как будто это сейчас, – прикосновение, вибрацию воздуха от его голоса. Аня чувствовала его запах. Он заставлял ее плакать, этот запах, когда она его вспоминала. Она плакала не потому, что любила Сашу и была не с ним, а просто. И бросала пустые бутылки о бетонную стену.

Эта стена правда есть. Очень удобная. Но Аня молчала о том, где она, и не говорила никому, хотя все спрашивали. Если рассказать, сразу будет много народу. С народом, даже с друзьями, никого не убьешь. Ну в смысле, бутылок не покидаешь. Злиться и плакать надо одной. А крепких стен и без никого – в городе таких мест на самом деле не очень много. И чтобы было пространство – откуда кидать. И кричать тоже чтобы можно было.

Наверное, он любит свою жену. Ее зовут Наташа. Она красивая. Аня видела ее и подумала, что с такими деньгами нельзя быть некрасивой. Летом они встречались. Это было очень жаркое лето. Ночью можно было купаться, и вода была такой же теплой, как воздух. Но ночью Аня купалась не с Сашей. Хотя они встречались и на пляже тоже, но это было вечером. И они занимались любовью на песке, а потом он отвозил ее домой и так смешно жмурился, когда говорил "счастливо".

Но Аня потом стала другими делами заниматься и только иногда ему звонила, потому что было незачем. Осенью стало темнеть и если сидишь на лавочке, не видно, что за человек, только если в машине включен свет, да и так тоже. И Аня почти не стала там сидеть, но в общаге была и смотрела, нет ли машины, проходя мимо.

И от этого было еще грустнее, потому что она совсем Сашу не видела. Но сегодня она должна была его увидеть. У него день рождения, и они разговаривали, и он, наверное, сейчас уже приехал домой и смотрит телевизор, потому что это вторник.

Там перед самой дорогой между двумя заборами и кустами на дорожке всегда бывает лужа или почти грязь. Набрасывают досок и обойти можно. Посередине или с какого-нибудь края. Аня чаще слева ходит. Еще поперек маленькая дорожка, два шага по земле с газончиком летом и уже Московское шоссе. Иногда больше машин справа едет, а иногда больше слева. Слева – это из города, а справа – наоборот в город. Вечером, конечно, слева больше. Поэтому сначала долго переходишь, а вторую половину дороги уже совсем просто. Правда, бывает, дойдешь до середины, а они едут с обеих сторон почти в четыре, наверное, ряда, и чуть не задевают зеркалами с боков.

Вот и сейчас – там ехал грузовик, такой с тряпочным кузовом, а за ним еще другие, простые. И, наверное, одна сзади выехала, чтобы слева его обогнать, а за кузовом же вечером ничего не видно. Так что этим зеркалом Аню обхватило слева, оторвало от земли, но не удержав, отбросило, и она ударилась о кого-то встречного, но ей уже было больно и странно, и она только увидела совсем близко за стеклом похожее на Сашино лицо.